Сквозь модернизацию. Традиции в современной жизни российских казахов

1990-е гг. Из Казахстана в Россию

Российские и казахстанские казахи степных приграничных районов тесно связаны, практически все российские казахи имеют родственников или знакомых в пограничных районах Казахстана. Многие еще в советские времена учились в Казахстане, многие связаны брачными узами. До недавнего времени эти контакты поддерживались частыми взаимными гостеваниями. С установлением государственной границы поездки в гости стали не так часты из-за трудностей ее пересечения. В середине 2000-х гг. оренбургские казахи отмечали, что «тогда (в советское время. – Е. Л.,О. Н.) вольный ход был», а теперь его нет. Но, несмотря ни на что, поездки продолжались. Казахстанские и российские казахи прекрасно осведомлены об экономическом положении, вообще о жизни в приграничных районах – и миграционные потоки чутко и довольно быстро реагировали на изменения экономической ситуации по ту и другую сторону границы.

В России далеко не все понимают, что казахи – коренные жители российско-казахстанского пограничья – астраханских, оренбургских, саратовских степей. Сложность осознания этого факта обусловлена спецификой традиционного жизнеобеспечения казахов. Они появлялись на этих территориях в летнее время – приходили сюда на свои летние стоянки вдоль небольших рек, таких как, например, Илек, Джарлинка, Кийма в Оренбургской области. Вдоль этих рек находятся древние родовые кладбища казахов. На зиму же казахи уходили на территорию современного Казахстана. А центрами притяжения казахской кочевой округи были города Оренбург, Актюбинск, Уральск.

Такой ритм передвижения был органичным для казахов, пока у них сохранялся кочевой хозяйственный тип жизнедеятельности. С изменением же образа жизни в XX в. – переходом кочевников на оседлость в результате политики форсированной седентаризации и коллективизации, и, как следствие, с распространением оседлого животноводства и зерноводства, а в последующие годы – с освоением целины и созданием агропромышленных комплексов – естественным образом ушла в прошлое и перекочевка. Ее наследие – распыленность близких родственников в ареале прежнего кочевания. Установление границы разделило этих людей и на межгосударственном уровне. Однако и сегодня супруга зачастую выбирают, находясь в гостях у родственников в России или Казахстане. Нередко в казахских семьях один из детей заводит семью в Актюбинске, другой – в Оренбурге. Всё это также создает почву для частых миграций казахов.

Между переписями 1989 и 2002 гг. был отмечен прирост казахского населения во всех контактных зонах западного приграничья. В Астраханской области с 126 500 до 142 633 (+12,7 %); в Волгоградской – с 41 500 до 45 300 (+9,1 %); в Саратовской области – с 73 428 до 78 320 (+6,7 %); в Самарской – с 14 233 до 14 918 (+4,8 %); в Оренбургской области – со 111 477 до 125 568 (+12,6 %) (Демоскоп weekly; Этнокультурный облик 2007: 119, 185, 194, 256, 384–385, 407).

Цифры, взятые из официальных данных о количестве казахов-мигрантов, в 1990-х гг. переселившихся из Казахстана в Россию, невелики: в 1997 г. – 6432 человека, в 1998 – 4906, в 1999 – 2507, в 2000 – 2136 человек (Тарасова 2004: 97). В Оренбургской области за период 1992–1998 гг. было зарегистрировано около 2 тыс. казахов-мигрантов (Наумова 2000: 68). В действительности их было в несколько раз больше. Подавляющее большинство казахских мигрантов того времени не учитывалось статистикой. Ведь они не регистрировались в миграционных службах и, приезжая «погостить к родственникам», оставались на несколько лет или навсегда (Наумова 2000: 67–71; Ларина 2006). В той же Оренбургской области только в Ясненский район с 1991 по 2005 г. мигрировало более 300 семей (Баймагамбетов, Сейтенова 2005), о большом притоке в 1990-х гг. казахов из Казахстана нам рассказывали и в Акбулакском районе. В районном центре Домбаровском казахи-переселенцы из вымирающего поселка Кушинсай Актюбинской области заняли почти всю улицу Стахановскую. А на окраине города Соль-Илецка возник поселок переселенцев из Казахстана (главным образом казахи рода табын из Хобдинского района Актюбинской области), названный местными жителями «Назарбаевкой». По мнению одного из соль-илецких местных казахов, «актюбинские» приехали потому, что «там в 90-е годы ни света, ни работы не было. Они демократии не выдержали». А вот слова пожилой казашки из числа перебравшихся в Соль-Илецк: «В 1995 приехали. Тогда всё распалось в Казахстане. Первое – света и медицины не стало. Я упала и потеряла сознание – инфаркт был. Надо было сюда переехать, мне так в больнице и сказали».

