Посол Петра Великого

– «Кокуйская царица»! – также шёпотом ответил Меншиков и, отвернувшись, усмехнулся.

Николай не стал переспрашивать: что значит – «Кокуйская царица»? Его отвлекли карлики. Они уже успели принести ему с Марфой здоровенные бокалы, а теперь со смехом да с прибаутками наливали им вино из своеобразного сосуда. Когда бокал до краёв наполнился, Николай встал со своего места, с бокалом в руке, и посмотрел на Петра Алексеевича. Тот во все тридцать два зуба улыбался, глядя на стеснительный вид Марфы, которая подозрительно косилась на стеклянный «фаллос», из которого карлик доливал ей вино.

– Не бойся, красавица! Эта штуковина не заразная! Так что пей до дна! У нас не принято оставлять недопитое вино в бокалах! Посмотри на штрафную с двуглавым орлом в руке князя-папы и трижды подумай, прежде чем отставлять бокал!

При упоминании о красавице сидящая рядом с ним Анна громко фыркнула, а царь на то лишь непринуждённо рассмеялся. Собравшиеся в зале дружно подхватили смех своего повелителя. «Кокуйская царица» обиженно отвернулась, а Пётр Алексеевич примирительно погладил её по руке, но та лишь нервно отдёрнула её.

– Тихо, благородные мои братья, члены Всешутейного, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора! Не видите, что ли: человек слово нам сказать хочет! – прервал их Пётр Алексеевич, громко стуча по опустевшему бокалу из венецианского стекла обглоданной куриной костью.

Николай набрал полную грудь воздуха, плавно выдохнул его и произнёс:

– Действительно, государь, хочу тебе сказать…

Пётр Алексеевич прервал его на полуслове и, подняв палец правой руки, назидательно произнёс:

– Ты у нас человек новый, а поэтому все наши обычаи ещё твёрдо не знаешь, и на первый раз тебя прощаем за твои необдуманные словеса, но за следующие ошибки будешь у нас пить «штрафные»! Так вот, Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор – это наше маленькое государство. Есть у нас свой «патриарх», он же «князь-папа» – это Зотов Никита Моисеевич. Есть и «пресветлое царское величие», это – Ромодановский Фёдор Юрьевич. Он у нас «князь-ксендз», а я здесь всего лишь скромный протодьякон, и только! Так что, ежели с какой высокой просьбой решил к Собору обратиться, то прошу к «его святейшеству» али «государю нашему» обращаться.

На «троне» пьяно икнул и гордо посмотрел на Николая «его святейшество» «князь-папа».

– А заодно, да будет тебе известно, что Ромодановский Фёдор Юрьевич в нашем Преображенском полку главой розыскных дел служит. Так что теперь это твой глава. Слушайся его указов, аки моих собственных! Будешь под его рукой, но под моей командой! – весело рассмеялся Пётр Алексеевич.

На Николая с полным бокалом в руке да с хитрой улыбкой на устах посмотрел «князь-ксендз» – весьма крепкий на вид мужчина, в телесах да тёмном одеянии.

– Не дай тебе Бахус прогневить его «пресветлое царское величие», – продолжил Пётр Алексеевич. – Будешь наказан так, что неизвестно, когда ещё очухаешься и в себя придёшь. А я здесь, как и ты, всего лишь ничтожный холоп среди этих высочайших и достойных всяких почестей, чинов и званий членов Собора. Так что будь смирен и прими свою долю с должным достоинством, а Собор присмотрит за тобой и твоими деяниями и оценит их, как тому должно быть, а затем уже решит: достоин ли ты быть принятым во Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор али нет! Ведь я правильно объяснил новичку наши уложения, «святейший патриарх»?

Человек на «троне» одобряюще икнул и, обессилив от борьбы с Бахусом, уронил голову на грудь. Пётр Алексеевич сделал смиренное лицо, встал из-за стола и низко поклонился в сторону уснувшего «патриарха». Как тот умудрялся сидя спать на высоком «троне» и не упасть с него да в то же самое время держать нерасплёсканным «Двуглавого Орла» посох – для Николая было настоящей загадкой. Видимо, сказывался весьма большой опыт сего человека в деле борьбы с Ивашкой Хмельницким.

