Машина смерти

– Его имя было Винсент Скуилланте. Мы подстерегли его в Бронксе: вогнали ему пулю в лоб, запихнули в багажник, привезли на 10-ю улицу и сунули в топку в ближайшей котельной.

Эти слова прозвучали настолько обыденно, что Доминик понял: в сознании Нино лишение жизни не было убийством – оно было воздаянием по заслугам. Таким же оно стало и в его сознании. Скуилланте убил двоих членов его семьи. Отомстить было естественно – было неестественно не отомстить.

– Как хорошо, что вы добрались до этого ублюдка, – сказал Доминик.

Все еще собирая проценты по кредитам Нино, Доминик по предложению дяди стал время от времени подрабатывать на рынке подержанных машин на Лонг-Айленде. Владелец этого рынка тоже был клиентом Нино и Роя. «Здесь ты многому научишься», – сказал Нино, который стал владельцем такого же рынка, когда ему было 27 – столько же, сколько сейчас было Доминику.

Вместе с владельцем лонг-айлендского рынка и одним из его сотрудников Доминик начал посещать автомобильные аукционы в Нью-Джерси. Автомобили поступали от дилеров новых машин, которые хотели избавиться от старых моделей. После одного из аукционов он поехал вместе с этим же сотрудником в магазин автозапчастей в Канарси. Как выяснилось, тот магазин принадлежал другу протеже Роя – Криса Розенберга. Человек с рынка подержанных машин вручил ему незаполненные бланки документов, а друг Криса передал стопку банкнот.

Доминик подозревал, что друг Криса покупал бланки, которые потом мог использовать для изготовления поддельных паспортов транспортного средства и свидетельств о регистрации. Его подозрения подтвердились, когда Крис пригласил Доминика взглянуть на свою «коллекцию машин». Коллекция – пять практически новых «порше» и «мерседесов» – размещалась на втором этаже склада еще одного из его друзей.

– Они с перебитыми номерами, – заключил Крис.

– Как это – с перебитыми?

– Да вот так. Мы их угоняем, потом меняем серийный номер на кузове и продаем как новые, с новыми документами.

– А откуда вы берете эти документы?

– Есть разные способы, – уклончиво ответил Крис.

Каждую пятницу ранним вечером Нино и Доминик заезжали в бар «Джемини Лаундж». Нино говорил, что по пятницам «Рой и его подельники собираются и делят деньги».

«Джемини Лаундж» располагался в передней половине первого этажа мрачного вытянутого кирпичного здания из двух этажей, расположенного на угловом участке во Флэтлендсе. В неуклюжей попытке сымитировать домик в швейцарском стиле строители разместили на втором этаже скошенные деревянные перекрытия и на каждой стороне установили декоративные деревянные накладки. Тот, кто проектировал наружное оформление бара, попытался обыграть тему шале, выкрасив кирпичи в белый цвет и выбрав готический шрифт для вывески. Оставшаяся часть здания была покрашена коричневой краской двух оттенков.

Внутри «Джемини Лаундж» ничем не отличался от тысячи подобных баров в Бруклине: музыкальный автомат, пинбол, с десяток обшарпанных барных стульев и столько же столов с красно-белыми шахматными досками, которые стояли вокруг небольшой сцены для музыкальных выступлений. Возле барной стойки висела знаменитая передовица New York Daily News, сообщающая о первой и единственной победе «Бруклин Доджерс»[51 - Бейсбольный клуб основан в 1883 году в Бруклине (Нью-Йорк) как «Бруклин Грейс», и выступал под этим названием до 1932 года. Сейчас клуб существует под названием «Лос-Анджелес Доджерс».] в Мировой серии в 1955 году.

Рой и его подельники расположились вокруг двух сдвинутых вместе столов, словно совет директоров. Доминик узнал Криса и нескольких его друзей из магазина автозапчастей, в том числе того, кто заплатил за пустые бланки документов на автомобили. Остальных он не знал, но выглядели они довольно юно и были больше похожи на подростков. Доминика представили какому-то Джоуи, какому-то Энтони, какому-то Пэтти и прочим, имен которых он не запомнил.