Похожая миграционная ситуация сложилась в 1990-х гг., по нашим наблюдениям, и в пограничных с Казахстаном областях Поволжья. Там тоже главной причиной миграций казахов было тяжелое положение в Казахстане: колхозы и совхозы распущены, работы нет, в населенные пункты не подаются электричество, газ, вода, закрылись школы и медпункты (см. подробнее: Наумова, Сагнаева 2006). Случаи же обратной миграции казахов – из приграничных областей России в Казахстан – были в те годы единичными. Уезжали в основном квалифицированные специалисты; направлялись они преимущественно в ближайшие города северного Казахстана, в частности в Уральск, и не столько к родственникам, сколько туда, где им было гарантировано место работы по личной договоренности с директорами действующих предприятий.

Необходимо отметить одну качественную особенность миграции казахов в российско-казахстанском пограничье: они не нанимались на те работы, на которых были заняты среднеазиатские мигранты и отчасти мигранты с Кавказа. Например, они никогда не участвовали в «армянстрое» – так в Самарской области называют интернациональные строительные бригады, где бригадирами являются чаще всего украинцы, а рабочими – узбеки, таджики или армяне. За исключением чабанов, не было казахов и среди мигрантов, использовавшихся директорами совхозов, в том числе казахами, на сельскохозяйственных работах. Вероятно, объясняется это тем, что у казахов из пограничных районов примерно тот же уровень образования и культуры, что и у местных русских, а значит и одинаковые с русскими предпочтения в сфере занятости.

Казахстанские казахи перебирались, как правило, туда, где жили их родственники, что обеспечивало переселенцам хотя бы минимальную поддержку. Ведь впереди их ожидали трудности, связанные с получением регистрации и гражданства, следовательно, работы и жилья. Вот, к примеру, история молодых супругов с двумя детьми из г. Соль-Илецка Оренбургской области. Они прибыли из Актюбинской области в середине 1990-х гг. вместе с родителями мужа и жены. Родители жены были казахами, родившимися в России, поэтому получили регистрацию без проблем, а вот сами информаторы – только в 2006 г., через десять лет после переезда в Россию. Без гражданства их не брали на работу, и им приходилось жить на пенсию родителей. Другой пример – история Сергали Мухамбетова из поселка Прибрежный Домбаровского района Оренбургской области. С женой и пятью детьми он переехал из Актюбинской области в 2000 г. по договоренности с директором Домбаровского совхоза и пять лет проработал чабаном в одном из отделений (тогда все животноводческие совхозы испытывали крайнюю нехватку чабанов). Однако получить российский паспорт ему не удавалось шесть лет. В России детям пришлось пойти в школу на класс ниже, так как они плохо знали русский. И в Самарской области при незначительном числе казахов-переселенцев, в основном сравнительно молодых людей, многие из них не могли найти работу в сельской местности даже с потерей статуса. Далеко не у всех сразу решался вопрос с жильем. Кто-то по приезде жил в землянках[6 - Имеются в виду дома из самана – сырцового кирпича из глины с добавлением соломы. Они были распространены у казахов по всему Поволжью и Западной Сибири. Но если в Самарской области такие дома уже редкость, то в Оренбургской встречаются повсеместно, там до сих пор строят новые саманные дома. При этом нередко сначала возводят «саманную коробку», которую затем обкладывают кирпичом. Такая конструкция, во-первых, удешевляет жилище, так как меньше расходуется кирпича, а во-вторых, сохраняет экологические свойства дома – зимой в нем тепло, а летом он сохраняет прохладу.], кто-то снимал квартиру. В 1996 г. ее аренда обходилась в 60 руб. в месяц: «Тогда не особо драли». Но уже после того, как им удавалось обустроиться, к ним, как правило, переезжали родители.