Царь так и простоял чуть ли не целую минуту с низко опущенной головой в сторону «святого отца». Николай уже было подумал, что Пётр Алексеевич тоже уснул. Оглянулся, но никто в зале не обращал на них никакого внимания. Все пили вино из «особых» сосудов и ели не менее загадочную пищу с серебряных тарелок. Марфа брезгливо ковырялась в своей порции. Николай же мучился загадкой: то ли дальше стоять, то ли садиться? Он уже хотел спросить об этом Меншикова, который спорил с соседом по поводу цены на молодого арабского скакуна, но тут Пётр Алексеевич внезапно ожил и посмотрел на продолжающего стоять на ногах сыскаря.

– Садись, Николай, и выпей за здравие всех здесь присутствующих, за успех нашего общего дела и за нашу удачную поездку в Европу! Мы скоро отбываем, а это наш прощальный Собор перед дальней дорогой!

В это время зазвучала плавная восточная музыка, открылись боковые двери, и из них вышел хозяин дворца в том же самом наряде турецкого султана. За ним, на шаг отставая, по бокам шли две девушки в восточных одеждах. Их лица скрывала чёрная шёлковая чадра, обшитая тонкой серебряной нитью, а тела прикрывали лишь полупрозрачные шаровары да коротенькие курточки из того же материала. Девицы не сильно скрывали от окружающих свои округлости и даже оставили поджарые, обнажённые животы на всеобщее обозрение. На некотором отдалении от них семенил слуга в турецком колпаке с кисточкой и с толстым ковром, который он нёс на плече. Дойдя до середины зала, Лефорт остановился. То же самое сделали и девицы, а слуга быстро развернул ковёр позади своего господина. Лефорт с важным видом сел на него, по-турецки скрестил ноги, а слуга засеменил обратно и вскоре скрылся за тёмно-синей занавеской, на которой серебряными нитями были вышиты луна и звёзды. Девицы встали по бокам у Лефорта. Тот вытащил из-за пазухи халата тоненькую дудочку. Приложился к ней губами, и под сводами зала полилась воистину нежная райская восточная мелодия. Танцовщицы, повинуясь аккордам, выгибали свои тела, заводя мужскую часть зала. Собравшиеся за столами смолкли, зачарованно глядя на девушек.

Только сейчас Николай обратил внимание, что в глубине зала есть ещё один стол, за которым сидели «монахини» в тёмных одеяниях. Для них карлики тоже разливали вино из сосуда хитрой формы, но по всему было видно, что монахинь это нисколько не смущает. Они были весьма довольны и веселы. Смеялись, шумно переговаривались и часто указывали на стол, где сидели мужчины.

А музыка тем временем продолжалась и становилась всё темпераментней и темпераментней. Танцовщицы уже без стеснения извивались вокруг невозмутимо сидящего Лефорта. Наконец, темп дошёл до пика. Внезапно Пётр Алексеевич вскочил из-за стола и, бросив свою «Кокуйскую царицу», подбежал к одной из танцовщиц. Она была подобна невесомой кукле-игрушке перед великаном-медведем. Царь подхватил её на руки и легко закружился вместе с нею по залу.

– Танцевать всем! – приказал он, всё теснее прижимая к себе танцовщицу.

Пьяные слуги Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора попытались встать из-за стола. У кого-то это получилось, а у кого-то ноги никак не хотели повиноваться приказам головы и они так и остались сидеть за столом. Царь продолжал кружить с танцовщицей на руках, одновременно внимательно наблюдая за танцевальными потугами своей свиты.

– Кто не танцевал, тому по «штрафному»! – крикнул Пётр Алексеевич.

Карлики с довольными физиономиями спешили исполнить волю государя, а Николай тем временем как умел танцевал с Марфой и размышлял: «Так кто здесь всё-таки главный в этом Соборе? Спящий на троне «князь-папа», приплясывающий с «монахиней» «князь-кесарь», или всё-таки царь лукавит и главный в этом сонме самых великих обжор, пьяниц и балагуров несомненно был он сам, несмотря на все его отрицания. Только вот для чего ему весь этот балаган?»

Музыка внезапно оборвалась, и добрая половина танцующих в изнеможении упала на пол. Пётр Алексеевич с восторгом и изумлением посмотрел на Лефорта. Поставил на пол танцовщицу и бросился расцеловывать сидящего на расшитом золотыми нитями толстом персидском ковре адмирала.

– А я и не знал, Франц, что ты умеешь на дудке так замечательно играть! Аж иногда за сердце дюже хватала твоя игра! Ноги прямо сами в пляс шли! Дай я тебя ещё раз расцелую!

