Посол Петра Великого

– Как так, без крыши над головой? – удивился царь.

– Больно уж долго нас не было в местах родных, обетованных. Род Бельских совсем захирел, а земли наши отошли более расторопным людям.

– А где это твои земли были-то раньше, в каких краях? Сказывай!

– У моих друзей в Москве были свои большие, добротные дома, а вот моя земля под Тверью находилась. Она ещё самим Иваном Васильевичем была дадена за заслуги перед государем и Отечеством.

– По твоим речам можно подумать, что сам Иоанн Васильевич лично тебе земли подарил! – рассмеялся государь.

Николай немного стушевался от проницательности ума царя, но промолчал про свои встречи с Иваном Васильевичем и произнёс:

– Сам не сам, а подарок его именной я с руки своей никогда не снимаю.

– Покажь мне его немедля! – повелел Пётр Алексеевич.

Николай снял с пальца массивный перстень, дарованный ему предыдущим владыкой земель московских Иоанном Васильевичем, и протянул нынешнему государю. Пётр Алексеевич осторожно взял его в руки, внимательно осмотрел и заметил на ободке надпись: «Дарующему благо, да воздастся честь по заслугам его!»

– Видно, что не простой сей перстень старинный, да и похож он сильно на тот, что есть у меня, только вот надпись на нём у меня другая! Сам приказал сделать мне такую.

Пётр Алексеевич посмотрел на свой перстень, который как две капли воды был похож на перстень Николая, только что камнем отличался да надписью, которая гласила: «Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую» и продолжил:

– Знать, действительно велики были заслуги твоих предков, коль сам Иоанн Васильевич даровал сей перстень. Носи же с честью сей дар, как символ заслуг рода своего и не допусти опозорить их память.

Царь вернул Николаю обратно перстень, а тот захотел встать и поклониться государю, но Пётр Алексеевич понял его намерения, поморщился и тоном заговорщика произнёс:

– Да ладно тебе расшаркиваться передо мной! С детства не переношу все эти церемонии. Ещё с тех пор, когда нам со сводным братом Иоанном приходилось на двуместном троне сидеть, а позади у нас моя сводная сестрица Софья в специальном углублении сидела да шёпотом указывала нам: как нам на поклоны подданных и иноземцев разных отвечать надобно да какое выражение лица при этом нам с братом держать полагается! Я эти нравоучения и церемонии с того времени возненавидел до глубины души своей и всячески теперь их не приемлю! А что ты про спутников своих скажешь? Грамоте они тоже должным образом обучены? Али не ведомы им науки разные?

– Знакомы им науки, Пётр Алексеевич, и обучены хорошо! Алексей Никифорович может быть весьма полезен по военному делу. У него большой опыт и знания по организации военных действий; захвата и обороны крепостей; отлично знаком со всяким вооружением; может достойно готовить солдат и офицеров к предстоящим боевым действиям. А Андрей Яковлевич по посольскому делу зело грамотен; бывал в разных странах; чрезвычайно хорошо знаком с военным делом. Оба мои товарища весьма знающие люди в разных науках.

– Проверю, непременно их проверю, но если всё будет так, как ты мне говоришь, то это прямо дар Божий! Ведь у меня работы предстоит вельми много, а толковых и грамотных людей у меня пока ещё крайне мало! Зови их обоих немедля сюда, погляжу на них получше да потолкую о делах военных, про науки поспрашиваю да по вопросам посольским проверю твоего товарища! Но учти – головой передо мной за их верность отвечать будешь!

– Не сомневайся, Петр Алексеевич, не подведём тебя!

– Только попробуйте! У меня на этот случай князь Ромодановский имеется! Быстро уму-разуму любого научит да дурь разную из головы вмиг повыбивает! Так что предавать меня да заговор чинить – никому не советую! Не обижайся, шучу я… пока! – рассмеялся царь.

Пётр Алексеевич был весьма доволен беседой с друзьями Николая. Они и впрямь оказались людьми, не только знающими науки, но и хорошо владеющими фортификационным делом, тактикой ведения боя, да и пушки и ручное оружие тоже отменно знали, а Андрей Яковлевич, вдобавок ко всему, ещё и прекрасно разбирался в тонкостях посольской службы и в вопросах ведения разведки, да к тому же знал многие языки и хитрости посольской скрытой переписки.

