Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной

– Я – начальник ресторана. Вы покушали? Нет? Пошли со мной.

Привел в вагон-ресторан. Накрыл нам стол. Еда очень понравилась.

Хинган с его холодом и кружащимися в воздухе снежинками уже давно позади. Теперь вокруг поля. Приближаемся к столице провинции Хэйлунцзян Харбину, городу, который когда-то был русским.

Харбин – первый по-настоящему крупный город, который мы увидели. Увидели, естественно, мельком. Он поразил невероятными развалюхами, живописной неопрятностью, забитостью велосипедами и людьми. Удалось заметить и русский колорит: массивные каменные здания, луковичные купола православного собора, трамвайные рельсы, совсем как где-то на Красной Пресне. Но все это потертое от времени, пыльное, тусклое и тонущее в пестром бедламе типично китайских кварталов: низенькие домики за каменными изгородями, сохнущее на шестах белье, иероглифические вывески.

В Харбине, как и на всем пути следования, на перрон, где останавливался московский поезд, китайцев не пускали. Их любопытные глаза зыркали на нас из окон вокзальных помещений, из щелей привокзальных изгородей, из стоявших по соседству составов. Милиционеры тоже украдкой посматривали в нашу сторону, хотя и делали вид, что поглощены несением караульной службы на перроне.

Любопытные взоры сопровождали нас повсюду. При виде московского поезда люди прекращали работу на полях, тормозили извозчики, с открытыми ртами глазели на нас мальчишки, игравшие до этого у железнодорожного полотна. Кое-кто растерянно улыбался, другие указывали в нашу сторону пальцем, третьи приветливо махали руками.

Поезд трогается, и мимо проносятся заводы, фабрики, деревни, поля. Предприятия нещадно дымят, на полях копошатся люди. Проезжаем районы, где добывается нефть, выпускается промышленное оборудование. На корпусах предприятий, на зданиях вокзалов мелькают лозунги, которые китайцы любят еще больше нас. Славословий в адрес Мао Цзэдуна уже почти не осталось, в основном предлагается отдать все силы осуществлению курса нового руководства на модернизацию Китая. Кое-где висят призывы учиться у рабочих Дацина, нефтеносного района в провинции Хэйлунцзян. Этот лозунг сохранился еще с времен «культурной революции».

Провинция Гирин. Пейзаж мало изменился. Те же поля, заводы и чахлая растительность. Лесов не видно, деревца хрупкие и невысокие. Чанчунь – столица провинции, автомобильный центр. Города не видно, он в стороне.

Вечером прибываем в столицу следующей провинции – Ляонин, город Шэньян (бывший Мукден). На перроне – ставший уже привычным нарядный лоток, забитый десятками видов водки, вина и коньяка, редкими для Москвы консервами и сладостями. Местные власти то ли не досмотрели, то ли так было положено, но по перрону мчались толпы китайцев. Они, видимо, спешили на поезд, к которому надо было пройти через туннель на нашем перроне. С баулами, сумками, корзинами в руках, запыхавшиеся от быстрого шага и даже бега, они тем не менее стремились хоть разок взглянуть в нашу сторону.

Еще одна ночь, и мы уже под Пекином. За окном населенные пункты и поля. Здесь уже совсем тепло. Деревья покрыты нежной листвой, на грядках зеленеют лук, сельдерей, чеснок. На переездах в глазах темнеет от велосипедистов. Природа все такая же, как и севернее, скромная. Правда, на горизонте угадываются причудливые очертания гор, придавая пейзажу определенный колорит.

Многие поля поделены на квадраты, порой микроскопические. Бросается в глаза контраст между деревнями. Одни состоят из полуразвалившихся лачуг, другие – из аккуратненьких кирпичных домов под оранжевой черепицей, на крышах – антенны.

Повсеместно вдоль насыпи вырыты в земле прямоугольные ямы различной площади. Нам подсказывают, что китайские крестьяне переносят землю на свои поля, чтобы обогатить истощенную почву. Прямо на полях, тянущихся вдоль насыпи, виднеются холмики земли. На них помещены куски белой или цветной бумаги, придавленные камушком. Местами холмиков великое множество. Проводники говорят, что это могилы. Так крестьяне хоронят родичей. Становится немного не по себе.

Пекин встречает лабиринтом маленьких домов за каменными оградами, узких, кривых переулков, заваленных грудами хлама, корпусами предприятий, на горизонте виднеются столбы высотных домов.

