Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия

Я проинформировал Карасина и Лосюкова о своем отказе. Но тогда же появился повод для удовлетворения – 22 июля 1997 года Примаков вручил мне на Коллегии МИДа удостоверение и нагрудный знак «Заслуженный деятель науки РФ», копию соответствующего Указа президента Ельцина. А вот с рангом мне в очередной раз отказали – не положено, так как не нахожусь на дипломатической работе. Я обижался, причем обидчика персонифицировал – это Примаков. Помимо всего прочего, влияла обида за то, что Примаков исключил меня из состава Научного совета МИДа.

Правда, в мае 1997 года мы с Наташей неожиданно удостоились чести быть приглашенными на обед к министру. Обед состоялся в мидовском особняке, и участвовали в нем ведущие журналисты, ряд ученых. Нас включили в состав приглашенных, видимо, благодаря позитивной статье о внешней политике России, которую мы накануне опубликовали в «Общей газете».

В ходе обеда Примаков объяснил, почему Россия согласилась подписать документ о сотрудничестве с НАТО. Одновременно пожаловался на нападки прессы на его деятельность. С того дня «рейтинг» Примакова в наших глазах возрос. Я стал признавать его умение говорить вроде бы не очень складно, но зато весомо, с достоинством, хитро и умно.

* * *

Во второй половине 1990-х годов Дипакадемия выпускала постоянно возраставшее число научных изданий – монографий, учебников, учебных пособий, сборников статей, материалов форумов. Мы печатали не только своих авторов, но и посторонних, прежде всего мидовцев. Некоторым из них нужны были публикации для защиты диссертаций, и мы шли навстречу.

Весной 1997 года Примаков на коктейле в Дипакадемии вспомнил, что, когда он руководил российской разведкой, подчиненные издавали воспоминания о работе своей службы. Предложил Дипакадемии взять шефство над написанием мемуаров отставными дипломатами.

Мы, естественно, согласились. Попытались работать с ветеранами в тандеме, но им это было не нужно. Поэтому писали они сами, а Дипакадемия публиковала. Выпустили несколько томов, получили похвалу от министра. Но в конце концов нам это надоело. Ведь вся наша издательская деятельность финансировалась из заработанных коллективом ДА внебюджетных средств. Мы сказали ветеранам, что больше печатать их мемуары не сможем, они обиделись.

В ректорате развернулись споры в отношении издательской деятельности в целом. Проректор по финансово-хозяйственным вопросам сомневался, что наши книги кому-то нужны. То есть пускаем деньги на ветер. Я, как и положено проректору по науке, доказывал, что мы обязаны выпускать книги, без этого нам не возобновят лицензию на образовательную деятельность. Вуз, не выдающий на-гора печатную научную продукцию, скатывается вниз до уровня техникума.

Другое дело, что результаты нашей издательской деятельности не становились достоянием широкой научной общественности. Книги выходили мизерными тиражами (по 100–200 экз.), половина которых передавалась в библиотеку ДА, некоторое число экземпляров мы рассылали мидовскому начальству и в ряд библиотек, остальные экземпляры или пылились на складе, или выставлялись на продажу в книжном киоске Дипакадемии. Ни наш издатель «Научная книга», ни сама ДА не имели структур, которые занимались бы настоящим маркетингом научной продукции. Хозяйственники не горели желанием тратить силы и время на это трудоемкое и невыгодное дело. Дипакадемия по закону не могла реализовывать свои книги на коммерческой основе.

Кашлев злился, требовал, чтобы наша печатная продукция продавалась в крупных книжных магазинах. Я отсылал его к проректору по финансово-хозяйственным вопросам, тот давал обещания наладить систему сбыта. Но, увы, ничего не менялось.

* * *

А вот наши диссертационные советы работали на полных оборотах. В них получали научные степени и молодые аспиранты, и солидные деятели из мира политики и экономики. Защитились министр иностранных дел Киргизии, посол Палестины, вице-спикер сирийского парламента, дипломаты из Ю. Кореи, Афганистана, ряда других стран, российские мидовцы.

