Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

Фрэнсис коротко, но деловито объяснил, как ему удалось освободить корабли из рук генуэзцев.

Один из членов Совета, замещавший дожа, обратился с благодарственной речью к Фрэнсису и в заключение сказал:

– Услуги, оказанные вами государству, столь велики, что трудно их оценить по достоинству. Мы в скором времени обсудим вопрос о том, каким образом выразить нашу признательность за ваши выдающиеся заслуги; пока же мы утверждаем вас в занимаемой вами должности командира прибывшей с вами эскадры.

Фрэнсис поблагодарил президента за оказанную ему честь, но отклонил от себя командование эскадрой, заявив, что не желает покидать службу у Полани.

Из Совета Фрэнсис отправился в палаццо Полани, где его с нетерпением ожидали Мария, ее супруг и Джулия. Около Фрэнсиса собрались все его преданные друзья и, перебивая один другого, осаждали его вопросами, желая из его собственных уст узнать подробности радостного события.

– Вероятно, вы очень порадуетесь, – перебил оживленные разговоры присутствовавших синьор Полани, – когда узнаете, что мне удалось наконец разыскать вашего бывшего слугу Джузеппе. Он два дня тому назад прибыл сюда; наверное, он где-нибудь теперь внизу и ждет не дождется, чтобы повидаться с вами.

– Я сейчас же пойду к нему, – сказал Фрэнсис. – Вы меня очень обрадовали этою новостью! – И он стремительно выбежал из комнаты.

Спустя два дня жителям Венеции было объявлено, что ввиду великих заслуг перед государством Совет постановил выдавать гражданину Венеции Фрэнсису Хэммонду пожизненную ренту в триста дукатов ежегодно.

– В деньгах вы, конечно, не нуждаетесь, – сказал Полани Фрэнсису, узнав об этом постановлении, – так как я решил сделать вас пайщиком в моих делах. Не благодарите меня, потому что я все-таки остаюсь вашим неоплатным должником. А так как деньги вам не нужны теперь, то пожертвуйте их в пользу бедных; этим вы приобретете еще большую популярность в Венеции.

– Я очень счастлив, что буду в состоянии сделать доброе дело, – радостно сказал Фрэнсис, – хотя, кажется, популярность в Венеции очень непрочна. Мы видим пример бедного Пизани, которого еще недавно народ встречал восторженными криками и которого, тем не менее, не спасла от немилости и тюрьмы собственная популярность.

– От тюрьмы она его не спасла, это правда, но зато, наверно, спасла его от смертного приговора. Верьте моему слову, что его непременно казнили бы, если бы не боялись этим восстановить народ. Популярность – великая сила; пользуясь ею, можно направить народ на великие деяния, в особенности в таком городе, как Венеция, где люди так склонны к личной вражде и тайной мести.

К счастью для Венеции генуэзцы, после своей победы у Полы, ограничились только завоеванием мелких венецианских владений, а не напали на саму Венецию. Но в конце июля 1379 года у Палестрины появилось 17 генуэзских кораблей. Генуэзцы подожгли стоявшее там купеческое судно; затем они направились в Далмацию.

Неделю спустя показались близ Венеции еще шесть генуэзских галер. Тогда адмирал Джустиниани, теперь уже назначенный главным начальником венецианских морских сил, отплыл с таким же числом судов из Лидо, чтобы сразиться с врагом. На пути они увидели в воде какой-то темный предмет, и когда приблизились к нему, то оказалось, что это был человек. Его тотчас же взяли на корабль, и тогда разъяснилось, что это был венецианец, бывший в плену у генуэзцев. Ему удалось бежать, и он решил плыть до берега, чтобы известить своих соотечественников, что соединенный генуэзский флот в числе семидесяти четырех судов, под командой Пиэтро Дориа, приближается к Венеции. Генуэзцы, выслав вперед только шесть своих кораблей, употребили хитрость, чтобы ввести в заблуждение венецианцев и заставить их начать сражение. Как только Джустиниани узнал об этом, он тотчас же повернул свои корабли обратно к Венеции и едва успел подплыть к гавани, как вдали уже показался соединенный генуэзский флот. Венецианцы благодаря полученному ими вовремя предостережению выиграли время, чтобы приступить к необходимым приготовлениям для встречи врага; таким образом, когда генуэзцы приблизились, то, к своему удивлению, нашли каналы Лидо и Маломокко уже загроможденными потопленными кораблями, частоколами и цепями, так что высадится на берег не было возможности. Тогда они стали удаляться, не теряя, однако, надежды отыскать другой путь, по которому они могли бы подступить к Венеции и завладеть ею. Если бы венецианцы прибегли к такому же средству для заграждения всех других каналов, какие употребили для заграждения каналов Лидо и Маломокко, то, конечно, Венеция могла бы противостоять всяким попыткам завладеть ею. Но, к несчастью, канал у Брандоло не был загражден. Его хотели оставить свободным до последней минуты, чтобы окончательно не запереть выходы торговым судам. Внезапное появление Дориа у Брандоло расстроило все планы венецианцев, и генуэзский флот без труда проник в канал. Малая Чиоггиа – часть города, отделявшаяся от самого города Чиоггиа, лежащего на расстоянии двадцати миль от Венеции, каналом Святой Екатерины, без труда была занята генуэзцами. Зато мост, построенный через канал, был сильно укреплен бастионами и редутами, и именно здесь некий Пиетро Эмо с отрядом в три тысячи пятьсот человек оказал храброе сопротивление генуэзцам.