Лучше устраивались казахи-мигранты в Соль-Илецке. Он притягивал возможностью заработать – не столько на соляном заводе или на железной дороге, сколько в курортном «бизнесе». Дело в том, что этот небольшой город расположен у соленого озера, известного своими целебными свойствами и даже почитающегося святым местом. Лечиться на него приезжают люди самых разных национальностей – и русские, и башкиры, и татары, и те же казахи, причем подчас издалека. В результате здесь собирается множество «курортников», сдача жилья которым приносит хороший сезонный доход. Так, в 2006 г. одно «койко-место» с подселением и минимальными удобствами обходилось приезжему в 230 руб. в день. Кроме того, многие переселенцы зарабатывали в этом курортном месте торговлей. Судя по благоустроенным и хорошо обставленным домам в «Назарбаевке», их заработок был очень неплохим. В этой связи произошли даже некоторые изменения в представлениях казахов о мужских и женских занятиях: по свидетельствам наших респондентов, мужчины вставали за прилавок. Состоятельные мигранты, видимо, могли свободно строить себе жилье, так как в Соль-Илецке «никто их не гонял… люди как муравьи – сразу дома стали строить». Ко времени нашей поездки в 2006 г. торговые доходы резко сократились из-за конкуренции с оптовиками – узбеками и таджиками, которые везли более дешевый товар из Китая, и с торговцами из числа местных жителей, закупавшими товар в крупных российских городах, в том числе в Москве.

А вот из Казахстана в то время товар не очень-то можно было завезти, так как его либо изымали на таможне, либо процедура провоза через таможню делала его слишком дорогим. Да и в очереди на границе приходилось стоять минимум четыре часа. Раньше самарские и саратовские казахи, будь то мелкие и средние предприниматели или обычные потребители, у которых есть родственники по ту сторону границы, имели обыкновение покупать свежую рыбу в Уральске, где экологическая ситуация лучше, чем на Волге. Вдобавок Уральск расположен намного ближе к районам с компактным проживанием казахов, чем та же Самара, и именно через Уральск на Самару проходит новое международное шоссе. Там же закупали и мясо. Понятно, что стало происходить с этими скоропортящимися продуктами после долгого ожидания на границе.

В конечном счете, из-за ужесточения в середине 2000-х гг. таможенного контроля казахи из приграничных районов стали всё реже ездить в Казахстан за мелким оптом. А ведь эти поездки имели для них не только экономическое значение. Практически любая поездка включала визит к родственникам. С рынка Уральска везли также предметы, имеющие отношение к казахской национальной культуре: тюбетейки, женские расшитые безрукавки, реже шапаны (халаты), кукол в национальных костюмах, компакт-диски с записями намаза на арабском и казахском языках.

Помимо трудностей с обустройством, казахи-переселенцы из Казахстана сталкивались и с языковыми проблемами. Они попадали в русскоязычную среду приграничных районов, где независимо от этнического состава населения обучение в школах давно было переведено на русский язык. Сами же эти переселенцы были выходцами в основном из сельской глубинки Актюбинской, Кустанайской, Западно-Казахстанской областей. В небольших поселках трех сопредельных с Оренбуржьем областей Казахстана, откуда они прибывали, местное население почти не говорило по-русски. Плохое знание русского мешало казахам-мигрантам при устройстве на работу, их дети без предварительной подготовки не могли учиться в школах, почему их и брали на класс младше. Однако некоторые информаторы отмечали, что плохое знание русского языка не было препятствием в общении на бытовом уровне: «Там (в Казахстане. – Е. Л., О. Н.) я закончил десять классов казахской школы. У нас ни одного русского не было. Мне тяжело немножко было. Русский народ не смеется, слушает, сразу понимает. Это казахи немножко смеются».

2000-е гг. Из России в Казахстан

С середины 2000-х гг. миграционные потоки на западных участках российско-казахстанского пограничья меняют свое направление. В это время для степной зоны стал характерен скорее миграционный отток казахов в Казахстан, чем их приток в Россию. Об этом свидетельствуют наши полевые наблюдения: если с середины 1990-х гг. приток казахов-мигрантов в Оренбургскую область был очень ощутимым, то с 2000 г. он сильно ослаб и почти прекратился. В середине 2000-х гг. численность казахов, уезжающих из России в Казахстан, практически сравнялась с количеством приезжающих в нее из Казахстана. Правда, председатель комитета по межнациональным отношениям администрации Оренбургской области В. В. Амелин считал, что возвратное – из России в Казахстан – направление миграции в то время не представляло собой «даже тенденции», ибо село в Казахстане по-прежнему «лежало», а российская сельская местность обладала развитой инфраструктурой, следовательно, объективных причин для отъезда казахов не было[7 - Это мнение он высказал в личной беседе с авторами в августе 2006 г.]. Однако наши беседы с информаторами в 2006 г. показывали, что случаи переселений в Казахстан приобретали массовый характер, еще больше казахских семей планировали переезд.