Доминик был с Нино, поэтому отношение к нему было соответствующим. Когда Нино и Рой отошли переговорить, он остался выпить с остальными. Стало ясно, что Крис, Джоуи, Энтони, Пэтти и другие были знакомы почти всю жизнь – они общались при помощи междометий, взглядов и жестов, словно были членами какого-то тайного общества.

– Что-то не выглядят они серьезными, – сказал сержант Монтильо по пути домой.

– Тем не менее они именно такие, и я не хочу, чтобы ты с ними водился. Это ничтожества и наркоманы. Общайся с ними только по делу.

– А чем они занимаются?

– Автомобилями и наркотиками. А Рой их прикрывает.

Доминик уже знал, что Нино получает прибыль с угона машин, но о наркотиках он слышал впервые. Нино сторонился тех, кто употреблял вещества, – недавно он вышел из кинотеатра посреди сеанса, когда подросток, который сидел через проход от него, закурил травку. И по иронии судьбы теперь он вел дела с человеком, который финансировал наркодилеров.

Конечно, Доминик не сказал Нино, что принимал ЛСД, иногда курил марихуану, а когда был в Калифорнии, несколько раз употреблял наркотик, который по-настоящему любил, но не всегда мог себе позволить: кокаин.

Что же касается Нино, то его признание было еще одним примером той постепенности, с которой он приоткрывал окно в свой мир. Он готовил Доминика к особой роли. Он хотел проводить больше времени во Флориде, где у него был роскошный дом в Голден-Айлс[52 - Группа из четырех барьерных островов на побережье юго-восточного штата Джорджия, США. – Примеч. ред.] под Халландейлом[53 - Халландейл-Бич – город на юге округа Бровард, штат Флорида, США. – Примеч. ред.]. Вдобавок к этому из-за проблем очередного клиента к нему в руки вот-вот должен был попасть прачечный бизнес. Будучи в отъезде, он хотел знать наверняка, что кто-то собирает для него проценты по кредитам в Нью-Йорке и, что не менее важно, служит его глазами и ушами. Это объясняло, почему он представил Доминика Рою и его подельникам, но не хотел, чтобы они сдружились.

Однажды Нино спросил у Доминика, знает ли он, что Энтони Сантамария умер.

– Я слышал, что его нашли на каком-то пустыре.

– Это хорошо, а то я был уверен, что когда-нибудь он обязательно появится. Он обращался с твоей матерью как с собакой.

Теперь-то Доминик знал, что сам Нино и стал причиной некоторых проблем своего отца, когда они жили все вместе, но ничего не ответил дяде. Любая попытка как-то повлиять на сформированное мнение Нино приводила к лишнему напряжению, что было бы особенно неразумно теперь, учитывая, что последние два года Доминик жил с ним под одной крышей и всячески стремился оправдывать доверие, оказываемое ему дядюшкой.

Ему так и не удалось точно понять, был ли это вопрос неизбежности, удобства, слабости характера или – как бы смешно это ни звучало – ви?дения себя героем романтического художественного фильма. Раз за разом он задавал себе вопрос, что мужчина способен контролировать в своей жизни, а что – нет? Однако его ответы всегда оказывались слишком сложны, тонули в ежедневной рутине, а в итоге и вовсе теряли всякий смысл. Сейчас он стоял перед простым фактом: жизнь Нино стала его жизнью, и было подозрительно приятно, что Нино настолько уверился в его преданности, что в его присутствии мог рассуждать о гибели его отца так, будто тот был больным животным.

«Все это в прошлом, – добавил Нино. – Когда-нибудь ты примешь мои дела».

В конце 1974 года Доминик заметил машину Винсента Говернары и попытался следовать за ней, но потерял ее из виду. Он обманом заставил отчима Энтони Монтильо, который все еще работал в Департаменте автотранспорта, пробить государственный номер автомобиля, который якобы поцарапал его машину и уехал. Так он получил адрес проживания Говернары, с которого, правда, тот уже съехал к тому моменту, но это никак не помешало Доминику объявить, что у него все на мази.

«Прекрасно, я хочу завалить этого парня».