Друзья уже не один час говорили с царём. Как вдруг дверь комнаты без стука распахнулась, и на пороге её появился молодой человек с шустрым, цепким взглядом. Было видно по нему, что он чем-то недоволен и очень торопится. Пришедший быстро оглядел гостей, оценивающе посмотрел на царя. Затем, слегка поклонившись его величеству, торопливо произнёс:

– Мин херц, я тебя уже совсем заждался на дворе, а ты всё не идёшь да не идёшь! Уже четыре часа, нам пора ехать! Ведь стемнеет ужо скоро! – И подозрительно покосившись на гостей, спросил: – А это кто у тебя здесь? Что-то ранее я не встречал при тебе таких людей!

– Вот, знакомься, Алексашка! Это князь Николай Бельский и бояре Алексей Никифорович да Андрей Яковлевич на службу ко мне просятся! Решил взять их! Полагаю, что сгодятся нам!

Пётр Алексеевич представил гостей и, указав на молодого человека дымящейся трубкой, с лукавой усмешкой произнёс:

– А это – Алексашка Меншиков! Камердинер мой, а попросту – денщик! Ты уж прости меня, Алексашка, с делами своими совсем забыл про нашу сегодняшнюю поездку!

– Как можно, мин херц, забывать про такое! Нас уже давно ждут во дворце у Лефорта, а люди твои совсем заждались на морозе! Благо, что шубы у них хоть есть, а то бы околели бы все прямо вусмерть!

– Ты себе представить, Алексашка, не можешь! У меня время до поездки к Лефорту ещё было вполне достаточно. Так дай, думаю, поработаю в мастерской – свой корабль попытаюсь доделать, а тут слышу какие-то голоса за дверью. Выхожу, а там незнакомцы и говорят мне, что приехали издалека и хотят на службу ко мне устроиться! Сказались, что в Европах учились да многое чего достигнуть смогли! Я изрядно поговорил с ними и вот что скажу тебе: таких учёных людей, как эти, я доселе только в Немецкой слободе видал, и те у нас были лишь наездом. И сдаётся мне, что вот эти люди имеют познания по наукам более всяких там немцев и голландцев, что в Немецкой слободе у нас проживают. Сознаю – моих познаний в науках не хватает, чтобы всё разумно да с умом у моих новых знакомцев разузнать! Нужно будет, чтобы гости наши поговорили с Лефортом и Брюсом, а ещё лучше – в Европу с нами поехали и там с разным учёным людом поговорили бы, а я поприсутствовал! Если, те все тоже скажут, что у них знания вполне предостаточны, – думаю, их к себе на службу великую непременно определить! Да на должности высокие назначить, чтобы довольствие было изрядное, дабы все видели полезность освоения знаний и стремились к оному! Только вот есть одна закавыка – больно они долго в этих Европах прожили, да так долго, что и без жилья да земель своих совсем остались. Представляешь, приехать домой, а крыши над головой нет?! Ушлые людишки уже увели у них земельку!

– Подумаешь! Эка невидаль, мин херц, ещё одни безземельные выискались! Сколько таких к тебе уже из Европы понаприехали, да наших ты принял на службу к себе? Ты же царь! Найди уклоняющихся от податей землевладельцев да на дыбу их за недоимки, а землю вместе с закреплённым за ней народом – отдай полезным людям, и пусть они тогда дальше сами обустраиваются на новом месте да кормятся с земли! Мало ли вокруг тебя врагов найдётся, мин херц? Хватит им жировать, давно прошло их время, пора им уже и поделиться своим наворованным богатством, – решительным тоном произнёс Ментиков и с безразличным видом махнул рукой. – Ладно, пойдём, Пётр Алексеевич, пора нам уже! А то Лефорт, поди, нас уж заждался совсем!

– Подожди, Алексашка, ты считаешь, что уже прошло их время? – задумчиво спросил царь. – Но Софья-то ещё жива, и она в любой момент стрельцов на бунт подбить может али непотребство ещё какое иное вредное может учинить!

– Тебе виднее, Пётр Алексеевич! Ты у нас государь – тебе и думать! А мне-то почём гадать? Я же всего-то что – Алексашка. Откуда я могу знать, что на сегодня у нашей бывшей регентши в голове? Но по-любому, мин херц, она уже теперь и не царица вовсе, да и в монастыре под прочным замком сидит. Кому она теперь нужна и что она сможет нам вредного учинить? Брось ты, мин херц, об этом даже думы думать! Потом решишь, как тебе с враги своими лучше поступить да как сделать, дабы и волки наши были сыты да овцы чужие целы! Лучше переодевайся, государь, и поехали, а то эти нехристи заморские в Кокуе-слободе всё вино без нас во дворце Лефорта вылакают да еду сожрут и не подавятся, обжоры! Да ещё скажут, что так всё и было! С них станется!