Основным фактором миграций оставался экономический. В Казахстане условия для развития малого и среднего бизнеса были лучше, чем в России, и те, кто не смог преодолеть бюрократических препон на пути к созданию своего дела в России, пытались сделать это в Казахстане. В российских же селах приграничной полосы экономическая ситуация по сравнению с серединой 1990-х гг., по словам наших информаторов, ухудшилась. Поэтому-то казахи, в 1990-х гг. переехавшие в Россию, стали возвращаться в Казахстан; но уезжали они не в сельские районы, еще не оправившиеся от аграрных реформ, а в «нефтяные» города Западного Казахстана. Так, из Оренбургской области они перебирались в Уральск, Аксай[8 - Город в Западно-Казахстанской области, где в то время был большой спрос на рабочие руки в связи с разработкой нефтегазового месторождения.], Актюбинск. «Говорят, в Актюбинске кредит дают, подъемные. Сам не знаю. Сын переехал только что. Говорит, работы много. В Оренбурге есть работа, но с жильем трудно» – рассказывал один из оренбургских собеседников.

Первыми стали уезжать казахи, в 1990-е гг. приехавшие из Казахстана. Вот мнение жителя Акбулака: «В 1990-е годы приезжало много казахов из Актюбинской области. Там были трудности экономические. А сейчас они все практически уехали обратно. Потому что здесь – безработица. Из 1500 домов 600 продается». Конечно, не все 600 семей отправлялись в Казахстан, кто-то уезжал в российские города.

Другой причиной возвращения казахстанских казахов были трудности с обустройством в России. Раньше люди приезжали в Россию со своим скотом, сравнительно быстро получали земельный участок и, потерпев несколько лет, – гражданство. В 2000-х гг. процедура оформления любых документов ужесточилась. Очень непросто стало построить дом. В Соль-Илецке, некогда притянувшем столько мигрантов, земля стала продаваться на аукционе по коммерческой стоимости, это 150-200 тыс. руб. за 6–10 соток. По словам наших собеседников, чтобы провести в дом газ, надо было заплатить от 60 тыс. руб. и выше, чтобы провести электричество – 500 тыс. Многие дома, построенные в начале 2000-х гг., в 2006 г. стояли без света, из-за чего их практически невозможно было продать.

Уезжали и коренные российские казахи: у части из них государственная политика Казахстана по возвращению оралманов находила отклик. Собеседники-казахи в Оренбургской области рассказывали нам о том, как во время гостевания в Казахстане самые разные люди – необязательно родственники или друзья – зазывали их вернуться. Например, у тренера акбулакской детской спортивной школы по боксу, этнического казаха, такой разговор состоялся в Кзыл-Орде, куда он привез детей на турнир. Его спросили, какого он рода, и выяснили, что его ру, т. е. родовое подразделение, – кете.

Потом вечер был в кафе, я один был из России. Они спрашивали: «Не хочешь ли в Кзыл-Орду переехать? Кете здесь мало». – «Нет, спасибо, у меня родина Россия; мне не надо».

Казашка из села Жанаталап Беляевского района рассказала такой эпизод. Она приехала в Уральск навестить дочь, попавшую в больницу:

Меня мужики казахстанские спрашивали, не хочу ли я переехать? Я ответила, что моя родина в России. Тогда они назвали меня «кангубжырсын» – вроде как «бродяга». Вон зятю, может, не нравится (зять из Бутурлинского района Западно-Казахстанской области, присутствовал при интервью. – Е. Л., О. Н.), а мне в России нравится жить.

Или вот рассказ председателя национально-культурного общества казахов Адамовского района Б. К. Уразымбетова:

Я возвращался с Курултая (всемирного Курултая казахов в 2001 г. в городе Туркестан на юге Казахстана. – Е. Л., О. Н.) в поезде с одним певцом известным, он мне автограф написал: «Агай, возвращайся на родину!» А моя родина в Баймурате (деревня в Оренбургской области. – Е. Л., О. Н.). «Оралманы» – «возвращенцы». Я не люблю этого слова.

