Полкороля

Его коренастый спутник не отступился. Мускулистой лапой он притянул спутника-невольника к себе и тихо проговорил на галинейском:

– Нам гребцы нужны, а не короли. – На этом языке разговаривали в Сагенмарке да на тамошних островах, но Ярви обучался на служителя и знал большинство языков земель моря Осколков.

– Капитан считать умеет, Тригг, – ответил симпатичный раб, беспокойно потирая ошейник. – А вдруг она сообразит, что мы ее надуваем?

– Скажем, что это лучшее из того, что было. – Впалые глазки Тригга изучали унылое сборище. – А потом ты ей выдашь новую бутылку, и она обо всем забудет. Или тебе серебро не нужно, Анкран?

– Знаешь же, что нужно. – Анкран стряхнул руку Тригга и скривил губы. Не удостаивая их взглядом, он вытаскивал невольников из ряда. – Этот… этот… вот этот…

Его рука проплыла над Ярви и начала отдаляться.

– Я умею грести, сир. – И это была величайшая ложь, произнесенная Ярви за всю свою жизнь. – Я ходил в помощниках у рыбака.

В итоге Анкран отобрал девятерых. Среди них слепой тровенландец, которого отец сменял на корову, старый островитянин с горбатой спиной и хромой ванстерец, которому с трудом давалось не кашлять, хотя бы пока за него не заплатят.

Ах да, еще и Ярви – законный король Гетланда.

Торговля велась лютая, но наконец Тригг с Анкраном добились от барыжника взаимопонимания. Струйка сияющих гривен полилась в руки торговца, несколько капель – обратно в кошелек, а главную долю пустили в карманы закупщиков, то есть, насколько понял Ярви, обворовали капитана.

По его подсчетам, он обошелся дешевле хорошей овцы.

И не жалел о цене.

Одна семья

Пришвартованный к причалу «Южный Ветер» походил на что угодно, только не на теплое и стремительное дуновение.

По сравнению с быстрыми, поджарыми судами Гетланда это был чудовищный увалень: большая осадка, раздутый корпус, две кряжистые мачты и пара дюжин громадных весел по обоим бортам. Нечищеную обшивку облепили водоросли вперемешку с раковинами морских желудей. Закругленный нос и корму огибали надстройки с окнами-прорезями.

– В гостях хорошо, а дома лучше, – сказал Тригг, подталкивая Ярви на сходню, между парой мрачных надсмотрщиков.

На шканцах сидела темнокожая девушка и покачивала ногой, глядя, как новые невольники взбираются на судно.

– Получше вам не досталось? – спросила она почти без намека на акцент и изящно спрыгнула вниз. Она сама носила рабский ошейник, но из тонкой плетеной проволоки, а легкая цепь свободно обвивалась вокруг руки, словно украшение. Значит, эта рабыня здесь в еще большей милости, чем Анкран.

Она осмотрела горло кашляющего ванстерца и поцокала языком, ткнула пальцем в скрюченную спину шенда и с отвращением сдула щеки.

– Капитан не придет в восторг от такой бурды.

– А где же сама достославная предводительница? – Анкран как будто бы заранее знал ответ.

– Спит.

– На пьяную голову?

Темнокожая обдумала вопрос, слегка шевеля губами, будто вела подсчет.

– Не на трезвую.

– Ты, Сумаэль, давай, курсом заведуй, – буркнул Тригг, проталкивая соузников Ярви вперед. – Гребцы – моя забота.

Сумаэль прищурила черные глаза на Ярви, когда, шаркая, он с ней поравнялся. Ее верхнюю губу насквозь прорезал шрам, и в выемке виднелся треугольничек белого зуба. Он поймал себя на мыслях о том, в каком южном краю она родилась и как попала сюда, старше она его или моложе – по ее коротко подрезанным волосам и не скажешь…

Проворной рукой она схватила и выкрутила его запястье – кисть вывалилась из рукава.

– У этого рука искалечена. – Без насмешки, голый факт – будто приметила в стаде хромую корову. – На ней всего один палец. – Ярви силился высвободиться, но на деле девушка оказалась крепче, чем с виду. – И тот, кажись, нездоровый.

– Хренов барыга! – Анкран растолкал их локтями, сгреб руку Ярви и повертел, изучая. – Ты ж сказал, что грести умеешь!

Ярви только опустил плечи и пробормотал:

– Я же не сказал, что хорошо.

– Да, похоже, верить нельзя никому, – сказала Сумаэль, приподняв черную бровь. – И как ему грести одной рукой?

– Как-нибудь приспособится, – заявил Тригг, подступая к ней. – У нас девять мест и девять рабов. – Он наклонился к Сумаэль, его плоский нос от ее заостренного отделяло не больше пяди. – Или ты жаждешь сама пересесть на скамью?

Она лизнула выемку на губе и осторожно отодвинулась.

– Я пойду проверю курс, ладно?

– Дельная мысль. Калеку прикуйте к веслу Джойда.

Ярви проволокли по горбатому мостку посередине палубы, поперек скамей по обоим бортам, где у огромных весел по трое располагались мужчины – как один налысо бритые, худые, в ошейниках. Каждый из них разглядывал Ярви с разной долей жалости к нему, жалости к себе, презрения и скуки.

Один скорчился на четвереньках, отдраивая палубу, – лицо скрывала целая копна линялых волос и бесцветной бороды – настолько оборванный, что самые обносившиеся из гребцов против него казались князьями. Надсмотрщик отвесил ему равнодушный пинок, как приблудной собаке, и тот пополз прочь, волоча за собой тяжеленную цепь. Корабельное оснащение в целом выглядело небогатым, однако нехватку цепей здесь не испытывали.

Ярви, куда грубее необходимого, швырнули между двух невольников – не внушающего доверие вида. На конце весла громила-южанин с буграми и складками мышц там, где полагалось быть шее, – запрокинул голову и смотрел, как кружат морские птицы. Возле уключины угрюмый старик – невысокий и коренастый, на его жилистых предплечьях топорщились седые волоски, а на щеках от жизни под открытым небом полопались вены, – ковырял мозоли на широченных ладонях.

– Что ж вы творите, боженьки! – качая головой, забарахтел тот, кто постарше, когда стражники закрепили подле него цепь Ярви. – У нас на весле – калека.

– Ты ж сам молил их о помощи? – заговорил южанин, не поворачивая головы. – Вот она, помощь.

– Я молил о помощи с двумя руками.

– Прими с благодарностью половину того, о чем молишь, – сказал Ярви. – Уж поверь, я не вымаливал ничего подобного.

Уголки губ здоровилы слегка подогнулись кверху, когда тот искоса посмотрел на Ярви.

– Раз надо таскать мешки – не хнычь, а начинай перетаскивать. Я – Джойд. Вон тот брюзгливый – Ральф.

– Меня Йорв зовут, – сказал Ярви, заранее продумав повествование о себе. Храни свою ложь бережно, как зерно на зиму, сказала бы мать Гундринг. – Я поваренком был…

Привычно свернув язык трубочкой и дернув головой, старик сплюнул за борт.

– Теперь ты никто, и все тут. Забудь обо всем, кроме следующего удара весла. Тогда станет чуточку легче.

Джойд тяжело вздохнул.