Николай и его друзья вышли из дворца, и их тут же просто оглушила какофония самых различных звуков. Тут были и разноголосый рёв труб, и звонкая трель бубенчиков, и крики ярко наряженных карликов да гомон собравшейся в поход публики. И всё это – на фоне заполошного визга и хрюканья свиней, дикого рёва медведей, раздражённого лая собак. Все животные были запряжены во множество саней, а сидящая в них развесёлая публика на разные голоса, зачастую совершенно невпопад и не к месту, но в то же самое время крайне искренне и от всей души орала богохульные вирши. А впереди всего этого балагана, верхом на бочке, положенной на полозья, сидел «пресвятой отец», прозванный Петром Алексеевичем – Всешутейшим и Всепьянейшим князем-папой, а полное его звание при Всепьянейшем Соборе было – великий господин, святейший кир Ианикита, архиепускуп Прешпурский и всея Яузы и всего Кокуя патриарх. Это был всем известный Никита Зотов. Эдакий хитрый пройдоха, он же думский дьяк, а ещё и заядлый пьяница, но одновременно и выборный духовный предводитель в Всешутейшем, Всепьянейшем и Сумасброднейшем Соборе. Вот такой вот винегрет. Когда-то он у младого Петра Алексеевича выполнял роль наставника.

Импровизированное средство передвижения князя-папы было запряжено двенадцатью лысыми мужиками в рваных обносках. Самого его облачили в ризу вышитую из настоящих игральных карт, на голову ему водрузили митру из жести с изображением Бахуса, а в правой руке он держал посох с Адамом и Венерой на набалдашнике. Следом за князем-папой в сутанах верхом на быках сидели и размахивали бутылками с булькающим в них вином «кардиналы его святейшества».

Бесцеремонно оттолкнув Николая в сторону, с крыльца вместе со своим верным денщиком Александром Меншиковым спустился Пётр Алексеевич. Царь уже успел переодеться в костюм голландского моряка. На нём была лишь лёгкая шерстяная курточка да треугольная шляпа. Для морозного дня весьма лёгкое одеяние, но государь был очень доволен произведённым на людей эффектом. Помахал собравшимся рукой и направился к экипажу, находившемуся в самом центре колонны. В его сани были запряжены три огромных медведя. Немного не дойдя до своего экипажа, Пётр обернулся и спросил у остолбеневшего от непривычного зрелища Николая:

– Ну, что ты там застыл, прям как истукан на погосте! Давай садись вместе со своей Марфой ко мне в сани! Пока едем, потолкуем по дороге про дела, а товарищи твои пусть определяются к кому-нибудь в сани! Пущай там потеснятся! В тесноте, да не в обиде! – зычно крикнул государь и рассмеялся.

Когда все расселись по местам, Пётр Алексеевич махнул рукой да повалился на медвежью шкуру, которая была постелена поверх сена. Завернулся в неё да радостно заулыбался. Определился он аккурат между Николаем, который был одет в шитую серебряными нитками бархатную ферязь синего цвета, и Александром Меншиковым в простом холщовом одеянии простолюдина, поверх которого был надет овчинный зипун да прохудившийся колпак из войлока. Марфа в дорогой соболиной шубе скромно расположилась рядом с мужем. Так государь в простой одежде, полулёжа, с озорным, залихватским видом да топорщащимися от удовольствия усами и ехал, абсолютно не беря во внимание контрастирующее различие с богатым одеянием гостей, прибывших, что называется с корабля на бал, и своим видом простолюдина.

Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич, как и Николай, были одеты в дорогие одеяния, как и положено отцу невесты и почётному гостю княжеской свадьбы. Они расположились в соседних санях, сразу за царскими. Оба уже почти двадцать пять лет прожили во времени Ивана Васильевича, и теперь им было интересно сравнить ту Москву с Москвой петровских времён. Раньше им даже в голову не приходила мысль, что когда-то удастся вырваться из временного капкана, в который они угодили по воле судьбы.

Царский кучер время от времени лихо пощёлкивал над спинами медведей кнутами да весело покрикивал на зевак, собравшихся на обочине улицы, чтобы те пошустрее убирались прочь. Животные на удары кнута отвечали недовольным рыком, распугивали неосторожных зевак, но тем не менее подчинялись ловкому кучеру и ускоряли бег.