Я был назначен членом экспертного совета ВАК по истории, и при мне там периодически похваливали диссертационные советы и Дипакадемию в целом. Однажды встал вопрос о перезащите диссертации из Института востоковедения, вызвавшей нарекания. Где устроить перезащиту? Один из членов совета предложил МГИМО. Ему возразили: не тот уровень! Тогда прозвучало: а как насчет Дипакадемии? Все дружно согласились: лучше места не найти!

Я с удовольствием пересказывал эту и подобные истории своим коллегам в Дипакадемии. Но почивали мы на лаврах недолго. В октябре 1998 года в нашем совете защитил кандидатскую диссертацию бывший известный телеведущий Мукусев. Работа мало походила на научное исследование, скорее это была публицистика мемуарного содержания. Мне активно не понравились ни диссертация, ни поведение Мукусева и его научного руководителя профессора Сироткина на защите. Оба господина вели себя по-хозяйски, не очень обращая внимание на меня, председателя, и на остальных членов совета. Но я не стал принципиальничать, пропустил работу. И зря. В ВАКе ее забраковали.

В декабре 1998 года защитилась сотрудница ИАМП, и мне тут же позвонили из кадров МИДа. Со ссылкой на каких-то неназванных профессоров наш мидовский куратор подверг защиту резкой критике. Мол, у вас уже бухгалтеры становятся политологами. Пришлось оправдываться, наступив на горло собственной гордости.

Но все это были только цветочки, настоящие проблемы возникли в 1999 году. 1 марта у нас защищал докторскую диссертацию Фарид Мухаметшин. Ранее он учился в ДА, стал кандидатом наук, потом работал в аппарате российского правительства, а к 1999 году занимал авторитетный пост руководителя представительства Татарстана при Правительстве РФ.

Фарид располагал широкими связями и в Москве, и в родном Татарстане. При этом отличался эрудицией, глубокими знаниями и, помимо всего прочего, был приличным, приятным, уважительным человеком. На защиту съехались весьма влиятельные люди, в том числе главный муфтий страны, президент Академии наук Татарстана, высокие московские чиновники и академики.

В диссертации речь шла о роли ислама в современной России, и защищал ее Мухаметшин блестяще. Все выступившие, а их оказалось гораздо больше обычного, очень хвалили диссертацию. После защиты состоялся пышный банкет, такого никогда ни до, ни после ни один диссертант не устраивал. Столы с яствами и дорогими напитками стояли чуть ли не в каждой аудитории на Большом Козловском. На банкете звучали тосты в честь новоиспеченного доктора наук.

Но в ВАКе неожиданно возникли затруднения. Спровоцировала их еще одна защита, состоявшаяся 27 мая. Бывший помощник ректора Романовского В. Курьянов несколько лет до этого защитил кандидатскую по Прибалтике, а теперь, расширив тему, представил докторскую. Еще много ранее данного события на меня начала давление группа профессоров ДА, требуя не принимать диссертацию Курьянова к защите. Профессора утверждали, что его докторская – фактически повтор кандидатской, что работа в любом случае слабая, примитивная, к тому же у автора недостаточное количество научных публикаций.

У меня самого были претензии и к диссертации, и к поведению Курьянова. В свое время, после защиты кандидатской, он нахамил моим помощницам по диссертационному совету. Да и теперь вел себя не вполне прилично, отказывался вносить положенную за соискательство плату и т. д. Но все-таки я решил не обижать человека, допустил к защите.

Процедура защиты получилась бурной. Некоторые члены совета диссертацию критиковали, и из 17 человек 2 проголосовали против присуждения Курьянову искомой степени, 3 воздержались. Было очевидно, что с такими результатами диссертация попадет в ВАКе под особый контроль. Усугубилась ситуация тем, что главный оппонент докторанта профессор Ю.В. Борисов написал донос и, используя личные связи, смог вручить его лично председателю ВАКа.

Председатель поручил подчиненным провести тщательное расследование. Все наши диссертации, находившиеся в то время на рассмотрении в ВАКе, подверглись весьма пристрастному анализу. В итоге меня и ученого секретаря диссертационного совета трижды вызывали на заседание президиума ВАКа.