Иногда российские казахи сталкивались и с неоднозначным отношением со стороны некоторых казахстанских казахов, которые считали, что российские казахи предали свою родину в тяжелые дни. Активист национально-культурной автономии Большеглушицкого района Самарской области рассказывал, как он ездил в Уральск переоформлять некоторые документы. Волею судьбы он родился в Уральске, где его мать, жительница Самарской области, гостила у родственников, но всю жизнь прожил в России. Понадобилась справка с места рождения – и сотрудница ЗАГСа в Уральске заклеймила его пословицей: «Человек возвращается на родину, а собака туда, где сытно поела» (ПМА 2005, Самарская область). В целом, однако, отношение к российским казахам нейтральное. На наши расспросы на этот счет мы, как правило, получали от казахов – уроженцев России ответ, что в Казахстан они «едут к родственникам, которые, естественно, относятся хорошо, а на рынке и не разберешь, кто откуда».

Как показывают материалы наших экспедиций, коренные российские казахи называют Россию родиной не задумываясь и лишь потом вспоминают, что у них есть вторая, «историческая», родина – Казахстан. Они родились и живут в России, здесь могилы их родителей. И говорят они чаще по-русски, хотя большинство владеет бытовым казахским языком. Однако возможности карьерного роста, улучшения материального благосостояния побуждали некоторых российских казахов переезжать в Казахстан – ведь «Назарбаев открыл границы и многих специалистов с российским образованием ставит на должности». К тому же, если на переехавших в свое время из Казахстана в Россию, а потом вернувшихся не распространяются положенные оралманам льготы, то российские казахи, решившиеся переселиться в Казахстан, могли ими воспользоваться. Так, молодые супруги из Акбулака, переехав в Актюбинск, купили на «подъемные» комнату. Муж устроился работать продавцом, жена – в столовую. Муж в 2006 г. получал зарплату, эквивалентную 12 тыс. руб., в то время это были большие деньги для сельской местности России. В Казахстане российские казахи, как и казахстанские в России, «подселяются» к родственникам. Та же пара, о которой шла речь выше, ехала не на пустое место, а к сестрам мужа.

Некоторые результаты миграций

В северных городах Казахстана, куда направлялся миграционный поток казахов из приграничных областей России, горожане хорошо говорят по-русски. В то же время многие из этих горожан владеют казахским языком не лучше, чем коренные российские казахи, у большинства из которых знание казахского явно недостаточно. Это обстоятельство благоприятствует возвращению российских казахов на «историческую родину». Как сказала одна из наших собеседниц в Акбулаке, дочь которой переехала в Актюбинск: «Там начнешь по-казахски, а потом можно на русский переходить». Конечно, в связи с языковой политикой, проводимой в Казахстане, казахский язык будет всё сильнее укреплять свои позиции, в том числе и в городах. Российские казахи учитывали этот фактор, и нам не раз приходилось слышать, что кто-то послал или собирается послать своих детей в учебные заведения Казахстана, чтобы те выучили казахский. Если эта тенденция укрепится, можно ожидать, что миграционные процессы в российско-казахстанском приграничье в будущем существенно изменят языковую ситуацию, и казахский язык зазвучит в этих районах в полную силу.

Миграционные трансграничные обмены дали начало еще одному новому для рос сийских казахов явлению. Пятнадцать лет назад все они, за исключением, пожалуй, алтайских казахов, плохо ориентировались в казахских родовых делениях. Как правило, они знали, к какому ру принадлежат, однако не представляли себе родоплеменную структуру в целом, равно как и место своего рода в этой системе (Наумова 2000: 62). Теперь же поездки в Казахстан, где это знание, в советские времена не афишировавшееся, стало более открытым, доступным и актуальным, и общение с его носителями «у себя дома», т. е. с казахами-переселенцами из Казахстана, стали своего рода катализаторами стремления больше узнать о своем ру, выяснить имена предков до седьмого колена и т. д. Дополнительную роль играет тут «культуртрегерство» активистов казахских НКО в России: со всемирных казахских курултаев в Казахстане они привозят красочные плакаты с изображением шежере (родословной) казахов. Такие плакаты можно увидеть во многих казахских домах. Некоторые казахи не находят там своего ру, что и побуждает их к целенаправленному поиску «корней».

