Восход и закат

Вина подали и все уселись: Гавтрей рядом с гостем на верхнем конце; Бирни через несколько человек ниже; Мортон остался на своем месте, на нижнем конце. Отчаянные люди во всякую пору склонны к веселью. Скоро монетчики запировали, начали разговаривать и хохотать один другого громче. Только Бирни и Мортон молчали, казались чужими в этом шумном кругу. Оба наблюдали, хотя с разными намерениями, однако ж с одинаковым вниманием; оба почти не сводили глаз с Гавтрея, который, казалось, был совершенно занят гостем.

– Мне немножко странно, сказал наконец Гавтрей так, чтобы все могли слышать: как такого искусного монетчика, каков месье Жиромон, никто здесь не знает кроме Бирни!

– Вовсе не странно, возразил Жиромон: нас всего трое работало с Бушаром. Сам Бушар казнен, двое помощников на галерах, стало-быть, кому же меня знать? Наша компания была маленькая. Всякая вещь имеет свое начало.

– Справедливо. Пейте же, почтеннейший.

Стаканы застучали.

– С вами, кажется, случилось несчастие, месье Жиромон, продолжал Гавтрей: как это вы лишились главу?

– Да при последней встрече с служителями правосудия, когда захватили Бушара. Такая уж игра: не мудрено проиграть и больше глазу.

– Справедливо. Выпьемте, месье Жиромон. Да на вас, кажется, парик, почтеннейший? Судя по ресницам, природные волоса ваши должны быть гораздо более приятного цвету?

– Нам важна не красота, капитан, а безопасность, – чтобы не узнали. Полиция здесь дьявольски быстроглазая.

– Справедливо. Ваше здоровье, месье Жиромон… А когда мы с вами виделись в последний раз?

– Никогда, кажется.

– Неправда. Пейте же, месье Фавар!

При этом имени собеседники в смятении и ужасе вскочили с мест; полицейский чиновник забыл роль свою, также вскочил и сунул-было руку в карман.

– Стой! измена! громовым голосом закричал Гавтрей, и схватил несчастного за горло.

Со всех сторон засверкали ножи и глаза. Колоссальный атаман фальшивых монетчиков вытянулся, подняв над головами в могучих руках своих судорожно скорченного гостя. Раздался один предсмертный стон, и толстый дубовый стол затрещал под ударом рухнувшего на него трупа; черепки разбитых стаканов и бутылок со звоном брызнули во все стороны. Все это было делом одной секунды. Гавтрей вскочил на стол и роковой взгляд его из-под грозно насупившихся бровей искал в толпе трепещущего предателя. Бирни бежал к потаенной двери. Лицо его, серое, помертвевшее, совершенно перевернутое назад, через плечи, не походило на человеческое.

– Дьявол! заревел Гавтрей своим ужасным голосом, который еще страшнее повторился эхом подземелья: я разве на то отдал тебе свою душу, чтобы ты продал другим мою жизнь? Смотрите, люди! вот как кончается мое рабство и все наши тайны!

Пистолетный выстрел поглотил последнее слово. Изменник, в одним стоном, с пробитою головой, повалился наземь. Наступала гробовая тишина, в продолжении которой только дым медленно катился клубами по черным сводам.

Мортон, невольно вскочивший вместе с другими, упал назад на стул и закрыл лицо руками. Преступный покровитель его был заклеймен последней печатью отвержения, убийством; последняя волна ужасной, таинственной судьбы выбросила его душу на тот берег, откуда уже нет возврата. Последняя надежда на примирение с людьми и светом залита кровью.

– Друзья, я вас спас! сказал Гавтрей глядя на труп второй своей жертвы и засовывая пистолет и пояс: я не содрогнулся от взгляда этого человека, прибавил он, с презрением толкнув ногою тело сыщика; я узнал его, лишь-только он вошел; и узнал его с первого взгляду, сквозь маску, как она ни замысловата. Оботрите его лицо; посмотрите: она уже никого не испугает.

Фальшивые монетчики, еще не оправившиеся от ужаса, столпились и внимательно рассматривали мертвого. Гавтрей остановил их, заметив свисток, вывалившийся из кармана блузы.

– Вы спасены, товарищи, но только на час, сказал он: это дело не совсем тайное. Смотрите, он ждал помощи, по данному знаку. Полиция знает, где отыскивать своего брата. Забирайте, что нужно; остальное в землю, и спасайся, кто может. Все врознь!!

Потом Мортон, не открывая глаз, слышал смешанный шум шагов, восклицаний, звон денег, скрип дверей, глухие удары. Наконец все смолкло. Сильная рука отвела его руки.

– Вот первая игра, где вы видите на ставке жизнь против жизни, сказал Гавтрей, которого голос показался Филиппу страшно измененным: полноте думать об этом… Что ж вы бы сказали, когда бы увидели настоящее сражение?.. Пойдемте домой. Тела уже убраны.

Мортон с содроганием оглянулся в подземелье. Их было только двое, он, да Гавтрей. Он взглянул на места, где лежали убитые. Их уже не было; не оставалось никакого следа преступления, ни одной капли крови.

– Пойдемте; возьмите свой нож, продолжал Гавтрей, идя к двери с фонарем, который тускло освещал небольшое пространство.

Мортон встал, машинально взял оружие и последовал за ужасным путеводителем, молча, бессознательно, как душа следует за видением в обители сна.

