Наконец Скенн взглянул на Рикке. Глаза у него были маленькими и темными, но взгляд был цепким. «Остерегайся умных людей, – сказал ей как-то отец, – но больше всего остерегайся умных, которые выглядят дураками».
– А ты что скажешь, девочка? – Он сплюнул в огонь кусок хряща и указал на нее обгрызенной костью. – Если ты вправду можешь видеть будущее, может, скажешь мне, что меня ждет?
Рикке подалась вперед, так что шкура соскользнула с ее плеч, повернула к нему свой пылающий левый глаз и распахнула его на всю ширину. Скенн отшатнулся, когда она подняла левую руку, указывая пальцем на мерцающие звезды, и звенящим голосом огласила свое пророчество:
– Я вижу… что ты… станешь еще жирнее!
Люди вокруг костра засмеялись. Одна старуха с единственным зубом хохотала так, что чуть не упала в огонь, и ее молодой соседке пришлось хлопать ее по спине, пока она не выкашляла кусочек мяса, которым подавилась. Они с Трясучкой чокнулись кружками с элем, и Рикке, отхлебнув, снова завернулась в свой мех. Немного было вещей, ради которых стоило тащиться в Слорфу, но эль у горцев был отличный. У нее уже слегка кружилась голова – впрочем, возможно, это была слабость от Долгого Взгляда. Трудно отличить одно от другого.
Скенн, насупившись, опустил свою тушу на землю и скрестил ноги.
– То есть у нее есть чувство юмора. Оно ей понадобится там, в Высокогорье. Возле запретного озера смешного мало. – Он перевел хмурый взгляд на Изерн: – Ты действительно думаешь, что этот вот хрящик, эта вот сопля с кольцом в носу – возлюбленная луны?
Изерн сплюнула глоток эля в огонь, и раздалось шипение.
– Что ты можешь знать об этом, Скенн-и-Фейл, носящий молот нашего отца?
Скенн выставил бороду в ее сторону:
– Я знаю не меньше твоего, Изерн-и-Фейл, носящая копье нашего отца! Не думай, что только потому, что он любил тебя больше всех, ты больше всех от него научилась!
– Ты шутишь, овечий прихвостень? Наш отец меня терпеть не мог!
– Вот именно. Он ненавидел твой нрав, и твое лицо, и всю тебя, от жопы до ушей. – Скенн сделал паузу. – А ведь ты была его любимицей!
И оба разразились хохотом. Может быть, они были не очень похожи друг на друга, но смех у них был одинаковый: безумный, кудахчущий, с подвизгиванием, чем-то смахивающий на волчий вой. Над их головами висела огромная круглая луна, и они с треском сдвинули кружки, выплеснув фонтаны эля, и выпили то, что осталось, продолжая гоготать.
Трясучка, чье лицо было в тени, наблюдал за ними.
– Похоже, месяц будет долгим.
– Нет, – сказала Рикке, закутываясь в свой пахучий мех и закрывая глаза. – Это еще не произошло.
* * *
– Все вверх и вверх, – хватая ртом воздух, вымолвила Рикке и прикрыла глаза рукой от солнца, чтобы взглянуть вперед.
– Так всегда бывает, когда поднимаешься в горы, – отозвалась Изерн.
Она даже не запыхалась. Ее невозможно было утомить.
– А куда мы, собственно, идем? – поинтересовался Трясучка, похрустывая сапогами по грунтовой дороге.
– К запретному озеру.
– Это я знаю. Я спрашиваю, где оно находится?
– Если бы всем рассказывали, где оно находится, оно не было бы таким уж запретным, верно?
Трясучка закатил глаза – по крайней мере, один глаз:
– Ты хоть иногда даешь прямые ответы, женщина?
– Какой прок в прямых ответах в этом кривом мире?
Трясучка бросил взгляд на Рикке, но та слишком выбилась из сил и могла только пожать плечами.
– И как… мы тогда… дотуда… доберемся? – спросила она между судорожными вздохами.
– Мой брат Скенн знает дорогу. Он, конечно, какашка в образе мужчины, но он нам поможет. Сперва нам надо добраться до его селения – а точнее, какашки в образе селения. Слорфа, так оно называется. Оно находится в начале долины в четырех долинах отсюда.
– Похоже… довольно далеко, – пробурчала Рикке.
– Если переставлять ноги, со временем дойдешь.
– Сколько у тебя вообще братьев? – спросил Трясучка.
– Одиннадцать ублюдков, и каждый больше смахивает на собачью задницу, чем предыдущий.
Рикке подняла брови:
– Ты… нечасто о них упоминаешь.
– У нас у всех разные матери, – отозвалась Изерн, словно это все объясняло. – Мое детство было не слишком-то счастливым. Скорее похоже на испытание, если ты понимаешь, о чем я. Прожить это один раз было достаточно неприятно, но тут уж никуда не деться. Но еще и вспоминать об этом? Нет уж, как-то не хочется.
Изерн остановилась на груде камней, вытащила флягу, плеснула немного воды себе на голову, еще немного отправила в рот и протянула ее Рикке.
Во имя мертвых, как же она устала! Рикке стояла, глотая воду и вытирая пот со лба. Он выступал почти с такой же скоростью, с какой она поглощала влагу. Ее жилетка была мокрой насквозь. От нее воняло, как от стога сена, прокисшего после дождей. В воздухе стояла прохлада, но ее глаз – ее глаз был всегда горячим. Пылал, как уголь, в ее голове. А ведь, кажется, были времена, когда она могла бегать и бегать без остановки. Теперь, пройдя несколько шагов, она начинала задыхаться, в голове стучало, в глазах плыло, а по краям поля зрения начинали рыскать призраки.
Она посмотрела обратно, туда, откуда они пришли, над взгорьями и извивами ущелий, в сторону низин. Обратно, вдоль долгих миль пути до Уфриса. В сторону прошлого.
– Пора бы нам уже оставить несколько следов, – буркнула Изерн, поворачиваясь к крутой, взбирающейся вверх тропе. – Запретное озеро само к нам не придет.
Рикке выдохнула сквозь губы и вытерла очередную порцию выступившего на лбу пота.
– Хочешь, я понесу тебя на плечах? – спросил Трясучка.
Большинство людей даже не поняло бы, что он улыбается. Но она знала, куда надо смотреть.
– Ни за что на свете, старый ублюдок, – проворчала она, пускаясь в путь. – Скорее уж я понесу тебя.
– Вот на что я бы хотела посмотреть! – бросила Изерн через плечо, и из-под каблука ее исцарапанного ботинка посыпались камешки, скользя по гладкой тропе.
– Нет, – пробормотала Рикке, закрывая глаза. – Это еще не произошло.
* * *
– Я тебя нашел! – закричал Лео своим писклявым голосом со странным акцентом, хватая ее за ногу и вытаскивая из сена.