За все это время посттравматический синдром Доминика только усилился. Бывали ночи, когда ожившие образы из прошлого буквально лишали его сна – кишки, выскальзывающие у него из пальцев, снаряды, пробивающие грудь, – да такие яркие, что он боялся сомкнуть глаза. Для Дениз стало совершенно невозможно спать вместе с ним, и в конце концов она убедила его обратиться к врачу Министерства по делам ветеранов, что он и сделал 20 декабря 1974 года.

В своем отчете доктор Джеймс Дж. Кэнти записал, что пациент откладывал обращение к врачу, потому что «зеленые береты» не должны жаловаться. Его запись, в частности, гласит: «Полагаю, данный ветеран во время исполнения воинского долга во Вьетнаме получил обширную эмоциональную травму, и его жизнь до сих пор во многом осложнена этими переживаниями».

Уверенный, что кошмары никак не связаны с «такой жизнью», и более того – что следование «такой жизни» как раз способно прогнать кошмары прочь (так он и сказал Дениз), Доминик все больше погружался в нее. 2 марта 1975 года он увидел машину Говернары у игорного заведения рядом с рестораном «Вилла Боргезе» и поспешил домой, чтобы сообщить об этом Нино. Дядюшка позвонил Рою, а тот явился с ударно-шоковой гранатой, которая, как предупреждал Доминик, могла не оказать нужного эффекта, потому что ее взрывная волна получила бы неверное направление, стоило Говернаре открыть дверь машины.

– Если для тебя это тяжело, скажи мне об этом сейчас, – сказал Нино, когда они втроем обсуждали план. – Ты не обязан помогать.

– Нет, я это сделаю.

– Слышишь, Дом? Это тебе не Вьетнам, – сказал Рой.

– Дай сюда чертову гранату!

Винсент Говернара вышел из игорного заведения около двух часов ночи, через пару часов после того, как Доминик заметил его машину. Рой был на пути домой, Нино уже спал, а Доминик сидел на крыльце дома Нино, размышляя о том, как удалить гранату, если она не взорвется к утру, когда ученики государственной школы № 200 пойдут на занятия.

Говернара открыл дверь своей машины с водительской стороны и уселся прямо над гранатой. Рыболовные крючки уже выдернули кольцо. Однако, пока он вставлял ключ в замок зажигания, дверь оставалась открытой.

Взрыв был ужасающим – жертву так и вышвырнуло из машины. Потоком воздуха его подбросило вверх. Бедолага приземлился на другой стороне улицы, сломав ногу, но все остальное осталось целым. А вот машина была полностью разворочена, и осколки стекла разлетелись повсюду. Доминик был совершенно прав, когда говорил о действии ударно-шоковой гранаты. Но, по крайней мере, ночные кошмары с участием искалеченных взрывами школьников обошли его стороной.

II. «Такая жизнь»

5. Ночь ножей

Доминик завоевал уважение молодых последователей Роя Демео, когда тот рассказал им о покушении на жизнь Винсента Говернары. До этого Доминик был просто кем-то, кто находился под покровительством дяди. Он сколько угодно мог считать себя бывшим «зеленым беретом», но теперь он был лишь мальчиком на побегушках, тогда как они – действующими преступниками, играющими в прятки с законом. Однако минирование машины на оживленной улице в двух кварталах от полицейского участка выглядело в их глазах по-настоящему дерзким поступком, чуть ли не подвигом, даже несмотря на неутешительный результат. Кроме того, мальцов Роя восхищала та жажда мести, которой был одержим Нино. Это чувство было им близко – и, как вскоре выяснилось, они оказались способны взыскивать по счетам жестоко и беспощадно.

Все они выросли в Канарси, в квартале затаенной злобы. До Второй мировой войны это был курортный район, подобно Бат-Бич, но не для богатых. Безвкусный парк развлечений «Голден Сити», расположенный у самой кромки океана, был единственным местом отдыха для иммигрантов, оказавшихся отброшенными на край жизни, к огромной зловонной свалке, куда свозили все отходы из Бруклина. На заболоченной местности рядом с водными просторами самовольные поселенцы из Сицилии и южной Италии обитали в хижинах из жести и рубероида и выживали только потому, что ловили моллюсков и разводили цыплят.