Венецианцы выставили там свои орудия, и двенадцатого августа генуэзцы открыли сражение. Венецианцы стойко выдерживали нападение врага, и три дня длилась ожесточенная битва. Все, казалось, клонилось в пользу венецианцев; генуэзцы понесли большие потери и не могли причинить особенного вреда тяжелым орудиям, стоявшим при входе на мост. Население Венеции находилось все эти дни в большом волнении, не теряя, однако, надежды отстоять Чиоггию; но если бы эта надежда не оправдалась, то ужасные последствия, которые повлекло бы за собою ее падение, были слишком очевидны для всех. В таком случае генуэзский флот легко мог из Чиоггии двинуться по Большому каналу вплоть до самой Венеции, своими же легкими галерами враги запрудили бы лагуны, отрезали бы всякое сообщение Венеции с материком и этим обрекли бы город на голодание.

Полани не предвидел хорошего исхода из критического положения, в котором они находились.

Много своих драгоценностей он велел зарыть в подвалы под своим дворцом, много вещей было перенесено на один из его кораблей, стоявший в гавани наготове к отплытию; на этом же корабле должны были уехать Мария и Джулия, по желанию самого Полани, под защитой мужа его старшей дочери, в случае, если бы генуэзцам удалось завладеть городом.

Сам Полани отправился вместе с Фрэнсисом в Чиоггию, чтобы удостовериться лично, в каком положении находилось дело.

Фрэнсис часто посещал гавань, чтобы присматривать за кораблями Полани, и там, беседуя с матросами, не раз говорил, что если генуэзцы и падуанцы осмеливаются осаждать Чиоггию, то только потому, что очень хорошо знают, что Пизани больше не командует флотом.

– Я считаю, что бедствие, которое претерпевает в настоящее время Венеция, ниспослано на ее обитателей в наказание за неблагодарность по отношению к храброму адмиралу, – часто повторял он. – Я уверен, что победа склонится на нашу сторону только тогда, когда Пизани опять станет во главе флота. Джустиниани, несомненно, человек способный, но разве можно сравнить его с Пизани? Я готов биться об заклад, что будь командиром Пизани, вся Венеция как один человек поднялась бы, чтобы защищаться от врага, как защищаются рои пчел, когда нападают на их улей. Какие у нас сделаны приготовления? Разве затопленные корабли и прочие запруды могут предохранить Чиоггию от нападения врага? Генуэзцы в своих узких быстроходных лодках все-таки могут проникнуть в наши каналы, а потом, завладев нашими островами, доберутся и до самой Венеции. Разве все эти суда стояли бы так в бездействии, если бы распоряжался Пизани? Передайте вашим товарищам, скажите матросам в гавани, скажите всем и везде распространяйте, что народ требует освобождения из тюрьмы Пизани и назначения его вновь на прежнюю должность начальника флота, иначе Венеции угрожает погибель.

Глава XVIII. Освобождение Пизани

Однажды утром семья Полани сидела за завтраком, как вдруг Мария вскочила со своего места и вскричала:

– Тише! Слушайте! Слушайте!

Все стали прислушиваться и вскоре действительно услыхали какой-то отдаленный торжественный звон колокола.

– Это колокол Кампанильи, – воскликнул Полани, – призывающий всех граждан взяться за оружие! Должно быть, получены какие-либо важные известия.

Он поспешно схватил оружие и направился к площади Святого Марка. Фрэнсис, надев панцирь и стальной шлем, последовал за Полани. На площади перед дворцом теснилась густая толпа; взоры всех собравшихся были устремлены на дворец, как бы ожидая оттуда объяснения этого внезапного призыва к оружию. Все стояли с серьезными и мрачными лицами.

