Напрягаем слух. Соседи молчат.
– Пять долларов – он её убил, а теперь в нерешительности стоит над трупом.
– Шесть – она его кокнула.
– Семь – он уже несёт труп в ванную.
– Восемь, что она волочит его к окну!
– Девять – он сейчас будет пилить труп!
– Десять – она вышвырнет его в окно, инсценируя самоубийство!
– А я говорю, распилит!
– А я – сбросит!
– Хоть раз! – вскакиваю. – Хоть один-единственный раз ты можешь со мной в чём-то согласиться?! Какая тебе разница, распилит он её или сбросит?!!
– Она – его! Прими это как факт!..
К торшеру мы бросаемся одновременно. Хватаемся за противоположные концы, в остервенении перетягиваем… и тут за стеной вновь что-то грохает.
Ухо улавливает едва различимый мерный стук. Опустив торшер, мы опрометью заскакиваем в постель и, не дыша, упираемся глазами в картину.
Тук-тук-тук… – доносится из-за стены.
– Слышь? Это он разделывает её топором…
Тук-тук-тук…
– Согласна. Только она – его!
Из-за стены слышен приглушённый женский стон.
– Очнулась? – лепечу я в ужасе. – Он что, разделывает её живой?!
Мы прячемся под одеяло, жмёмся друг к дружке, но адский стук лишь нарастает, и недобитая подвывает всё отчётливей и явственней.
Стоны её настолько жутки, что волосы на моих плечах начинают шевелиться.
– Изверг! – шёпотом кричит мне жена. – Звони девять один один!
И я деревянными пальцами хватаю трубку.
– А что я им скажу?
– Килл! – подсказывает мне моя учёная жена.
– Билл! – отзываюсь я.
И вдруг истошный женский вопль взрывает место предполагаемого преступления. После чего воскресшая в полный голос, смачно и поалфавитно выдаёт весь академический словарь американской порноиндустрии.
– Вот же мерзавцы! – выдыхаю я. – Ну негодяи! Но мы же этого им не простим, верно? Мы же этого так не оставим? – ищу я у жены понимания.
И нахожу.
А утром в лифте соседи уважительно здороваются с нами за руку.
* * *
Направляясь на завтрак, мы пересекаем казино.
– А тебе не кажется, что тут слишком тихо? Где крики: «Я миллионер! Всем за мой счёт!» Где всё это?
– В кино.
– Но кто-то же должен выигрывать.
– Казино.
Поговорка «Кто рано встаёт, тому…» в Вегасе не факт.
– Как думаешь, вон тот продулся или прогорел? – указываю я на толстяка с лицом цвета клюквенного морса, покидающего карточный стол.
– Прогорел.
– Почему ты так решила?
– А видишь вон ту рослую мулатку… Ну ту, что сейчас гладит по бедру престарелого ковбоя? Так вот, раньше она щекотала плешь толстяка.
– И что с того?
– Как что? Это индикатор удачливости. От бедра – вверх… Лысина была его последним шансом.
Что ни говори, а женщины мудрее.
* * *
Столовая, куда мы заходим на завтрак, увешана рекламой выставки, проходящей этажом выше. Называется эта выставка «Бодис эксгибишион». Или попросту выставка трупов. Человек, развесивший рекламные фото, не лишён логики.
Над столом с жареным беконом, сосисками и яичницей водружён аппетитно-алый труп бегуна с разлетающимися ошмётками свежепрепарированной плоти.
Над блинчиками, бельгийскими вафлями и гренками бодро вышагивает жмурик с развевающимся по ветру плащом из собственной кожи.
Ну и десертный стол представлен гирляндами розовых кишок с голубенькими вкраплениями репродуктивных органов.
– С чего начнём? – осматриваюсь я. – С мясца или сразу к десерту?