Канарси был конечной остановкой часового трамвайного маршрута, начинавшегося на Манхэттене. Это была окраина города, его последняя открытая местность, пока тот дефицит жилья, который породил сооруженные на скорую руку пригороды наподобие Левиттауна, не спровоцировал строительный бум. Застройщики придали Канарси более «городской» вид, сродни Флэтлендсу, создав упорядоченный массив стоящих почти вплотную друг к другу кирпичных зданий и многоквартирных домов, напоминающих картонные коробки. К 1970 году там жили около восьмидесяти тысяч человек. В основном это были сицилийцы, итальянцы из южных областей страны, иммигранты из Восточной Европы еврейского происхождения или же потомки их всех – клерки, курьеры, пекари, портные и рабочие нью-йоркских фабрик.

Многие в свое время бежали из «меняющихся» районов на север и северо-восток – в Браунсвилл и Восточный Нью-Йорк[54 - После Второй мировой войны большое количество пуэрториканцев с Карибских островов и афроамериканцев с юга эмигрировало в Нью-Йорк в поисках работы. Во второй половине ХХ века Восточный Нью-Йорк оказался населен преимущественно афро- и латиноамериканцами, что принесло множество новых социально-экономических проблем, включая массовую безработицу и преступность. Браунсвилл же всегда отличался высоким уровнем бедности и преступности среди всех районов Нью-Йорка. – Примеч. ред.]. С приходом иммигрантов с юга Соединенных Штатов и из Пуэрто-Рико цвет кожи представителей этих сообществ стал в среднем темнее, а между старыми и новыми группами населения произошло немало жестоких столкновений. Особенно неспокойно стало в Браунсвилле, где изначально были сильны позиции Мафии. Со временем, однако, даже самые стойкие итальянцы выбрались оттуда и перебазировались в Канарси. В 1972 году так поступил Джон Готти, восходящая звезда в «семье» Гамбино из манхэттенской бригады, несмотря на то что жил он в Бруклине.

Подобно нижнему Ист-Сайду в начале XX века и Браунсвиллу в середине, Канарси 70-х годов целенаправленно взращивал наемных рабочих для «такой жизни». Некоторые местные жители по-прежнему не признавали никакую власть, кроме «семьи», и по-прежнему не доверяли правительству, полиции и даже школам. По этой причине еще в 1970 году среднюю школу окончили меньше половины юных итальянцев в Канарси (имеются в виду мальчики).

Отсутствие жизненных достижений молодежи не помешало канарсийцам выдвинуть инициативу о постройке собственных учебных заведений, когда Министерство образования в 1972 году обнародовало планы по автобусной развозке чернокожих учащихся из тридцати двух общеобразовательных школ в исключительно белые до недавнего времени школы Канарси[55 - Имеется в виду лихорадившая чуть ли не всю страну в 1960–1970-х годах борьба с расовой сегрегацией в школах. – Примеч. ред.]. Лига гражданских прав американцев итальянского происхождения, основанная двумя годами ранее капо «семьи» Коломбо, помогла организовать нашумевший, но абсолютно безуспешный бойкот. Некоторые протестующие, в жилах которых текла сицилийская кровь, изрядно разбавленная кровью арабских завоевателей, были лишь слегка белее некоторых чернокожих детей.

Участники протеста заявляли, что автобусная развозка вытеснит их с очередного места обитания – и на этот раз им было уже некуда бежать. За спиной Атлантический океан, а афроамериканцы и пуэрториканцы стекались сюда с двух сторон: на западе находился Флэтлендс, но он только строился и жить в нем было значительно дороже. Канарсийцы чувствовали себя отрезанными от мира; их наспех построенный район начинал разваливаться на глазах. Хотя большинство домов были построены на бетонном фундаменте, опиравшемся на скальные образования ниже пористого поверхностного слоя почвы, бульвары и улицы не имели под собой такой опоры и довольно скоро начали вспучиваться и проседать – а ремонтировать их никто не спешил, – так что Канарси, при всей своей новизне, уже казался весьма потрепанным.