Подобные шежере украшают дома многих российских казахов. Омская обл., Шербакульский р-н, а. Артакшил. 2009 г. Фото авторов

Когда эту деятельность поддерживают местные бизнесмены-казахи, она перестает быть частным делом, приобретает широкий размах и резонанс. Так, уроженец Адамовского района, крупный по масштабам Оренбургской области предприниматель, специализирующийся на производстве зерновых, К. М. Маканов стал спонсором книги краеведа из Кустанайской области Казахстана М. Н. Жаксылыкова «Родословная жагалбайлы» (244 с., издана в 2006 г. в Оренбурге тиражом в 1 тыс. экземпляров). Книга посвящена одному из племен Младшего жуза, расселенному в восточных районах Оренбургской области, родных местах самого предпринимателя. Характерно, что и русское население теперь знает, что казахи делятся по родам. Как сказал нам один из соль-илецких казахов: «Здесь даже русский ру спрашивает».

Еще один результат миграций – близкое знакомство российских казахов с казахами из разных регионов Казахстана и сопредельных стран. Одна из любимых тем разговоров всех российских казахов, посетивших Казахстан на короткое или длительное время, – это сравнительные достоинства/недостатки жизни в обеих странах. Различия видят во всем – в свадьбах, похоронах, чаепитии и пр. Находят их и в традиционном этикете. Вывод же из этих сравнений, как правило, таков: «здесь» казахи гораздо лучше чтут свои традиции, чем «там». Одна из жительниц уже упоминавшегося села Жанаталап Оренбургской обл. изложила эту точку зрения следующим образом:

Тут больше казахского обычая придерживаются, чем в Казахстане. В Актюбинске у матери брат. Когда мы первое время ездили в Актюбинск, возмущались. У нас с приезжими внимательно обращаются, разговаривают. А там даже бабка придет, а они сидят, в карты играют. Даже когда в Шалкар (курортный поселок в Западно-Казахстанской области. – Е. Л., О. Н.) ездили, всё было на столе, а душевного внимания не было.

Очевидно, что эти слова отражают не просто стремление к сохранению особой субэтнической идентичности российских казахов, их развитое регионально-групповое самосознание. В них есть основание видеть и попытку отстоять те идеалы и практики, которые некогда были распространены в пределах общеказахской надполитической родины, а ныне утрачиваются на родине политической, стремящейся, однако, представить себя в качестве единственной «законной» исторической родины.

Миграция казахов на востоке российско-казахстанского пограничья

1990-е гг. Из России в Казахстан

«Кочевка». Совершенно другие, прямо противоположные миграционные потоки сформировались в это время в Кош-Агачском районе Республики Алтай, граничащем с Восточно-Казахстанской областью Казахстана. Он занимает Чуйскую степь, попасть в которую можно по единственной дороге – Чуйскому тракту, и высокогорные плато Укок и Аргут; площадь района – 19 862 кв. км, плотность населения – 0,8 чел. на кв. км, а число постоянных населенных пунктов – 14. До ближайшего города Горно-Алтайска – 560 км (в Кош-Агачском районе Горно-Алтайск называют городом: «вниз до города»; также всё, что происходит за пределами района, происходит «там, внизу», люди приезжают и привозят продукты «снизу» или «из города»). Так как территория района географически отделена от Казахстана Чуйским хребтом и плато Укок, то непосредственных контактов с жителями пограничных казахстанских поселков у кош-агачских казахов нет. Если еще в 1970-х гг. отдельные семьи с. Джазатор на верблюдах переходили перевалы, то теперь в Казахстан ездят исключительно через «низ», главным образом через г. Барнаул. Возможно, поэтому миграции казахов из Казахстана в Кош-Агач не было. Однако был массовый переезд кош-агачских казахов из России в Казахстан.