Раннее утро. На перроне приятно, воздух по-весеннему свеж, небо голубое, сияет солнце. Подкатывает носильщица с деревянной тележкой с высокими бортами, с помощью посольских товарищей водружаем на нее поклажу.

Путешествие из Москвы в Пекин нам понравилось, несмотря на то, что продолжалось семь суток, в течение которых спать приходилось на не очень удобных полках, умываться – холодной водой из-под крана, страдать то от жары, то от холода (из-за ущербности вентиляционной системы). Но зато увидели такие интересные места!

Наташа записала свои собственные впечатления о первом путешествии в Поднебесную. Начну с ее письма родителям сразу по прибытии в Пекин.

20 апреля 1982 года

Здравствуйте, мои милые котятки!

Отвыкла я очень за эти два с половиной года разлучаться с вами и очень тоскую и волнуюсь за вас. Иногда отвлекусь, и вдруг снова мамин ушиб ноги начинает меня мучать. Если можно было бы снять трубку и заказать Москву, мне было бы легче – поговорить с вами и можно с подъемом жить дальше. Вы мне все-все пишите и часто, хотя бы первое время. Не буду больше плакаться и начну по порядку описывать все это время.

Как только поезд тронулся, мы сразу же договорились с проводниками и все посылки, да и часть своих коробок перенесли в свободное купе, так что у нас стало просторно и вполне уютно. Продукты они тоже забрали в свою холодную тахту. До Забайкальска ехали почти в пустом вагоне, по соседству была только пара с ребенком, так что комфорт был полный. Проводники оказались чудные, мы с ними и с начальником поезда, который пришел как-то к нам, даже сдружились. Кроме того, нас сразу нашел один парень-кореист, он ехал в «пхеньяньском» вагоне, возвращался на работу из отпуска, с этого момента мы стали ходить по вагонам друг к другу в гости.

Все эти четыре дня до Забайкальска прошли незаметно: читали, смотрели в окно, болтали. Обедать ходили в вагон-ресторан, еда была хорошая.

Байкал длился почти целый день, но, к сожалению, он был еще скован льдом, хотя и в таком состоянии красота необыкновенная. После Байкала проезжали реку Селенгу, она нас потрясла своей красотой.

В Забайкальске нас нашел один пограничник, передал привет от М. Белого, который проехал в обратном направлении за день до нас (Белый – это Женин предшественник в посольстве). Там оказалось возможным позвонить вам, и я поговорила с папулей, что очень меня тонизировало и скрасило довольно тягостный для меня момент пересечения границы.

Все же, когда поезд минул огромные железные буквы «СССР», я была в отчаянии. Мы проехали 10 минут по территории Китая и остановились на пограничной станции Маньчжурия. Те же формальности: китайские пограничники, таможенники и т. д.

Маньчжурия нас сразу же очень удивила. На станции из громкоговорителя неслась западная музыка, в зале ожидания работал цветной телевизор, по которому передавали абсолютно западное шоу, только с участниками-китайцами. Все это для нас с Женей было очень неожиданно. Дальше по территории Китая мы в вагоне ехали вдвоем, не считая двух проводников. По сторонам тянулись китайские деревушки, которые поражали своей бедностью, однако бедность эта очень необычная для нашего представления, ее почти можно назвать «аккуратной бедностью».

На станциях, где мы выходили глотнуть свежего воздуха и оглядеться, все китайцы на нас смотрели «во все глаза», показывали пальцами, даже собирались толпами вокруг нас и «заглядывали в рот». На маленьких станциях, где местных жителей не выпускали из зданий вокзальчиков на время прихода нашего поезда, их лицами были облеплены все окна.

Два момента, которые бросаются сразу в глаза: китайцев очень много (это впечатление банально, конечно, т. е. всем известно), и они фантастически любопытны и непосредственны в проявлении своего любопытства.

* * *

А вот запись, которую Наташенька сделала уже много-много лет спустя, в начале XXI столетия (кажется, в 2007 году).