– Сиё скромное действо я дарю тебе как напоминание о взятом тобой Азове, Пётр Алексеевич! А ты меня действительно простил за конфуз со зверями? – в промежутках между поцелуями успевал вставлять Лефорт. – Кстати, та девица, которую ты сейчас таскал на руках, является сестрой твоей «Кокуйской царицы» Анны.

Царь прервал поцелуи. Оглянулся на скромно стоящую недалеко от него танцовщицу и, дыхнув стойким перегаром в ухо Лефорта, тихо спросил:

– И она тоже так же хороша, как и Анна?

– Они обе сёстры, а какая из них лучше – решать уж тебе, мой государь. Самые большие комнаты, с самыми лучшими спальнями, широкими кроватями да мягкими перинами в моём дворце в полном твоём распоряжении!

Пётр Алексеевич вскочил на ноги. Широким шагом быстро подошёл к танцовщице, приподнял её чадру так, чтобы её лицо видел только он сам, и внимательно вгляделся в тонкие черты, а затем страстно поцеловал девушку в губы. Та нисколько не сопротивлялась. Насытившись, царь отстранился, посмотрел в её большие глаза и шепнул на ухо:

– Где-то после трёх ночи придёшь ко мне. Скажешь слугам Лефорта, чтобы проводили тебя до меня. Они покажут тебе, куда надо идти!

Пётр Алексеевич направился к сидящей за столом Анне. Уселся рядом с ней, ещё раз оглянулся на танцовщицу и неожиданно поцеловал в губы «Кокуйскую царицу». Та попыталась сопротивляться, но её воля была быстро сломлена медвежьей силой царя. Оторвавшись от сочных губ дамы, он крикнул смиренно сидящему на ковре Лефорту:

– Ты окончательно прощён, мой друг, но требую от тебя фейерверка, и прямо сейчас!

Лефорт тут же вскочил на ноги. Галантно раскланялся перед царём и быстро пошёл к выходу. Когда он проходил мимо тёмно-синей занавески с вышитыми серебряными нитями луной и звёздами, из-за неё выскочил его слуга и пошёл следом за своим господином, на ходу пряча за пазуху флейту. Ту самую, звуки которой только что звучали под сводами дворца.

Вскоре за окнами вновь зазвучали раскаты салюта, и те, кто еще мог хоть как-то стоять на ногах, пошли смотреть на огненное представление, а оно того стоило. На вбитых кольях, шипя и извергая снопы искр в разные стороны, крутилась целая вереница огненных дуг. Многоствольные, диковинные конструкции запускали в небо ракеты: скопом и по одиночке. Некоторые из них взрывались огненными шарами, а другие пронзали небо множеством ярких стрел.

Николай с его друзьями и Марфа стояли в стороне и с интересом наблюдали за развернувшимся феерическим спектаклем. В это время под грохот выстрелов, несмотря на свой огромный рост и хорошее подпитие, совершенно неслышно подкрался Пётр Алексеевич. Он встал позади куста сирени и стал прислушиваться к тому, о чём говорят его гости. Николай его уже заранее заприметил и незаметно толкнул в бок своего тестя Алексея Никифоровича, а тот предупредил Андрея Яковлевича. Разговор мужчин со стороны самым естественным образом перетёк на технические темы: орудия, корабли, производство оружия, организация боя и захват фортификационных сооружений противника. Но Марфа не замечала присутствие постороннего и внезапно наивно спросила:

– А зачем они столько много пьют?

– Нравится им, наверное, – пожав плечами, как можно равнодушнее ответил Николай.

Голова от выпитого вина у него гудела как пустой чан. Неимоверно клонило ко сну, но бывший опер стойко старался держаться и не ударить в грязь лицом перед своими товарищами. Крёстный Николая вместе с другом были свежи и бодры. Сыскарь с удивлением посмотрел на свою супружницу, которая была прямо аки стёклышко. Точь-в-точь, как её отец. Даже не похоже на то, что Марфа была сильно пьяна. Николай только удивился: «Надо будет потом выведать – как она это проворачивает. Вроде пили с ней на равных. Наверное, в батяню своего пошла. Шибко стойкая к горячительным напиткам оказалась у меня жена!» Какая-то ещё мысль полезла в голову Николая, но его мыслительный процесс перебил Андрей Яковлевич.