Популярность идеи переезда в Казахстан именно у кош-агачских казахов можно наряду с причинами, изложенными ниже, объяснить данным обстоятельством – географическая изоляция привела в некотором смысле и к изоляции социальной. В этом ареале не только сохранились традиционные черты быта, но и функционируют традиционные социальные институты, например авторитетный совет старейшин (подробнее см. гл. 2). Мало кто из казахов Кош-Агачского района связан семейными узами с казахстанскими казахами, да и те появились в последние несколько лет; нечастыми были до недавнего времени и поездки в Казахстан. Отсюда слабая информированность о реальных событиях, происходивших в Казахстане. А вместе с тем по Чуйскому тракту уже шли КАМАЗы из Монголии с переезжавшими в Казахстан монгольскими казахами-оралманами, разворачивалась агитация казахстанских концертных бригад. Всё это создало благодатную почву для восприятия и осуществления идей по возвращению соотечественников-казахов на «историческую родину».

Кош-Агачский р-н. С. Джазатор (Беляши). 2006 г. Фото авторов

Массовый переезд кош-агачских казахов в Казахстан, который сами они называют «кочевка», начался в 1991 г. Этому было несколько причин. Как уже было сказано выше, в начале 1990-х гг. в Казахстане началась кампания по возвращению этнических казахов в Казахстан. В это время Кош-Агачский район часто посещали бригады казахстанских артистов с концертами, после выступлений они агитировали местных жителей за переезд: «Приезжало много артистов, давали концерты. Приглашали на историческую родину. “Вас там ждут”, говорили. Здесь в это время был развал», – рассказывали в Джазаторе. Оралманам предоставлялись существенные привилегии, среди которых обеспечение средствами для приобретения жилья, бесплатного проезда на место прибытия, освобождение от различных налогов и сборов, помощь в овладении профессией и др. Агитация из Казахстана была успешной и сформировала у кош-агачских казахов стойкое представление о том, что Казахстан их историческая родина. Наши информаторы из Жана-Аула рассказывали, что когда к ним приезжали казахи-строители из Казахстана, то спрашивали: «Почему вы переезжаете, что вы ищете там? У вас что, там родня? Так хорошо живете: тут деревьев нет, а вы все в деревянных домах живете». Местные казахи отвечали: «На историческую родину уезжаем». Когда в милиции отъезжающих снимали с учета, то писали: «Выбыл на историческую родину» (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Мугражевы). Впоследствии сами алтайские казахи негативно оценивали казахстанскую агитацию: «Люди на удочку пошли. Если бы там условия создать. Некоторые специалисты туда поехали, а им говорят, будешь скотником. Местные чиновники хотели, чтобы бесплатные работники приехали» (ПМА 2006, Кош-Агач: Мурзагулов); «А ему (Н. А. Назарбаеву. – Е. Л., О. Н.) не казахи нужны были, численность какая-то нужна была. Вот какая политика. И с Монголии собирал. Все потом вернулись. А в окраинных районах Казахастана знаете как живут? В пустынях казахи никогда жить не будут. Много монгольцев возвращается. Ну я же говорю, мы с ними не нужны Назарбаеву, ему численность нужна была» (ПМА 2006, Жана-Аул: Мугражев).

Однако в то время преобладали чувство гордости, которое испытывали кош-агачские казахи по поводу создания независимого государства Казахстан, и их стремление воссоединиться со своими «соплеменниками» на земле предков. Но вряд ли агитация могла бы подействовать и вызвать такие кардинальные перемены в жизни кош-агачских казахов, если бы не другие, более веские причины. Сами казахи объясняли свой отъезд прежде всего экономическими трудностями в России. Почти все предприятия в Кош-Агаче закрылись, многие люди остались без работы:

В 1990-х отсюда много казахов уехало в Казахстан. Здесь тогда всё развалилось, непонятно, что в будущем ждет. А в Казахстане – казахи, если что – помогут ‹…› Не было здесь даже жилищного строительства, работы.

Реорганизация, а чаще распад коллективных хозяйств, проникновение новых экономических отношений, активное политическое переустройство на фоне инерционного экономического развития – общие черты положения и России, и Казахстана в то время. Однако надо заметить, что в это время в самом Казахстане экономическое положение было еще более плачевным, чем в России, и в связи с этим на других, степных, участках российско-казахстанской границы, о чем говорилось выше, начались значительные миграции казахов из Казахстана в приграничные районы России. Кош-агачские же казахи (в отличие от казахов, например, Оренбургской, Саратовской или Самарской областей) по причине труднопроходимой алтайской границы с Казахстаном были мало информированы о положении дел в соседних казахстанских районах.