Наконец на балконе дворца появился дож в сопровождении членов Совета. Глубокое молчание сразу воцарилось в толпе, колокольный звон умолк, и все затаили дыхание. К перилам балкона приблизился один из членов Совета и обратился к толпе, так как дож, вследствие своих преклонных лет, не был в состоянии говорить так громко, чтобы его могла услышать толпа.

– Граждане республики! – начал он. – Имейте мужество выслушать печальную весть, которую я должен вам сообщить: Чиоггия пала!

Толпа разразилась криками ярости и скорби, но оратор поднял руку, и все умолкли.

– Это очень грустная весть, но пока нет основания впадать в отчаяние, – продолжал он. – Если только Венеция верит в свои силы, как это было до сих пор, то не сомневайтесь в том, что и на этот раз мы отстраним эту грозу, как удавалось нам отстранять многие другие. Чиоггия пала вопреки всем нашим надеждам! Но мы с гордостью можем сказать, что ее падение нельзя приписывать недостатку мужества нашего храброго войска. Нет! Падение Чиоггии зависело от совершенно непредвиденной случайности. Огонь охватил один из генуэзских кораблей, наши же войска подумали, что горит городской мост. Генуэзцы, с целью произвести смятение, подняли крики: «Пожар, пожар, мост горит!» и в это время стали наступать, так что наши войска принуждены были отступить в сильном беспорядке. У моста Эмо со своими храбрецами пытался оказать сопротивление, но был оттеснен неприятелем. У него уже не было времени, чтобы собрать свои войска; неприятель наступал сильнее, и, наконец, генуэзцы, смешавшись с венецианцами, ворвались в город. Вот как была завоевана Чиоггия. У нас убито до восьмисот шестидесяти человек, а четыре тысячи взяты в плен.

Громкие крики отчаяния раздались среди толпы; у многих были родные и друзья в числе сражавшихся, и для них это известие было тяжелым ударом. Теперь врагу была открыта дорога в Венецию. Уже через несколько часов вражеские суда могли появиться в каналах Венеции. Члены Совета употребляли все усилия, чтобы не дать распространиться унынию среди народа. Дож лично принял выборных от граждан и своим спокойным видом и уверенностью в том, что удастся отстоять Венецию, много способствовал успокоению первых порывов отчаяния, овладевшего народом. Несколько часов спустя в городе стало известно, что к владетелю Падуи и к Дориа отправлены послы с предложением условий мира.

На другое утро был получен ответ. Князь падуанский заявил, что он не отказывается принять предложенные условия, но что окончательное решение вопроса о мире зависит от его союзников. Дориа же со своей стороны, рассчитывая, что он неминуемо завладеет Венецией, решительно отказывался вступать в какие-либо переговоры о мире.

– Нет, господа венецианцы, – воскликнул он язвительно, – не дождаться вам мира ни от Падуи, ни от нас. Что касается пленных, – продолжал он, указав на нескольких высокопоставленных генуэзцев, находившихся в плену у венецианцев и которых они теперь привели с собой, желая умилостивить генуэзцев, – то можете увести их обратно; они мне не нужны. Через несколько дней я сам явлюсь к вам и освобожу из ваших тюрем и их, и всех забранных вами пленных.

По получении этого ответа раздались снова удары колокола Кампанильи, призывавшие народ собраться ко дворцу. Один из членов Совета, Пиетро Мочениго, сообщил от имени дожа о неминуемой опасности, угрожающей Венеции, и заявил, что после такого наглого ответа Дориа остается возложить все надежды единственно только на собственные силы и что всякий, кто хочет защищать отечество и свой очаг, должен тотчас же встать под знамена. В ответ раздались громкие крики:

– К оружию! Вперед, на бой! Лучше умереть на поле битвы, чем сделаться рабом ненавистного врага!

Все способные носить оружие были призваны под знамена. У государства не хватало средств на предстоявшие военные расходы и пришлось обложить население новыми налогами, но, кроме того, еще была открыта добровольная подписка, давшая громадную сумму в 6 294 040 лир. Надо было назначить главнокомандующего, и на этот пост правительство избрало Таддео Джустиниани.