К нашему удивлению в состав этого высокого органа, оказывается, входили почти исключительно представители естественных наук и чиновники. Гуманитариев там мы не встретили. Естественникам вообще свойственно посматривать на гуманитарные науки свысока, считать их пустой болтовней. А тут еще не просто гуманитарии, а провинившиеся гуманитарии.

Первое заседание президиума, на котором мы присутствовали, началось с обсуждения чьей-то чужой диссертации, в которой анализировалась организация трудового процесса в сталинском ГУЛАГе. Как ни странно, но большинство членов президиума, несмотря на демократические времена, поддержало диссертацию. Один из участников высокого собрания пафосно заявил: «Из опыта ГУЛАГа можно извлечь много полезного для современной экономики!» Присутствующие одобрительно закивали головами. Я же еле удержался, чтобы не предложить капитанам отечественной науки поизучать также «полезный» опыт концлагерей Третьего Рейха.

От ГУЛАГа президиум перешел к диссертационному совету ДА. Председатель ВАКа обвинил нас в одобрении некачественных диссертаций. Пожилой мужчина аристократической внешности, сидевший прямо напротив меня, воскликнул: «Как вы могли пропустить диссертацию Мухаметшина? Ведь автор пропагандирует исламский экстремизм!».

Пораженный тяжким обвинением, я попросил уточнить, что имеется в виду. Мужчина уточнил: «В числе прочего в заключении диссертации рекомендуется ввести в РФ пост вице-президента, который неизменно занимал бы мусульманин».

Я стал хвалить диссертацию: это сильное, фундированное исследование. И наш совет оценивал именно качество исследования. Все члены совета нашли его очень высоким, проголосовали «за». А совет в ДА солидный, в него входят два академика – директор Института всеобщей истории А.О. Чубарьян и замдиректора Института Дальнего Востока В.С. Мясников.

«Аристократ» вскипел: «Да что они понимают в исламе! Вы ведь превращаете Дипакадемию в гнездо исламизма. Интересно, министр иностранных дел Иванов в курсе дел, или его надо проинформировать об опасности?»

Я вновь попытался заступиться за диссертанта, подчеркнул, что он крупный государственный чиновник, его ценят в Кремле, он патриот России и именно в патриотическом ключе выдержана диссертация. И что предосудительного в том, что соискатель выступил за расширение участия многочисленного мусульманского населения в управлении Федерацией? Я лично не согласен, что гипотетическую должность вице-президента надо закреплять за представителем какой-то конфессии. Если и вводить такую должность, то она, конечно, должна быть выборной. Но мое несогласие в данном вопросе с Мухаметшиным, конечно же, не повод считать диссертацию слабой.

Однако присутствовавшие на президиуме ВАКа не очень были настроены внимать этим аргументам. Наш совет отругали также за плохую диссертацию Курьянова. Потребовали навести в совете порядок и отчитаться на одном из предстоявших заседаний президиума. Не успели мы приступить к «наведению порядка», как последовал новый удар. Все тот же профессор Ю.В. Борисов настрочил очередной донос, на сей раз на диссертацию дамы из Грузии Кикнадзе. Как и в случае с Курьяновым, Борисову не нравилась не только и не столько сама диссертация, сколько научный руководитель обоих соискателей, профессор К.М. Долгов.

И этот донос сработал, диссертацию Кикнадзе о роли женщин в современном мире отослали на перезащиту в МГУ. Долгов явился на перезащиту и выступил там в своем излюбленном агрессивном стиле с нападками на членов университетского диссертационного совета. В отместку они все единогласно проголосовали против диссертации.

И вот я и ученый секретарь снова на заседании президиума ВАКа. Нас уже хотели заслушать, но выяснилось, что зампредседателя ВАКа, курирующая общественные науки, отсутствует, а без нее некому квалифицированно оценить отчет ДА. Пришлось приходить на президиум в третий раз. Дама-куратор благожелательно встретила мой отчет, наш диссертационный совет по политологии и истории был реабилитирован. Работы Мухаметшина и Курьянова – утверждены (а Кикнадзе так и не перезащитилась в России).