– Ну, Николай, как тебе тут у нас в Москве? Изменилась небось, пока ты живал-поживал за морями далёкими? – с интересом полюбопытствовал царь. – Сознайся, ведь скучно тебе было в ихнем Лондоне! Ни тебе широкого размаха русской души, ни бесшабашной удали, ни веселья на весь день да до упаду! У них же вся жизнь, должно быть, основана на одной логике, всё делают с расчётом наперёд и большой для себя выгодой. Днями напролёт небось думают: кабы чего худого у них не вышло да убытку себе не учинить! А у нас, – у нас всё как раз наоборот! Народ – бесшабашный, искренний, весёлый! Все помыслы идут от порывов широкой души русской! Если мы кого полюбим, то любим – до самого до беспамятства, а если ненавидим, то так, что и чертям в аду будет тошно от нашей ненависти! И не дай бог кому-либо добиться этой нашей ненависти, да ещё в это время попасть нам под горячую руку! Ведь правда, Марфа?! Вот ты своего мужа любишь до беспамятства, али тебе родители любить его приказали? – усмехнулся царь и пристально посмотрел на розовощёкую молодую раскрасавицу.

Та даже поначалу и не расслышала вопроса государя. Девушка с любопытством и интересом разглядывала москвичей, которые столпились по краям улицы, чтобы подивиться на чудной царский поезд. В городе праздновали Масленицу. На площадях теснилось множество больших и маленьких лавок со всяческой снедью. Они гуртом теснились то тут, то там. Меж людьми блуждали лотошники да кричали чуть ли не на всю первопрестольную. Каждый из них расхваливал свой товар и старался перекричать конкурентов.

– Калачи, горячие калачи с зайчатиной, рыбой, кашей, требухой. Баранки сдобные – для народа съедобные! Во рту тают – желудок набивают! Не зевай – налетай, покупай! С пылу с жару, из печи – раскупайте калачи! Покупайте, денег не жалейте, душу поскорей согрейте!

– Сколько хочешь за свои калачи? – озорно крикнул Пётр Алексеевич весело кричавшему лотошнику.

Царь уже хотел было соскочить с саней, но Меншиков упредил его желание и кубарем скатился наземь да тут же рысью метнулся к лотошнику. Быстро снял с его шеи лямку лотка, одел его на себя. Сунул растерявшемуся торговцу алтынник и, не обращая внимания на то, что тот возмущённо кричит ему вслед, побежал обратно к саням царя.

– Калачи! Горячие калачи! Кому калачи с зайчатиной и требухой? Только что по лесу скакал, да к царю на обед прибежал! – громко закричал Меншиков, наклоняясь пониже, чтобы государь мог получше разглядеть да выбрать себе самый румяный из калачей.

– Из самого лучшего сдобного теста деланы, мин херц!

Денщик старался бежать вровень с ходом саней, на которых вальяжно возлегал царь. Пётр Алексеевич весело хохотал. Ему явно понравилась забавная выходка Меншикова.

– Почём нынче твои калачи, лотошник? – спросил царь, вытирая выступившие от смеха слёзы.

– Для тебя, мой дорогой мин херц, всё задаром отдам! – воскликнул Меншиков и споткнулся о выступавший на дороге камень, но изловчился, не уронил товар с лотка и лишь дурашливо раскланялся, делая вид, что всё так и было задумано.

– Э-э, нет! Так дело не пойдёт! – ответил Пётр Алексеевич и сунул в руку Меншикова такой же алтынник, какой пройдоха дал булочнику.

Зоркий глаз царя успел приметить – сколько заплатил лотошнику его ушлый камердинер. Только после уплаты он взял с лотка сразу десяток калачей и по парочке отдал Николаю и Марфе, а остальные с аппетитом стал жевать сам, не предлагая их Меншикову. А тот уже успел запрыгнуть обратно в сани, не церемонясь взял с лотка горячий калач и не торопясь жевал да по сторонам поглядывал.

– Голодные, небось? – участливо спросил у Николая царь. – Держите, жуйте, пока ещё что-то есть! А то Алексашка быстро всё сам без вас сожрёт! Скоро приедем к Лефорту, а там и выпить, и поесть вдоволь всего найдётся! А ты чего это, Алексашка, булочника-то обидел? Все пироги вместе с лотком у него за бесценок отобрал. Аль уже совсем забыл, как сам так же, как он, с лотком на шее запаренный по Москве бегал?

– Как же, такого обидишь! Он сам кого хочешь вокруг пальца обведёт! – ответил Ментиков, сидя подле царя, дожёвывая очередной калач.