Блондинка

Норма Джин засмеялась – только потому, что засмеялся мистер Хэринг. Ее глубоко смутили недостатки в материнском стихотворении (хотя она упрямо считала его красивым, странным и загадочным), но она вынуждена была признать, что и сама не знает, что это за страна такая – «Серебряна». И виновато добавила, что мать ее не училась в колледже.

– Мама вышла замуж, когда ей было всего девятнадцать. Хотела стать настоящей поэтессой. Хотела быть учительницей. Как вы, мистер Хэринг.

Это заявление растрогало Хэринга. Какая же славная девочка! Но он по-прежнему держал учительскую дистанцию.

Голос Нормы Джин как-то странно дрожал, и Хэринг мягко спросил:

– А где сейчас твоя мама, Норма Джин? Ты с ней не живешь?

Норма Джин молча помотала головой. На глаза ей навернулись слезы, а юное лицо застыло, словно в ожидании страшного потрясения.

Только тут Хэринг вспомнил, как слышал, что она сирота, находится на попечении округа и живет в семье Пиригов. Ох уж эти Пириги! В прошлом у него учились и другие приемные дети из этой семейки. Просто удивительно, что эта девочка такая ухоженная, здоровенькая и смышленая. Пепельные волосы чисто вымыты, одета опрятно, хоть и слегка вызывающе. Дешевый красный свитерок соблазнительно обтягивает красивую маленькую грудь, а юбочка из серой саржи едва прикрывает ягодицы. Уж лучше не смотреть.

Он и не смотрел, и не собирался. Он жил с изнуренной молодой женой, четырехлетней дочерью и восьмимесячным сыном, и это видение, безжалостное, как палящее солнце пустыни, вечно стояло перед его покрасневшими от усталости глазами.

Но все же он выпалил:

– Знаешь, Норма Джин, приноси другие стихи, и твои, и твоей мамы. Всегда, в любое время. С удовольствием их почитаю. Это же моя работа.

И так вышло, что зимой 1941 года Сидни Хэринг (он был любимым учителем Нормы Джин во всей ван-найсской школе) стал встречаться с ней после занятий, то раз, то два раза в неделю. Они без устали говорили – о чем же они говорили? – в основном о романах и стихах, которые Хэринг давал Норме Джин на прочтение. Она читала «Грозовой перевал» Эмилии Бронте, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, «Землю» Перл Бак, тоненькие сборники стихов Элизабет Баррет Браунинг, Сары Тисдейл, Эдны Сент-Винсент Миллей и, наконец, любимого поэта Хэринга, Роберта Браунинга. Он продолжал «разбирать» ее девичьи стишки (она никогда больше не показывала ему стихов матери, и правильно делала). Однажды они засиделись допоздна, и Норма Джин вдруг спохватилась, что ее давным-давно дожидается миссис Пириг, которой она обещала помочь по дому. И тогда Хэринг предложил ее подвезти.

С тех пор он частенько подвозил ее к дому, стоявшему примерно в полутора милях от школы, чтобы у них было больше времени на разговоры.

Мистер Хэринг готов был поклясться, что это общение носит невинный характер. Совершенно невинный. Девочка была его ученицей, он был ее учителем. Он и пальцем до нее не дотронулся, ни разу. Разве что, распахивая перед ней дверцу машины, слегка касался ее руки – чисто случайно, разумеется, ну и длинных волос тоже. Сам того не желая, вдыхал ее аромат. И возможно, смотрел на нее слишком уж жадным взглядом, а иногда, во время оживленного разговора, вдруг сбивался с мысли, начинал запинаться и повторяться. И сам не желал признаться себе в том, что, когда после этих свиданий возвращался к замученной семье, перед глазами все время маячило прелестное детское личико Нормы Джин, ее улыбка, ее обольстительная фигурка, взгляд ее влажно-синих глаз, всегда чуть-чуть расфокусированный, словно говорящий «да».

Я живу в твоих мечтах, ведь правда? Приди, живи и ты в моих!

Однако на протяжении нескольких месяцев их «дружбы» девушка ни разу не флиртовала с ним, ни разу не намекала на секс. Похоже, она действительно хотела говорить лишь о книгах, что давал ей почитать мистер Хэринг, да о своих стихах, которые он совершенно искренне считал «многообещающими». Если в стихотворении говорилось о любви и адресовано оно было некоему загадочному «ты», Хэринг и предположить не мог, что этим «ты» был он сам, Сидни Хэринг. Лишь однажды Норма Джин удивила Хэринга, и случилось это, когда они затронули в разговоре совершенно новую тему. Хэринг заметил, что не доверяет Ф. Д. Р.[28 - Франклину Делано Рузвельту.], что в новостях с фронта бывают подтасовки, что он вообще не доверяет политикам – из принципиальных соображений. Норма Джин вдруг вспыхнула:

– Нет-нет, это совсем не так! Президент Рузвельт – совсем другое дело!

– Вот как? – с усмешкой заметил Хэринг. – А откуда ты знаешь, какой он? Ты что, знакома с ним лично?

– Конечно нет, но я ему верю. Я слышала его голос по радио!