Набравшись опыта, мы впредь крупных «проколов» не допускали. Помогало то, что Кашлев в работу диссертационных советов не вмешивался. Его гораздо больше увлекал институт почетного докторства, хотя он из разряда пустого шоу. Уговаривал знаменитостей, иностранных и все больше наших, принять этот «дар». Знаменитости при стечении народа произносили речь и получали из рук Кашлева докторскую мантию. И на этом все «докторство» заканчивалось – многие из них в Дипакадемии больше не показывались и никак с ней не сотрудничали.

Но именно почетными докторами ДА любил бахвалиться Кашлев (и в речах, и в рекламных брошюрах о Дипакадемии). Ведь это было его детище! А о настоящих докторах, которыми занимался я, Наташа и коллеги, Кашлев предпочитал не вспоминать. Хотя уж если кем и гордиться учебному заведению и научному центру, так это настоящими докторами. Гарвард и Оксфорд известны в мире именно такими, реальными, исследователями, а не почетными. У них, кстати, почетное докторство вообще не в моде.

Возвращаясь к Кашлеву, надо отметить, что он не только наплевательски относился к работе диссертационных советов, но мало что смыслил в этих делах. Периодически Кашлев выступал в роли научного руководителя диссертантов, и тогда обнаруживалось, что ректор толком не знал, что такое ведущая организация, оппоненты, отзывы. И, главное, время шло, а он все никак не мог разобраться во всех этих азах процедуры прохождения диссертации. Я постоянно задавался вопросом: а как Кашлев смог, не зная всего этого, сам защитить две диссертации – кандидатскую и докторскую?

Глава 5. Пионерские работы

В этот период (1997–1999) Наташа наращивала свою научную и публицистическую деятельность. В 1997 году в Южной Корее выходит в свет ее монография «Самая загадочная война ХХ столетия», в которой многолетние исследования моей супруги по Корейскому конфликту 1950–1953 годов предстают в законченной, полностью систематизированной форме. Монография мгновенно становится бестселлером в Южной Корее, ее сразу переводят в Японии, США, Австралии, на Тайване, позднее в Китае. И по сей день эта работа остается базовой и главной для всех исследователей упомянутого конфликта. Она цитируется ежегодно по несколько сот раз авторами самых разных стран.

А вот как отозвался о книге в воспоминаниях о Наташе выдающийся южнокорейский политический и государственный деятель, дипломат, ученый Лим Дон Вон: «Книга Натальи Бажановой о Корейской войне является пионерской работой, основанной на уникальных архивных материалах»[1 - Светлый мир Натальи Бажановой: В 2 кн. Кн. 2 / Под общ. ред. Е.П. Бажанова. М.: Весь Мир, 2015. С. 450.]. Самую высокую оценку исследованиям Натальи Евгеньевны по Корейскому конфликту дал и академик, ректор МГИМО А.В. Торкунов, сам кореист с мировым именем:

«Наталья Евгеньевна пытливо взялась за разработку ранее абсолютно закрытой темы Корейской войны 1950–1953 годов. Данная тема весьма заинтересовала и меня. Можно сказать, я и Наташа одновременно, более того – сообща, помогая друг другу, окунулись в океан ранее секретных, никем не изученных материалов, подчас весьма противоречивых, желая добраться до истины.

По большинству аспектов темы (хотя и не по всем) мы пришли к схожим выводам и этим, несомненно, серьезно расширили существовавшие ранее представления о данном периоде корейской, да и в целом мировой истории. Во всяком случае, наши с ней труды по корейскому конфликту опубликованы в Южной Корее, Японии, США, Китае, ряде других стран. Одна из наиболее известных Натальиных работ издана на корейском языке Фондом Мира им. Ким Дэ Чжуна в Южной Корее»[2 - Там же. С. 171.].

В России в 1999 году увидели свет сразу три научных эссе Н.Е. Бажановой, каждое из которых можно назвать пионерским: «Эволюция российской внешней политики (1991–1999 гг.)»; «Россия как великая держава (традиции и перспективы)» (на русском и английском языках); «О тенденциях международных отношений на пороге XXI столетия». Я до сих пор, двадцать лет спустя, использую эти исследования в качестве своих лекций российским и зарубежным дипломатам всех рангов и уровней и всякий раз встречаю позитивный отклик со стороны аудитории. В заключительной части этой главы изложены тексты названных эссе.