Пробравшись по темным, извилистым переходам через целый ряд подвалов, противоположный тем, через которые вошел несчастный Фавар, они вышли на узкую, полуразрушенную лестницу в том доме, где жили сами и беспрепятственно достигли своей квартиры. Гавтрей поставил фонарь на стол и молча сел. Мортон, опять оправившись и приняв уже твердое решение, также безмолвно смотрел на него несколько минут, потом сказал:

– Гавтрей!

– Я просил вас не называть меня этим именем, возразил тот.

– Всё-равно. На этом имени у вас меньше лежит преступлений и потому я предпочитаю его другим вашим именам. Впрочем, я вообще уже в последний раз называю вас по имени. Я хотел видеть, какими средствами живет человек, которому я вверил свою судьбу. Я видел это и наш союз разорван навсегда… Не прерывайте меня. Не мое дело судить ваши поступки. Я ел ваш хлеб, пил из вашего стакана. Слепо доверяя вам, полагая, что вы не запятнаны по крайней мере та ужасными преступлениями, для которых нет искупления в этой жизни, – с совестью, заглушенною нуждой и страданием, с душою, онемевшей от отчаяния, я предался человеку, который повел меня на подозрительный и не честный путь жизни, но, по моему мнению, еще не запятнанный действительным преступлением. Я проснулся на краю бездны и останавливаюсь, пока еще есть время; мы расстанемся, и навсегда.

Гавтрей захохотал и произнес несколько проклятий.

– Расстаться! нам расстаться? чтобы я отпустил на белый свет еще предателя! расстаться! после того как вы видели дело, за которое одним словом можно довести меня до гильотины? Нет! никогда! По крайней мере живые мы не расстанемся.

– Расстанемся, возразил Мортон с твердостью, скрестив руки на груди: мы расстанемся; мы должны расстаться. Не смотрите на меня так дико: я не трусливее вас. Через минуту меня не будет.

– А! так-то? сказал Гавтрей, оглянувшись, в комнате, в которой было двое дверей.

Он подошел к тем, что были поближе, запер их на замок, положил ключ в карман, потом задвинув другие тяжелым железным засовом, заслонил их собственным телом, и опять захохотал.

– Ха, ха, ха! раб и глупец! Ты думаешь уйти? Нет! однажды мой, так и навсегда мой!

– Еще раз повторяю, не воображайте, что вам удастся запугать меня, сказал Мортон, смело взяв великана за плечо.

Это озадачило Гавтрея. Он пристально посмотрел на храбреца, у которого едва начинал пробиваться пушок на месте будущих усов.

– Дитя! отстань! Не буди снова демона во мне. Я могу размозжить тебя одним ударом.

– Моя душа укрепляет тело мое и, притом, у меня есть оружие, возразил Мортон, взявшись за рукоять ножа: ни вы не должны обижать меня, ни я вас. Несмотря на то, что вы обрызганы кровью, я всё-таки еще люблю вас: вы дали мне пристанище и хлеб. Но не вините меня, если я теперь пытаюсь спасти свою душу, пока еще есть время… Неужто вы хотите, чтобы мать моя напрасно благословляла меня на смертном одре?

Гавтрей отступил и Мортон в сильном волнении схватил его за руку.

– О! послушайтесь, послушайтесь меня! вскричал он: оставьте этот ужасный путь! Вы были предательски увлечены на него человеком, который теперь уже не может ни обмануть, ни испугать вас. Оставьте этот путь, и я не оставлю вас никогда! Ради её… ради вашей Фанни… остановитесь как я, покуда бездна не поглотила нас. Убежим, далеко, в Новый Свет, всюду, где твердая душа и сильные руки могут честно пропитать нас. Возьмите свою сироту с собою; мы оба станем работать для неё. Гавтрей, послушайте меня! Это не мой голос, это голос вашего ангела говорит с вами.

Гавтрей прислонился к стене; грудь его сильно волновалась.

– Мортон, сказал он глухим, трепещущим голосом: ступайте… ступайте! предоставьте меня моей судьбе. Я погрешил, ужасно погрешил против вас… Мне казалось так сладостно иметь друга… В вашей молодости, в вашем характере есть много такого, что привлекало меня к вам… я не мог вынести мысли о разлуке с вами и не решался показать вам что я такое. Я обманывал вас насчет прежних моих поступков. Это было дурно. Но я поклялся в собственной душе, не подвергать вас никакой опасности и предохранить от всякой нечистоты, запятнавшей меня. Я свято исполнял эту клятву до нынешней ночи, когда, увидев, что вы начинаете удаляться, хотел запутать вас в свои преступные сети, чтобы навсегда удержать при себе. Я наказан, и поделом. Ступайте! повторяю вам, предоставьте меня моей судьбе, которая с каждым днем становится грознее. Вы еще ребенок; я уже не молод. Привычка – вторая натура… Правда, и я мог бы еще воротиться, мог бы раскаяться… Но… могу ли я успокоиться, могу ли я оглянуться на прошедшее?.. Денно и ночно будут терзать меня воспоминания, призраки дел, за которые придется отвечать на суде…

– Не умножайте числа этих призраков! Пойдемте… убежим, теперь же… сейчас!

Гавтрей молчал и очевидно боролся с нерешимостью. Вдруг послышались шаги на лестнице. Он встрепенулся как застигнутый врасплох кабан, и стал прислушиваться.

– Чу! идут!.. это они!

В эту минуту ключ извне повернулся в замке; дверь затрещала от напора.

– Шутишь!.. Эту задвижку не скоро сломишь… Сюда! шепнул Гавтрей, тихонько прокрадываясь к другой двери и осторожно отворив ее.

– Сдайся! ты мой арестант! вскричал человек вскочивший через отверстие.