Мудрость толпы

– Может быть, если бы ты не предавал предыдущих… – пробормотала Шолла, роясь в груде оружия.

– Думаешь, нам стоило остаться со Стуром?

– Да нет. – Она вытащила из груды понравившийся нож и засунула его за пояс. – Просто говорю, что такие поступки имеют последствия.

– Не сказал бы, что мне нравится это слово.

– Какое? – спросил Хлыст.

– «Последствия». А ты думал какое? «Имеют»? – Клевер покачал головой. – Клянусь мертвыми, парень, ты туп, как пень.

– Если они перешли реку… – Хлыст, похоже, только сейчас сообразил, где они находились, когда появился Траппер со своей командой. – Разве мы не должны были их убить?

– Ты, может быть, этого еще не понял, но я в целом предпочитаю убивать как можно меньше людей. – Клевер кинул на Нижнего многозначительный взгляд, имевший примерно такое же действие, как удар стрелы о каменную стену. – Если бы мы перебили их всех, они не смогли бы отнести наше послание Кальдеру, а мне кажется разумным сохранять возможность свободной коммуникации.

– Свободной… чего?

Клевер вздохнул.

– Возможность продолжать разговаривать. Нижний, поскольку ты являешься автором этих трупов, мне кажется вполне справедливым, если ты их и похоронишь.

– Ну вот, – пробурчал тот, убирая секиру. – Черт возьми, неблагодарная это работа – убивать людей.

– В каком-то смысле только на это и надежда, не так ли? – отозвалась Шолла.

Клевер мотнул головой Хлысту:

– Ты будешь ему помогать.

– Я-то что сделал? – пискнул паренек.

– Ничего, просто ты самый молодой и бестолковый и тобой легче всего помыкать. Так что давай, принимайся за дело.

Хлыст печально кивнул, признавая очевидную справедливость сказанного.

– Так… на чьей же мы все-таки стороне?

Клевер снова осторожно почесал шрам.

– Вот один из вопросов, на которые лучше не пытаться отвечать, пока совсем не припрет.

Политик

– Ну, как?

– Болит, – прорычал Лео сквозь стиснутые зубы. – Болит, как черт знает что. Но если я смогу стоять в Ассамблее на собственных ногах, оно того стоит… В смысле, на одной собственной и на вот этой.

Он хмуро взглянул в зеркало на стальной стержень, торчавший из его закатанной штанины, на окруженное пружинами шарнирное соединение, исполнявшее роль голеностопного сустава, на слегка изогнутую металлическую пластину, служившую ступней.

– Так, значит… ты будешь и дальше туда ходить?

– Я не собираюсь сидеть тут и оплакивать былую славу. Будущее Союза решается в Ассамблее!

Он поглядел в зеркало на Савин. Обложенная подушками и окруженная морем светлых юбок, она сидела на кушетке, держа одного из младенцев у груди. Второй спал рядом. Лео до сих пор не мог различить, который из них который.

– Ты думаешь, это благоразумно – вот так выставлять себя напоказ?

Она говорила встревоженным тоном, который он не привык от нее слышать.

– Никогда не думал, что доживу до дня, когда ты будешь возражать против выставления себя напоказ.

– Еще немного, и ты бы до него не дожил, – тихо проговорила она.

Лео нахмурился.

– Можешь мне не напоминать, это ведь моя шея была в петле. Но мне дали право слова, и я собираюсь им воспользоваться.

Это будет битва другого рода, нежели те, к каким он привык. Вместо мечей – слова, вместо доспехов – идеи, вместо атак – речи. Он будет стоять в одиночку, без верных товарищей по оружию, прикрывающих его спину. Но Лео все так же жаждал победы. Может быть, даже больше, чем прежде. Каждый спазм в его ноге, каждая болезненная пульсация в руке, каждый испуганный взгляд на его культю или шрамы были для него словно укол шпор.

«Боль – это цена, которую мы платим за то, что исполняем свой долг». Так говорил его отец. Странное дело, Лео чувствовал, что никогда до сих пор по-настоящему не понимал, что тот имел в виду. Может быть, он до сих пор вообще ничего не понимал по-настоящему.

Он попытался сделать шаг и скривился, когда вес тела пришелся на ноющий обрубок.

– Карнсбик говорит, что мог бы сделать тебе протез, который будет больше похож на…

– На настоящую ногу?

– Ну… да.

– Так лучше. Я хочу, чтобы они видели, чем я пожертвовал. Я хочу ткнуть их в это носом. Впрочем, для домашнего использования я, наверное, мог бы найти что-то более приятное на вид…

– Если это ради меня, то не нужно. Я вышла замуж за тебя, а не за твою ногу.

– Жалеешь?

– Мы наделали кучу ошибок. – Она сглотнула, нахмурилась и опустила взгляд к полу. – Ужасных ошибок. Но наш брак теперь имеет для меня больше смысла, чем когда-либо.

Она ничего не сказала про любовь. Лео не мог припомнить, когда они в последний раз произносили это слово. Наверняка еще до Стоффенбека. Он помнил, что она сказала ему в тот день, когда он сделал ей предложение. Точнее, когда их матери сделали им предложение. Их брак – это деловое соглашение. Политический альянс. И это как раз то, что ему сейчас необходимо: партнеры и союзники. Любовь – это роскошь, которую он не может себе позволить.

Взгляд Савин устремился на спящего ребенка. Их ребенка. И теперь он увидел любовь в ее глазах.

– Учитывая все случившееся, – тихо проговорила она, – нам повезло, что мы имеем то, что у нас есть.

Пройти по комнате было испытанием, помочиться – тяжелым трудом, одеться самостоятельно – почти невозможной задачей. Однако она была права: все могло сложиться гораздо хуже. В конце концов, еще недавно они были осужденными изменниками, гнившими в застенках в угоду королю Орсо. Теперь Орсо оказался пленником в собственном дворце, а они вернулись в огромный особняк Савин рядом с Прямым проспектом. Правда, большинство комнат были закрыты в связи с нехваткой прислуги, но тем не менее.

– Мы знаем людей, которые живут гораздо хуже, – признал он.

– Мы знаем людей, которые уже вообще не живут. Мы должны защитить себя. – Она мягко погладила темный пушок на голове младенца. Их младенца. – Защитить нашу семью.