Неоднократно поднимала Наташа вопрос о том, что пора приступить к реализации нашей юношеской мечты – сочинять публицистические книги, описывать путешествия по земному шару, анализировать различные нравы, традиции, национальные характеры. Жена призывала сесть за редактирование фольклорного труда моего папы, содержавшего поговорки, пословицы, крылатые выражения, легенды, тосты со всего мира. Мы пытались опубликовать этот труд в 1970-х годах, но тогда такие вещи не печатали. Повсюду слышали от главных редакторов стандартный ответ: «Нам велено печатать партийную, идеологически выдержанную литературу. А за такую, хоть и очень развлекательную, можно слететь с должности».

За три года Наталья стала участником пяти коллективных трудов. Один из этих трудов был посвящен анализу первого года президентства в Южной Корее Ким Дэ Чжуна (опубликован в Южной Корее в 1999 году), три – внешней политике России (вышли в свет соответственно в Германии, Швейцарии, России), еще один – актуальным проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона (опубликован в России). Два масштабных исследования выполнила Наталья Евгеньевна для Ассоциации российских банков – «Рынки стран Азиатско-Тихоокеанского региона: возможности и шаги по их реализации» (1997) и «Внешнеполитические приоритеты России и потенциал развития сотрудничества между Россией и Республикой Корея» (1997).

Реализовала она пять исследовательских проектов для Народного университета (г. Пекин, КНР): в 1998 году – «Россия и Корея», «Финансовый кризис в Азии», «Прогнозы развития ситуации в КНДР»; в 1999 году – «Российские оценки отношений США и КНДР», «Северокорейская позиция по созданию ракетно-ядерного оружия». А еще в 1998–1999 годах было подготовлено по три исследования для Мадридского университета и Калифорнийского университета (г. Беркли), все по азиатской тематике.

Особенно активно печаталась Н.Е. Бажанова в периодике – газетах и журналах общего характера и в научных изданиях В 1997–1999 годах было напечатано 88 ее статей – 8 статей в России, 60 – на Тайване, 17 – в Южной Корее, по одной – в Японии, Югославии и Таиланде. Из них 17 были посвящены корейской проблематике, 28 – КНР и Тайваню, 27 – различным аспектам внешней политики России, 4 – общим проблемам современного мира, 4 – общим проблемам АТР, 8 – внутрироссийским делам.

11 коллективных работ Наталья Евгеньевна отредактировала. В основном это сборники материалов конференций, причем по самой разнообразной тематике: по демократии, СНГ, российско-американским отношениям, обеспечению безопасности в АТР, российско-иранским отношениям, российско-южнокорейским отношениям, о влиянии науки и современных технологий на международную безопасность. Кроме этого, Н.Е. Бажанова выступила главным редактором автобиографии Ким Дэ Чжуна и еще ряда корееведческих работ. Под руководством Наташи были защищены три кандидатские диссертации: по Австралии, Китаю и Корее.

45 раз Н.Е. Бажанова выступила с лекциями и докладами на международных форумах: 17 раз в Германии, 11 – в Австрии, 5 – в Китае, 2 – в США, 1 – в Великобритании, 8 – в России. Основная часть выступлений (22) касалась внешней политики России, в 10 – анализировались общие проблемы международных отношений, на Азию пришлось 7 лекций и докладов.

А еще Наталья Евгеньевна выступила в роли ведущей на шести международных форумах, из которых следует особо выделить масштабную конференцию «Укрепление безопасности в Европе/Евразии» с участием руководителей внешнеполитических и военных ведомств 30 стран!

Вместе с приятелями и при материальной поддержке банка мы затеяли выпуск иллюстрированного журнала Moscow Magazine. Финансирование, однако, было вскоре снято, и журнал испустил дух.

Регулярно брали у моей жены интервью отечественные и зарубежные СМИ. Выступала по ОРТ, в том числе в программе «Время», на ведущих телеканалах разных стран. Была гостем у популярных телеведущих М. Млечина, А. Караулова, А. Шараповой. Порой в нашей московской квартире одновременно появлялись по две-три телебригады. Пока Наташа беседовала с одной группой на кухне, вторая и третья разворачивали аппаратуру в гостиной и спальне.