В семьях, где были взрослые дети, вставал вопрос об их образовании: «У нас была одна цель – выучить своих детей»; «В начале 90-х началось массовое переселение, поехать в Алма-Ату учиться было престижно» (ПМА 2006, Кош-Агач: Нурсалканова, Байгонусова). Но достаточно скоро этот фактор существенно ослаб. Уехавшие на учебу в Казахстан сталкивались с трудно преодолимыми бытовыми и социальными проблемами, а главное, что дипломы далеко не всех вузов Казахстана признавались в России. И теперь казахи предпочитают поступать в вузы Новосибирска, Томска, Омска, Иркутска, Хабаровска (в Горно-Алтайск или Барнаул едут единицы, так как там, по мнению казахов, на бюджетные места принимают исключительно русских и алтайцев).

Еще одной возможной причиной был некоторый психологический дискомфорт, связанный с межнациональными отношениями в республике. На Алтае, как и по всей России, происходила активизация национального движения малочисленных народов. В Кош-Агачском районе, где казахи составляли численное большинство (на момент переезда кош-агачских казахов этническое соотношение населения района было следующим: казахи – 9 тыс. чел., алтайцы – 6,5 тыс., русские – 770 чел. – Тадина 2008: 318), этот процесс проходил в обостренной форме. Алтайцы считают республику «своей»; к примеру, вопрос о том, почему не алтайцы, а казахи занимают в районе руководящие посты, несколько лет назад дискутировался в местной прессе. По словам наших собеседников-казахов, казахам было труднее, чем алтайцам поступить на бюджетные отделения в учебные заведения в Горно-Алтайске, так как предпочтение отдавалось алтайцам. Бывали столкновения алтайской и казахской молодежи. При видимом отсутствии русско-казахских конфликтов в самом Кош-Агачском районе некоторые казахи ощущают на себе проявления бытового национализма в республике и за ее пределами. «Я здесь уже в Барнауле (т. е. когда покидаю Кош-Агач. – Е. Л., О. Н.) ощущаю, что я другой, – рассказывал 30-летний казах из Кош-Агача. – Могут черномазым назвать».

Существует точка зрения, что притеснение казахов со стороны алтайцев в это время стало причиной миграции (Боронин 2005: 145). Вместе с тем более успешное экономическое положение казахов, высокий по сравнению с алтайцами уровень грамотности в их среде, распределение административных должностей в пользу казахов, а главное, что сами казахи не называли данный фактор как причину переезда, позволяет усомниться в его значимости. А вот после возвращения казахов в Кош-Агач взаимные отношения алтайцев и казахов действительно резко обострились. Вместе с тем понятно, что жизнь среди «своих» представлялась кош-агачским казахам лишенной какой-либо дискриминации по национальному признаку.

Вся история переселения из Кош-Агача в Казахстан очень характерна именно для этой группы казахов. Отъезд части казахов из Кош-Агача воспринимался остававшимися очень болезненно, как разрыв единого живого организма. Кто-то из тех, кто по разным причинам не мог уехать, называл мигрантов предателями, но, похоже, что это была защитная реакция на крушение прежней жизни. Многие испытывали боль и тоску, видя, как разрушается их «большая семья». Вот как описывает свои ощущения в начале 1990-х гг. казашка, бывшая в то время замужем за украинцем:

А я беременная Наташей тогда была. Стою у дороги, смотрю на отъезжающие грузовики, и так мне плохо… Думаю, я, наверное, тут одна из казахов останусь. А муж говорит мне: «Не расстраивайся, вот посмотришь, через год все вернутся» (ПМА 2006, Кош-Агач: Айша П.)

Такое же настроение было и у пожилых супругов из Жана-Аула: «Мы думали: ехать или не ехать, расстраивались, вдруг одни останемся» (ПМА 2006, Кош-Агачский р-н: Мугражевы). «Здесь в то время был развал. Все поехали. Мы подумали: “Что же мы будем самыми последними?”» – рассказывали сестры из Джазатора, мигрировавшие в Казахстан в начале 1990-х гг. и вернувшиеся обратно через 14 лет. Основное чувство остававшихся кош-агачцев – боязнь оказаться вне своей группы. Возможно, для некоторых это тоже стало побудительным мотивом к переезду.

Айша Погребняк с дочерью. Республика Алтай, Кош-Агачский р-н, п. Кош-Агач. 2006 г. Фото авторов