Для укрепления города поспешно возводились валы и оборонительные стены. С целью заградить проход неприятельским судам у Сан-Николо построили две деревянные башни. Народ был готов на всякие жертвы и беспрекословно подчинялся всем распоряжениям. Граждане усердно обучались владеть оружием и усиленно работали над возведением укреплений; но с того момента, как распространилось известие о назначении главнокомандующим Джустиниани, народ стал выказывать чувство неудовольствия. Хотя венецианцы, в сущности, не питали никакой неприязнени к Джустиниани, представителю одного из самых знатных венецианских семейств, но тем не менее каждый прекрасно сознавал, что при таком отчаянном положении Венеции во главе обороны должен был бы находиться более опытный человек. Матросы в гавани первые начали называть имя Пизани. Мало-помалу имя его стали произносить все чаще и чаще, пока наконец не настал день, когда сплотившаяся на Пиацце толпа с угрожающими криками стала прямо требовать освобождения из-под ареста Пизани. Волнение приняло наконец такие размеры, что пришлось поспешно созвать Совет, который после долгих и горячих препирательств уступил в конце концов желанию народа.

Был уже поздний вечер, когда посланные Советом сенаторы, сопровождаемые волнующейся толпой, приближались к тюрьме, чтобы объявить Пизани, что он освобожден и что его ожидают дож и члены Совета.

Пизани выслушал это известие совершенно спокойно и ответил, что предпочел бы провести ночь в своем заточении, чтобы обсудить вопрос о защите Венеции и явиться в Совет только на другое утро.

Рано утром на следующий день снова толпились посланные и народ у ворот тюрьмы. Наконец ворота открылись, и из них вышел Пизани с тем же спокойным и ясным выражением, которое всегда привыкли видеть на его лице.

Громкие крики: «Да здравствует Пизани! Да здравствует Святой Марк!» – приветствовали его появление; несколько матросов подняли его на плечи и торжественно понесли ко дворцу. На лестнице он был встречен дожем и членами Совета. По выходе из Совета его приветствовали громкие крики ликующей толпы, которая на руках понесла своего любимца к его дому в Сан-Фантино.

В скором времени среди народа распространилось известие, что Пизани назначается губернатором Лидо, а главнокомандующим остается все-таки Джустиниани. Известие это привело народ в ярость. Шестьсот человек выборных бросились к Совету и от имени пятидесяти тысяч венецианцев заявили, что ни один из них не ступит ногой на галеру, прежде чем Пизани не сделают главнокомандующим всеми морскими и сухопутными силами страны. Опасаясь нового взрыва народного негодования, Совет Десяти сдался на это требование.

К счастью для венецианцев, враги их не воспользовались четырьмя днями, протекшими со дня завоевания Чиоггии до назначения Пизани главнокомандующим вследствие разногласий, возникших между Дориа и Каррара – властитителем Падуи. Дориа хотел приступить к осаде Венеции и принудить ее голодом к сдаче, Каррара же настаивал на том, чтобы устроить внезапное нападение на город.

Спустя несколько часов после освобождения Пизани к нему явился синьор Полани вместе с Фрэнсисом.

– Добро пожаловать, друзья мои, – встретил их адмирал. – Ну вот, пришлось и мне побывать в тюрьме. Но это уже дело прошлое, а теперь надо думать о будущем.

– Я пришел к вам, адмирал, чтобы отдать в ваше распоряжение все мои корабли для защиты города, – сказал Полани.

– Благодарю вас, друг мой. Конечно, они очень пригодятся нам. Вы, синьор Хэммонд, на днях будете мною назначены на пост командира галеры. Я не смотрю ни на возраст, ни на чины; я забочусь лишь о том, чтобы лучшие люди занимали лучшие места.

– Я, конечно, предпочел бы занять место личного адъютанта при вас, адмирал, – сказал Фрэнсис. – Я еще слишком молод, чтобы занимать ответственную должность командира.

– Что ж, устроим так, если вы этого непременно хотите. Приходите ко мне завтра утром, и мы с вами обсудим это дело, а теперь у меня нет времени.

Пизани прежде всего позаботился о том, чтобы по возможности наилучшим образом защитить город от нападения врагов. В три дня он снарядил двадцать шесть галер. Все население проявило необычайную деятельность: мужчины работали изо всех сил; женщины приносили свои драгоценные украшения, чтобы обменять их на деньги; все как будто старались превзойти друг друга.

Снарядив корабли, Пизани счел необходимым тщательно ознакомиться с оборонительными мерами, предпринятыми до него Джустиниани. Обе деревянные башни он признал совершенно бесполезными, так как неприятель легко мог разрушить их, и распорядился на их месте построить две каменные башни. Когда Джустиниани узнал об этом, он пришел в ярость и вместе со своими приверженцами начал подстрекать рабочих, чтобы они противились распоряжениям Пизани и даже прекратили работу. Как только Пизани проведал об этом, он немедля поспешил к месту постройки. Он не стал тратить время на увещание рабочих, а прямо схватил в руки лопатку и, укрепив камень на место, вскричал: