Химера. Последний поход

– Я трапезничаю, дай свет! – Приказала мне барыня.

– Мимо рта не пронесешь. Доброй ночи, а куски, что останутся, назад в узел сложи, тебе завтра ими ещё завтракать. – После этих слов завалился на тюфяк.

– Эти объедки? Доставь меня на Юг к Любомиру, и Я попрошу за тебя. Он меня любит, оттого послушает. Деньгой тебе оплатим и каменьями. А ежели откажешься, до конца дней своих бегать будешь от гнева нашего.

– Я с Севера, брат Храма и Церкви. Указывать мне могут лишь старшие братья и отцы. Смерти Я не боюсь, так как жизнь более мне не принадлежит. А ты свои замашки брось, пока ты простая девка, без Рода и поддержки. И стоишь посреди кухарки и полотёра. Гонор свой сбавь: Я тебе не кровник и не покровитель. Спать ляжешь, где вздумаешь. Эх… От добра добра не ищут, – расстроенно произнёс и повернулся на бок.

Проснулся от того, что мою руку теребила замёрзшая дева, а в паре локтей храпел хмельной Сет.

– Возьми меня с собой, молю. А иначе Я брошусь в воду. Ты можешь меня спасти, клянусь тебе угождать во всём. Хочешь, женой забери, хочешь – наложницей или слугой.

– Я устал от тебя, закладная трактирщика. Я не могу принять твою клятву, ибо ты изменила Роду. Князю. А сейчас и Химере. Трижды за неполный месяц. Ложись рядом, обогрею слегка.

Глава 2. Обуза

– Вставай, крестник, нас ждёт долгий путь. Пусть Отец убережёт от напасти, а Мать направит честной дорогой. Да оторви ты эту грелку с груди… – разворчался Сет. – Спускайся в кабак. Меня ждёт бычина, да и тебе не мешало бы её отведать. В общем, поторопись.

– Забава, просыпайся. Мне пора уходить на Север, а тебе – возвращаться к новой жизни. – Расталкивая барыню, ненароком залюбовался. Сонное лицо, вздёрнутый носик, усеянный веснушками, и пушистые ресницы соломенного цвета. В мелких кудряшках застряли соломинки, превращая голову в сорочье гнездо. Я медленно вытянул руку из-под её головы, отряхнул одежду и собрался было уходить. Отложив в тряпицу остатки ужина, аккуратно положил в туесок снедь. Лестница вдруг вновь заскрипела, и показалась голова Брата. Он ворчливо произнёс что-то неразборчивое, потом глянул мне за спину и прокричал:

– А ну, девка, не дури! Убери нож!

– Мне незачем жить, – раздался твёрдый голос Забавы. – Как только вы уйдёте, Я останусь на потеху рыбакам да крестьянам. Лучше сейчас уйти за Грань, чем стать потаскухой.

– Босик, ты что ей вчера такое рассказал, что она сегодня на себя руки решила наложить? Историю детства или захрапел раньше, чем штаны подтянул? – Поднимаясь в сенницы, вопрошал старик.

– Это бывшая княгиня Забава, что лишена имени и рода. Та, что сбежала с Любомиром и чуть не привела Ярлов править Китеж-градом, – с тяжёлым вздохом поведал Я историю барыни.

– Вот оно что. Ну, Я с ней согласен. Проще уйти свободным, чем влачить жизнь тряпкой. Девица, давай скорее, мы нож заберём и уйдем. Но лучше тебе в речку уйти, так хоть чертей накормишь, и на нас не будет поклёпа. Подумай сама, кого обвинят в смерти закладной? Вчера ушла с молодым септом, а на утро мертва от ножа Святоча. Давай не дури, – посоветовал Брат.

– Сколько ты должна? – осторожно спросил Я отчаявшуюся благородную.

– Двести две монеты, – скорбно прошептала Дева.

– Э как, а мне вчера говорили – сотню. А платье в уплату забрали или чтобы не сбегла?

– Забрали почистить, как и сапоги. И не вернули, – положив нож на колени, произнесла Забава.

– Брат Сет, Я не могу так. Позволь взять её до ближайшего града. А после мы с ней попрощаемся, – повернувшись к Храмовнику, обратился с мольбой в голосе.

– Всё повторяется… Ты же Это твёрдо решил? Дела… Если вдруг отстанет или попадёт в беду, даже шаг не сбавлю. До ближайшего града, после пусть даже не попадается на глаза, сам упокою. А деньга есть на выкуп? – Глядя на мой кивок, ветеран осклабился. – Говорить Я буду, а то пока спустимся вниз, должок подрастёт дважды. И если у тебя ещё раз оружие пропадёт, лишу сана, – пригрозил старик.

*****

– Мирон, а готова ли моя бычина? – громко произнёс Сет.

– Эт, мать чесна. Ещё чуток осталось, сцеживают для Вас, господин. – Засуетился под пристальным взглядом Корчмарь.

– Тогда другой вопрос: что у южан делают за пособничество изменникам? – наклонив голову набок, продолжал вопрошать Храмовник.

– Дык, виру, наверное. Не помню Я. А к чему вопрос? – понимая, что сейчас произойдет что-то нехорошее, попятился хозяин таверны назад к кухне.

– Первым приказом бывшего Князя, а ныне Царя Святополка, Собирателя земли Руссов, был возврат к Правилу отца своего. А как Я помню, по нему казнь через виселицу или отсечение головы всех, кто мог знать об измене, но не доложил. Из присутствующих в трактире это ты, Мирон. Все подавальщицы, что забрали платье и сапоги Благородной, а её на выкуп оставили. Твоя чета и дети, что старше десяти годов. Как решать будем? – сверкая глазами, пророкотал Храмовник.

*****

– Что это такое мы выпили? – изумился Я произошедшим изменениям в себе.

– Бычина – это стравленная кровь из вола или быка, но не коровы, а также сырые яйца и крепкое вино, ну в твоём случае сбитень. Зачастую животное не убивают, а немного сцеживают кровь, не больше меры (0,6 литра). Всё, что нужно, чтобы поддержать путника на дальнем пути. Могу тебе обещать, что в ближайшие три-четыре версты тебе будет жарко, да и мелкие ранки быстрее затянутся. Знал бы ты, сколько мы лошадок на юге выпили… Эх-х, времечко. – Мечтательно закатил глаза, затем вдруг встрепенулся. – Шесть монет за постой и еду правильно, что отдал. Мы не лиходеи, а вот выкуп за Забаву можешь мне отдать. Но только половину, Я честен с тобой.

– Я благодарю заступника Ярило за то, что он осветил мой путь и дал возможность искупить свои грехи, – начала причитать Забава.

– Заткнись, курва. Ещё вчера мы были клещами, что всем пили кровь, и выродками, а венцом творения являлась для тебя Химера. Но Любомир больше не обогревает тебя своими лживыми словами да похотью, из залога не вытащил. И ты сразу вспомнила Хорса, бога-Солнце. Когда хлебала бычину, отчего не отказалась? Та же кровь, то же живое существо. Выгода тобой движет, а не честь или вера. Потому закрой свой рот, и пока к тебе не обратились, держи его закрытым. А ежели мои слова не по нраву, у этой дороги сотни перекрёстков, уходи на любом, – зло ответил ей Сет. – Отстанет ежели, проще бросить, чем тащить, – эти слова он произнёс уже мне, но так, чтобы и Дева услышала.

Я обернулся к Забаве, покривил губы, подавая знак, чтобы молчала и не отставала.

– Брат Сет, вчера ты мне говорил про слуг Мары и творимые ими бесчинства. А как получилось, что южане с этим не борются? – задал Я мучающий меня вопрос.

– Власти хотят над людьми, судьбой или жизнью, потому и смотрят сквозь пальцы. Через кровь и грех её проще получить, чем через добрые дела. Доброе оно же, как данность воспринимается, а вот зло долго на устах и в сердце застревает. Хочешь избавиться от соперника или недруга, али нежеланного плода? Может, отец долго не оставляет этот Мир и тебе наследие? Разлучница семью разбила или соседская коза борщицу поела? Вместо того, чтобы по Правилу решать да через Дьякову службу, тёмный здешний люд идёт на болота, к ведьмам и ведуньям. Приносит жертву кровавую, обещание первенца отдать или услугу в будущем. В ответ получают потраву, узлы заговоренные или подклады. А утром идут на поклон своим богам, молят об урожае или приплоде, а сами… А сами, как твоя обуза, как выгодно, в того и веруют. Потому и душа гнилая, потому и ненавидят нас, северян. Ибо наши помыслы прямы, без увёртов и лишних слов. Это как ежели в ссоре ты с соседом и прознал, что язва леса рядом. И вместо того, чтобы позвать недруга вдвоем лесолесье сжечь да обиду общим делом закрыть, ты ему дверку в дом приоткрыл, а на утро узнаёшь, что зайцегрыз изменённый всю семейку соседа извёл. Твои руки не в крови, никто про зло не ведает.

– Не может такого быть, Мать-Земля видела, Отец-Небо ведает. И как такое в голове провернуть, ведь угол у всех один-то? Ведь после этого никто никому доверять не сможет.

– Наша Вера, сынок, есть наша совесть, правило и уклад. А у них тут это разные вещи. Оттого и множат сами себе зло, не замечая истинных врагов, погружая самих себя в пучину. Да, у нас не всё правильно, Благородные тянут из людей соки, но их тридцать семей! Число чётко определено и конечно. Калеченные всегда жили по такому правилу, ибо помнят истоки, что для Люда мы выжили, все удары судьбы встречались грудью. Оттого мы сильны, так как весь шлак со временем и ударами невзгод выбился и ушел с кровью в Мать-Сыру Землю.

– Калеченные? Первый раз слышу такое название. Вас же каликами перехожими называют, – проговорила Забава, что внимательно слушала наш разговор.

– Мы более не ходим и калика наша всегда при нас с самого рождения. Ещё раз вмешаешься, удавлю.... Но Я отвечу для понимания твоего, брат. Когда Мать пострадала от Зла, дурная кровь проснулась в людях. Стали меняться и внутри, и снаружи. Все прочие Рода изгоняли таких из своих мест, дабы не омрачали своим видом и без того скорбное существование. Время шло, таких изгнанных становилось всё больше и больше. Раньше они просто уходили в лес, где погибали от невзгод или зверья, но порой то, что украла дурная кровь, вернулось сторицей. Кто-то стал лучше видеть или слышать, вторые сильны многократно, третьи выдерживают множество ударов и живучи, как волколаки. Всю свою злобу на несправедливость Мира они направили не против Люда, а выплеснули на Орду. Голыми руками, палками и камнями ломали хребты и пробивали головы, делали ловушки и прятались. Один раз вбили малый гон, отразив нападение орды у селения. Когда поселковые увидели сие чудо, поклонились низко. Более никто не бросал чадо с изъяном в лесу, а отдавал каликам перехожим. Мы жили в лесах возле поселений, так как зависели от них, а они от нас. Выносили нам еду и ненужную одежду, как духам леса или реки, а в ответ получали защиту. – Брат Сет сбавил шаг, пристально осмотрел лес. Затем продолжил повествование. – Потом был Великий Поход! На том Вече, где разделились Рода, нас первый раз пригласили, долго рассматривали с недоверием, ощупывали и сравнивали. А ещё сильнее удивились, узнав, сколько нас таких, поломанных, но не сломленных. Сотню лет гнали прочь, выкидывали в лесу, хоронили заживо, выжигали, а вон как повернулась. Тогда в руках первый раз держали калики настоящее оружие!! Не самодельное из костей и палок, а боевое!! Пятьдесят лет войны и у калеченных появилась Родина. Наше городище! Мы не такие, как остальные, мы с изъяном и болезнями, но честным трудом и самопожертвованием отвоевали право жить. Берендеи долго были среди нас, но мы живём с верой в Мать и Отца, а у них свой Бог и своя книга. Ты увидишь их быт и самих последователей Велеса, мы во многом схожи – нрав, уклад и отношение к Земле.

– Расскажи про горынычей и афанасьевых. Чем они знамениты и их нравы.