– Дело вовсе не в том, что «нравится» или «не нравится», мой друг! Всё это действо называется «сплочение коллектива». Не путай с бессмысленным и вредным для дела спаиванием людей. Помню, это ещё называлось «культурный досуг» и кое-где и кое-кем широко практиковалось. Не знаю, как это теперь происходит. Тебе, Николай, это лучше известно, но компании типа «пьянству бой» зачастую приводят к самым тяжёлым последствиям и плохо заканчиваются для организатора этой компании. И к тому же ты должен знать: то, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Как ты у человека по-другому его думы выведаешь? Говорят, что для того, чтобы узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть. В день человек съедает меньше половины чайной ложки. А теперь посчитай сколько времени потребуется, чтобы познать ближнего. Только где его взять – это самое «время», если его всё время катастрофически не хватает?

Опытный дипломат хитро улыбнулся и подмигнул Николаю. А в это самое время из-за куста неспешно вышел Пётр Алексеевич. Теперь он топал и сопел как стадо слонов, идущих дружной толпой по саванне к водопою.

– А я вот тут совершенно нечаянно мимо проходил. Дай, думаю, на фейерверки погляжу, посмотрю, как народ радуется, а тут вы стоите. Разговоры всякие интересные, значит, разговариваете. Ежели вы вдруг убежать вздумали и надумали не пить вместе с нами, то это зря! По всему дворцовому саду у меня стоят солдаты Преображенского и Семёновского полка и никого без моего приказа отсюда не выпустят. Им строго велено никого из дворца не выпускать, а коли такие смельчаки найдутся, то ко мне немедля их доставлять для сурового допроса и применения «штрафных наказаний», – хитро улыбнулся Пётр Алексеевич. – Ведь как иначе своих людей к порядку приучишь? Так об чём вы тут так ладно беседовали?

– Да нет, государь, о побеге мы и не помышляли. Говорили про то, что можно увеличить подвижность и скорострельность наших пушек; упростить их технику наведения на цель; заранее рассчитать траекторию полёта ядер с различным весом, откалибровать порции порохового заряда; на ружьях и пушках сделать прицелы, что будет помощью для бомбардиров при осадах крепостей и в морских сражениях, – начал отец Марфы. – Таким образом, можно в целом увеличить силу и точность русского оружия, а значит, и общую боеготовность нашей армии. Опять же, полагаем, что требуется переделать ручное стрелковое оружие. Сделать пищали более удобными и безопасными в использовании. Увеличить их кучность и дальность стрельбы. Корабли требуется оснастить навигационным оборудованием. Вдобавок к этому нужно, чтобы хотя бы на главном линейном корабле были и метеорологические приборы, чтобы можно было, например, силу и направление ветра измерять не на глазок по слюнявому пальцу, а точно по прибору. Тогда будет легче управляться с парусным вооружением даже менее опытному главе корабля.

– Что-то вы мне больно много всего за раз накидали. А ну-ка, пойдём ко мне в мою залу. Обмозгуем всё это дело со всеми подробностями. Обговорим – что да как и на бумагу перенесём, дабы не забылись дельные мысли. Перо-бумагу нам Лефорт прикажет принести. Он у меня вельми знатный, опытный вояка. Вот пусть сам с нами посидит, послушает наши разговоры да своим намётанным глазом на всё посмотрит. Чем больше умных голов соберём для нашего дела, тем лучше будет для государства нашего. Чует моё сердце, что мы с вами ещё множество славных дел сумеем сделать. Европа ещё узнает, что такое сильная и учёная Россия!

– Но уже полночь близится, государь? – осторожно спросил Николай. – Тебе, наверное, уже пора отдыхать. Может, завтра всё обговорим?

– Нишо! Для толковой работы на часы смотреть нечего! Надо работать тогда, когда работа идёт в охотку, а не по времени, на часы постоянно глядючи, портки свои просиживать в присутственных местах да деньги за ничегонеделанье с народа драть! Пошли работать!

Царь широким шагом направился ко дворцу. Стоявшие на посту солдаты при виде государя уважительно вытягивались во фрунт. Но тот даже не замечал их. Он уже загорелся новыми идеями преобразования государства. Государь буквально взлетел по парадной лестнице. Лакеи предусмотрительно открывали перед ним парадные двери. Пётр Алексеевич остановился на пороге и нетерпеливо обернулся. Марфа с отцом и Андреем Яковлевичем еле поспевали за ним. Добежав до государя, они остановились рядом с ним и стали ждать Николая.