После паузы Хэринг заметил:

– Я тоже слышал его голос по радио, и у меня создалось впечатление, что мною манипулируют. Все, что мы слышим по радио или видим в кино, создается по определенному сценарию и после репетиции играется на публику. Это не происходит спонтанно, ни в коем случае. Может показаться, что человек говорит от души, но на деле это не так. И не может быть иначе.

Норма Джин взволнованно сказала:

– Но президент Рузвельт – великий человек! Возможно даже, не менее великий, чем Авраам Линкольн!

– С чего ты взяла?

– Я в него в-верю.

Хэринг расхохотался:

– Знаешь, что в моем понимании вера, Норма Джин? Люди верят лишь в то, что сами считают неправдой.

Норма Джин нахмурилась:

– Это не так! Мы верим в то, что считаем правдой, пусть даже эту правду невозможно доказать!

– Но что, к примеру, ты можешь знать о том же Рузвельте? Только то, что о нем пишут в газетах и говорят по радио. Готов поспорить, ты даже не знаешь, что он калека!

– Ч-что?!

– Калека, инвалид. Говорят, он перенес полиомиелит. Ноги у него парализованы. Он передвигается на инвалидной коляске. Неужели не заметила, что на всех фотографиях он запечатлен лишь до пояса?

– О нет! Быть такого не может!

– Но я это точно знаю. Из надежного источника. От дяди, он работает в Вашингтоне, округ Колумбия. Вот так!

– Все равно не верю.

– Что ж… – Хэринг улыбнулся, этот разговор его забавлял. – Можешь, конечно, не верить. Рузвельту все равно, во что верит или отказывается верить Норма Джин в своем Ван-Найсе.

Они сидели в машине Хэринга, на немощеной улочке, на окраине городка. В пяти минутах езды от лачуги Пиригов на улице Резеды. Поблизости находилась железная дорога, а за ней в туманной дымке виднелись предгорья хребта Вердуго. Казалось, впервые за все то время, что они были знакомы, Норма Джин видела Хэринга по-настоящему. Разгорячившись из-за спора, она часто дышала, смотрела ему прямо в глаза, и он вдруг страстно захотел привлечь ее к себе, сжать в объятиях, и успокоить, и утешить. Широко раскрыв глаза, она вдруг прошептала:

– О! Я терпеть вас не могу, мистер Хэринг! Вы совсем мне не нравитесь!

Хэринг рассмеялся и повернул ключ в замке зажигания.

Высадив Норму Джин у дома Пиригов, он вдруг обнаружил, что весь вспотел, майка его промокла, от волос разве что не шел пар. А в брюках сердито пульсировал твердый, как кулак, пенис.

Но ведь я до нее и пальцем не дотронулся! Мог, но не стал!

Когда они встретились в следующий раз, этот взрыв эмоций уже забылся. Разумеется, о нем не упоминалось, речь шла лишь о книгах и поэзии. Девочка была его ученицей, а он – ее учителем. Они больше не будут говорить друг с другом в таком тоне, и это, черт возьми, к лучшему, думал Хэринг, он не был влюблен в эту пятнадцатилетнюю девчонку, но рисковать не стоило. Он может потерять работу, разрушить и без того шаткий брак. К тому же у него было чувство собственного достоинства.

А если бы я до нее дотронулся? Что тогда?

Ведь она писала эти стихи для него, верно? И обожаемый «ты» из ее стихов был Сидни Хэринг, разве нет?

И вдруг в конце мая, внезапно и по неведомой причине, Норма Джин перестала ходить в ван-найсскую школу, хотя до перехода в десятый класс ей оставалось доучиться три недели. Она не сказала любимому учителю ни слова. В один прекрасный день она просто не явилась на урок английского, а назавтра директор известил мистера Хэринга и остальных преподавателей, что девушка официально ушла из школы «по личным обстоятельствам». Хэринг был в смятении, но старался того не показывать. Что с ней случилось? Почему она бросила школу в столь неподходящий момент? Почему не сказала ему ни слова?

Несколько раз он снимал телефонную трубку, хотел позвонить Пиригам и поговорить с ней, но так и не решился.

Не связывайся. Держи дистанцию.

Если только не любишь ее. А что, любишь?

И вот однажды он, одержимый мыслями о девушке, столь внезапно ушедшей из школы и его жизни, приехал на улицу Резеды – в надежде хотя бы мельком, хотя бы издали увидеть Норму Джин. Вдыхая запах горелого мусора, смотрел на ветхое каркасное бунгало, на лужайку перед домом, где не росло ни травинки. Как им только позволяют брать к себе приемных детей? В ярком полуденном свете дом Пиригов выглядел совершенной развалиной, серая краска облезла со стен, крыша прохудилась, и Хэрингу казалось, что зрелище это наполнено смыслом, дом этот был символом низменного мира, в котором по прихоти судьбы обречена была прозябать невинная девочка, и спасти ее, храбро вызволить ее отсюда мог лишь человек вроде Хэринга. Норма Джин? Я приехал за тобой, приехал, чтобы тебя спасти.

Тут из пристроенного к дому гаража вышел Уоррен Пириг и направился к пикапу, стоявшему на подъездной дорожке.

Хэринг надавил на педаль газа и быстро уехал прочь.