9 апреля 1982 года

Москва. Ярославский вокзал. Поезд Москва – Пекин (почти как в песне). Ощущение страха и интереса одновременно, «как в омут». Мы уезжаем на работу в Пекин. Точнее, Женю отправляют в командировку, а я еду в качестве жены. Провожают нас мамочка и папочка мои, много друзей. Но помню главным образом Бахуровых и Грешных, Колю Никольского. Компания веселая, все из-за стола с Университетского. Помню огромный букет цветов – мама приобрела на Сретенке по знакомству (спускаясь в подвал за букетом, ушибла ногу, только потом я узнала, что ушиб был серьезным, с повышением температуры). Видимо, были на вокзале Женины родственники, но их я не помню. Удивительно, но даже Аню не помню.

Каждые несколько минут подходят незнакомые люди и вручают какие-то посылки для родных в посольстве. Запомнила только Татьяну Михайловну Симакову, которая представилась Рахманиной (эту фамилию я знала, так как О.Б. Рахманин возглавлял китайское направление в ЦК КПСС) и передала огромную коробку для детей, что-то говорила о маленькой внучке, которая с ними. Я очень переживала отъезд, разлуку с близкими и вообще была в состоянии робота, ведь 21 марта умерла Женина мама. Полгода ее тяжелой болезни были очень трагичными и, кроме того, я более полугода делала ремонт на Университетском. Состояние потрясения от смерти свекрови и безумное изнурение от ремонта явно отбили у меня остроту восприятия, ощущений и эмоций.

Когда поезд тронулся, мы обескураженные вернулись в свое купе и – о ужас! Даже присесть было негде, все купе было заполнено посылками, своих вещей у нас была пара чемоданчиков и сумок. Помог начальник поезда. Вагон СВ был наполовину заполнен, поэтому все коробки сгрузили в соседнее купе.

Прошло 5 дней путешествия, из которого ничего не помню, кроме отдельных станций, где к поезду стекались местные жители в надежде приобрести хоть какие-то продукты питания в вагоне-ресторане. В стране продолжался кризис с продовольствием.

Все дни Женя изучал книги по Китаю и периодически кусками зачитывал мне наиболее интересную информацию о жизни, быте китайцев в древности и сейчас, кое-что об истории Китая. Все это было очень интересно, ибо мои знания по Китаю были не просто мизерными, а скорее нулевыми и состояли из отдельных клочков информации, детских и юношеских воспоминаний, впечатлений о Китае и китайцах через призму жизни китайской диаспоры в Сан-Франциско.

Вот примерно то, о чем я думала на пути Москва – Пекин:

1. Китай – великая держава, древнейшая до умопомрачения страна, ставшая родиной очень многого, чем мы пользуемся ежедневно, не задумываясь о происхождении этих вещей: фарфор, чай, керамика, термосы, спортивные тапочки, теннисные мячи, ракетки и т. д.

2. Китай был «младшим братом» СССР, дружба и сотрудничество наших стран до конца 1950-х годов являлись одним из краеугольных камней советской внешней политики.

3. Из детства я запомнила витрины московских магазинов, заполненные китайскими товарами, отличавшимися отменным качеством, красотой, экзотичностью, многообразием. Здесь и роскошные сервизы, вазы, блюда из черного лака, различные изделия из резного красного лака, слоновой кости. По виртуозности исполнения многие из них воспринимались чудом типа «подкованной блохи» – такая это была тонкая работа. Более всего меня в те годы потрясали крошечные зерна риса, расписанные или иероглифами, или картинами. Увидеть все это можно было только с помощью мощной лупы. Мне, в те годы еще маленькой девочке, они казались чем-то сказочным, фантастичным и нереальным. Далее – изделия из перегородчатой эмали разных видов и калибров: от крошечной солонки до огромных напольных ваз.

Фарфор и керамика были самыми разнообразными: по виду, форме, расцветкам, назначению. Рисунки, украшавшие эти изделия, были очень необычны для меня, воспитанной на российско-западном изобразительном искусстве. Формы и виды цветов – пионов, хризантем, лотосов, их сочетания, даже количество от одного до тысяч цветов завораживали своей красотой и экзотичностью. Загадочно выглядели пейзажи, украшавшие китайские изделия. Они отличались от привычных и расцветкой, и тематикой, и стилем.

Поражали и жанровые сценки с людьми, а чаще с фольклорными образами: красивая одежда, изящные жесты, выражение лиц, мастерски зафиксированные кистью художника с помощью небольшого количества штрихов.

Сервизы, вазы, кое-какие статуэтки, пиалки, чайные кружки с крышками стали очень модными среди москвичей и превратились в непременный атрибут любой кухни. Хозяйственные магазины были украшены в те годы, как букетами цветов, массой самых разнообразных термосов любых размеров и расцветок. В московских универмагах часто продавались великолепные китайские пуховые одеяла и подушки, а магазины тканей изобиловали роскошными китайскими шелками разных видов.