– Могу только про первых, так как знаю их неплохо. Городище Афанасьево закрыто для других, известно лишь то, что это самое снаряжённое воинство на Севере. Воюют не числом, а умением. Механизмы у них в почёте и грамота. Горынычи очень… – тут старик напрягся. – Светоч, а глянь-ка чуть правее дороги шагов на триста.

Я тотчас укорил себя, будто не было мне науки, что всегда следить нужно вокруг себя. Кинув взор Даром, заметил малые очертания.

– Трое, невысокого роста, сидят на кортах у дороги. Слева ещё двое. Только … – тут Я замешкался, пытаясь объяснить увиденное мной. – Это не животные и не люди, Я таких ещё не видел. Пятна еле живые, чуть подсвечены, будто раненые или во сне.

– Маровы твари. Жаль, лучника нет или самострела, шуганули бы тварей да время не теряли. Не дай им себя задеть, когти, клыки и слюна – всё гнилью и смертью пропитано. Ещё снег не упал, а они уже повылазили из нор. Наваливаются лишь числом да на одиноких путников. Но раз ждут, то или голодны чрезмерно, или приказ имеют от кукловода. Подбери жердь, пару локтей в длину, с твоим ножом тут не сладишь. Сам не бейся, просто отталкивай. Береги себя, сынок.

Беспрекословно выполнив наставление, срезал ножом пару веток, толщиной в три пальца. Ту, что покороче, передал Деве, свою же слегка заострил, на пример копьеца. Сунул нож в кольцо на поясе и приготовился. Прочитал коротко молитву от раны и про помощь в ратном деле да покрепче сжал древко, а мысли были только о том, как уберечь себя и Деву.

– Твои слева двое. Просто толкай от себя и не дай окружить. – Ветеран потянул за шнуровку плаща, высвобождая покалеченную руку. Потянул топор из-за спины. – Босик, кинь камень в кусты, а то чего-то они задремали, а мне ждать не с руки.

Каблуком сапожка отбив замерший ком глины, Я прицелился и на выдохе швырнул в кусты.

– Ну хоть в ту сторону, что нужно, кинул и то хлеб, – посмеялся над моим броском Брат. Я же переключился на другую сторону, откуда раздавались шорохи и сопение.

– Ну и паскудный же ты! – крикнул Храмовник, отправляя первого выползня в лес ударом топора. Наконец на моей стороне из чащи леса появился первый противник. Склизкая кожа с прилипшими листьями и землей. Лысая голова с залитыми черным глазницами и впалый нос. Само тельце, тщедушное и худое, передвигалось на согнутых ногах, пошатываясь из стороны в сторону. Помня наставление Сета, Я ткнул в грудь жердиной, с целью оттолкнуть. Заостренная палка, встретив слабое сопротивление, неожиданно для меня погрузилась на две ладони в тельце. Из раны тут же брызнула грязная вода, а края прокола задымились мутным паром. Слева взвизгнула Забава, увидев вторую тварь, что неспешно вывалилась из леса и попёрла прямо на нее. Обуза она и есть… Резко крутанув корпусом, налёг на древко, уводя противника в сторону. Тщедушная грудь соскочила с древка, а сам утопленец рухнул оземь. Повернувшись, поспешил на помощь Деве, но она так отчаянно лупила палкой по голове и плечам серого ходока, что было опасно подходить ближе, дабы не попасть под горячую руку. Удары не причиняли большого вреда твари, но их было много, от того поднятого шатало после каждого удачного попадания, как камыш при сильном ветре. Дабы не оставлять за спиной соперника, Я подскочил к первой твари и точным ударом проломил ему голову. Тот булькнул и затих. Покончив с опасностью, принялся обходить мертвяка со спины, мазанув даром по лесу. Лес словно ожил. Тут и там шагах в трёхстах, а где и ближе, поднимались огоньки поднятых. Понимая, что время играет против нас, наколол голову, многократно битую Забавой, прекращая издевательства.

– Брат Сет, их больше сотни в лесу. Хотя, Я их не чуял до этого, – быстро доложил об увиденном.