Кое-что из перечисленных вещей было и у нас дома: одеяла, подушки, термос, чайные кружки. Но главное, что постоянно притягивало мой взор, будило интерес к стране происхождения, – это были фарфоровая статуэтка, изображающая очень доброго старичка с пчелой и посохом в руках (потом я узнала, что это был бог долголетия – Шоу-син), картина с изображением тигра, не нарисованная, а вышитая гладью, набор рюмочек из слоновой кости с очень изящной живописью и иероглифами на стенках. Все это были подарки от папиного друга, который несколько лет проработал в Китае.

4. В школьные годы наш класс (школа № 711 г. Москвы) вел переписку со сверстниками за рубежом. Мне достался в качестве партнера китайский школьник. Переписка продолжалась около года, и в каждое письмо китайский друг включал фразу: «Жду ответа, как соловей лета». Таково было мое второе прикосновение к Китаю. Тогда я не знала, что эти письма были некими предвестниками дальнейшей моей судьбы, что они сыграют свою роль в ней.

Далее помню, как уехала с родителями на год в Китай (г. Урумчи) моя подруга, одноклассница Наташа Рахимова. Но почему-то по ее возвращении особенных, запоминающихся разговоров о Китае не было. В школе единственное, что мы слышали, это о ссоре СССР и КНР и их напряженных отношениях. Никто уже не произносил фразу: «Русский с китайцем – братья навек!».

5. Институт (1964–1969 годы). Я оказываюсь в китайско-корейской академической группе, так что информация о Китае доходила до меня от одногруппников-китаистов. Всецело поглощенная изучением корейского языка, экономики и немножко истории Кореи, я по большому счету, кроме самых веховых событий, ничего не знала о Китае, за исключением информации в контексте КНДР – Китай. А к веховым событиям можно отнести начавшуюся в 1966 году «культурную революцию» в КНР, дошедший до полного абсурда культ Мао Цзэдуна и вконец обострившиеся советско-китайские отношения.

6. Китай по-настоящему вошел в мою жизнь в 1968 году, когда я вышла замуж за Женю Бажанова, моего одногруппника-китаиста. Поначалу у нас обоих присутствовал прежде всего страх в один «прекрасный» день быть направленными на работу в Пекин. Одно дело изучать Китай, китайский язык теоретически, на расстоянии, понимая величие этой страны, ее богатейшую и древнейшую культуру и историю, совсем же другое – представить себя живущими в этом столь недружественном, чужом и, невзирая на горы прочитанной литературы, во многом непонятном и далеком государстве.

Тем более что враждебность в отношениях наших стран нарастала и в 1969 году вылилась в открытую конфронтацию между Пекином и Москвой. 3 марта 1969 года и позднее 14–15 марта на реке Уссури в районе острова Даманский на советско-китайской границе произошли вооруженные столкновения. В течение нескольких дней мы все жили в страхе новой начинающейся войны. Много лет спустя я узнала, что мой дядя, Георгий Антонович Кленовский, в то время подполковник штаба Московского округа Вооруженных сил СССР, принимал участие в этих событиях непосредственно в зоне конфликта.

7. В 1973 году мы с мужем оказались в Сан-Франциско, куда Женя был направлен на работу в генконсульство в качестве специалиста по Китаю. Так произошла моя первая встреча с Китаем, точнее «зарубежными» китайцами, проживающими в США. Чайнатаун – район Сан-Франциско, где обитали китайские эмигранты, вспоминается как феерическое театральное зрелище: тысячи красочных лавочек, изобилующих диковинными сувенирами, аптеки экзотических китайских лекарств, продовольственные магазины, поражающие тысячами ароматов китайских специй, китайские кинотеатры, и, наконец, самое запомнившееся – множество китайских ресторанов с фантастически вкусной и разнообразной едой.

Каждое посещение чайнатауна ассоциировалось с праздником жизни, массой удовольствий, интересными наблюдениями. Очень быстро китайская кухня стала для меня самой любимой, всегда удивляющей и вызывающей восхищение, постоянно желанной. За годы пребывания в Сан-Франциско благодаря очарованию чайнатауна и его обитателей я постепенно пересматривала свое отношение к КНР.