Гордость и предубеждение

Элизабет вновь появилась среди них, дабы сообщить лишь, что Джейн стало хуже и отойти от нее невозможно. Бингли предложил немедля послать за г-ном Джоунзом, а сестры его, убежденные, что от провинциальных советов толку не будет, рекомендовали отправить посыльного в город за весьма прославленным лекарем. Об этом Элизабет не желала и слышать, однако к предложенью их брата отнеслась благосклоннее; уговорено было, что, если юная г-жа Беннет существенно не поправится, за г-ном Джоунзом пошлют рано утром. Бингли немало переживал, сестры его утверждали, что убиты. Они, впрочем, утишили свои горести дуэтами после ужина; брат же их не нашел лучшего облегченья своим страданьям, нежели велеть экономке уделять больной даме и ее сестре все возможное вниманье.

Глава IX

Почти всю ночь Элизабет провела у сестры в спальне и с утра, к своему удовольствию, смогла сносно ответить на вопросы, кои спозаранку были переданы г-ном Бингли через служанку, а через некоторое время поступили от двух изысканных дам, прислуживавших его сестрам. Впрочем, невзирая на улучшенье, Элизабет попросила отослать записку в Лонгборн, дабы мать навестила Джейн и сама составила мненье. Записка была послана тотчас, и суть ее немедля приняли к сведенью. Г-жа Беннет, сопровождаемая двумя младшими дочерьми, прибыла в Незерфилд вскоре после завтрака.

Г-жа Беннет горевала бы, обнаружь она Джейн в явной опасности; однако, навестив дочь и утешившись тем, что недуг той не внушает опасений, она не желала Джейн скорейшего выздоровленья, ибо таковое, по вероятию, удалило бы дочь из Незерфилда. Оттого г-жа Беннет и слушать не желала Джейн, молившую отправить ее домой; аптекарь, явившийся примерно тогда же, равно полагал, что уезжать нецелесообразно. Мать и три дочери посидели с Джейн, а затем по приглашенью юной г-жи Бингли сопроводили последнюю в утреннюю столовую. Бингли приветствовал их надеждами, что г-жа Беннет не обнаружила юную г-жу Беннет в состояньи худшем, нежели ожидала.

– В таком состояньи я ее и обнаружила, – последовал ответ. – Она слишком больна, чтоб ей переезжать. Господин Джоунз говорит, и думать нечего ее перевозить. Мы вынуждены будем еще некоторое время злоупотреблять вашей добротою.

– Перевозить! – вскричал Бингли. – И думать нечего. Я уверен, моя сестра воспротивится ее отъезду.

– Можете не сомневаться, сударыня, – с холодной любезностью молвила юная г-жа Бингли, – что, оставаясь с нами, дочь ваша получит все необходимое ей вниманье.

Г-жа Беннет велеречиво излила свою благодарность.

– Разумеется, – прибавила она, – кабы не столь добрые друзья, уж и не знаю, что бы с нею сталось; она и впрямь серьезно больна и жуть как страдает, хоть и кротка аки голубица – с нею вечно так, столь милого нрава я не встречала за всю жизнь. Всегда говорю остальным девочкам, что с нею они и в сравненье не идут. Славная у вас тут комната, господин Бингли, и очаровательный вид на дорожку. Уж и не знаю поместья в окру?ге, равного Незерфилду. Вы же, надеюсь, не собираетесь в спешке отбыть, хоть и арендовали его ненадолго.

– Я вообще все делаю в спешке, – ответствовал тот, – а потому, если вознамерюсь оставить Незерфилд, отбуду, вероятно, через пять минут. Покуда же, впрочем, я полагаю, что прочно тут осел.

– Сего я от вас и ожидала, – отметила Элизабет.

– Вы начинаете меня постигать, а? – вскричал он, обернувшись к ней.

– О да – я вас понимаю совершенно.

– Хотел бы я счесть сие комплиментом; боюсь, однако, сие жалкая участь – быть столь прозрачным.

– Так оно всегда и бывает. Глубокий, сложный характер совершенно необязательно более или менее достоин уваженья, нежели тот, что подобен вашему.

– Лиззи! – возмутилась ее мать. – Не забывай, где находишься, и брось эти вольности, кои тебе дозволительны дома.

– Я и не знал, – тут же продолжал Бингли, – что вы изучаете нравы. Занимательные, должно быть, изысканья.

– Воистину, однако сложные характеры занимательнее всех. Они располагают хотя бы сим преимуществом.

– Провинция, – вмешался Дарси, – обыкновенно редко в силах подарить предметы для подобных изысканий. Общество в провинции крайне ограниченно и однообразно.

– Однако люди так меняются, что в них вечно обнаруживаешь нечто новое.

– И в самом деле, – возмутилась г-жа Беннет, оскорбленная тоном, коим он помянул провинцию. – Уверяю вас, такого здесь творится не меньше, нежели в городе.

Все собранье немало удивилось; на мгновенье Дарси воззрился на нее, затем молча отвернулся. Г-жа Беннет, решившая, будто одержала над ним верх, вознамерилась закрепить свой триумф.

– Лично я не вижу, чем Лондон превосходит провинцию, если не считать лавок и общественных зданий. Провинция жуть насколько милее, правда, господин Бингли?

– Когда я в провинции, – отвечал тот, – мне хочется остаться здесь навсегда; примерно то же происходит со мною в городе. У провинции и города имеются свои преимущества, и я равно счастлив и здесь, и там.

– Да-с – это потому что у вас характер подходящий. Но сей джентльмен, – глядя на Дарси, – похоже, вовсе не ценит провинцию.

– Ну честное слово, мама?, вы заблуждаетесь, – вмешалась Элизабет, краснея за мать. – Вы неверно поняли г-на Дарси. Он разумел лишь, что в провинции не встречаешь такого разнообразья людей, как в городе, – согласитесь, это правда.

– Разумеется, дорогуша, никто сего и не говорит; что же до разнообразья, полагаю, с нашим графством немногие сравняются. Я знаю, что мы обедали с двадцатью четырьмя семействами.

Лишь забота об Элизабет позволила Бингли сохранить невозмутимость. Сестра его явила меньше такта и с весьма выразительной улыбкою устремила взор на г-на Дарси. Элизабет, желая отвлечь мать от обсуждаемой темы, спросила, заходила ли без нее в Лонгборн Шарлотта Лукас.

– А как же – вчера была с отцом. Какой прелестный человек сэр Уильям – правда, господин Бингли? Какой светский! Какое благородство, какая непринужденность! Для каждого находит слова. Вот, по моему мненью, что такое хорошее воспитанье, а персоны, кои полагают себя страшно важными и рта притом не открывают, сильно ошибаются на сей счет.

– Шарлотта обедала с вами?

– Нет, ушла домой. Мне помстилось, ей надобно было проследить за пирогами. Лично я, господин Бингли, всегда держу слуг, которые умеют выполнять свою работу; мои дочери воспитаны иначе. Но всяк сам себе судья, а у Лукасов замечательные девочки, уверяю вас. Жалко, что некрасивые! Не то чтоб я думала, будто Шарлотта совсем уж дурнушка, – но она ведь наша близкая подруга.

– Мне она показалась очень приятной молодой дамою, – отвечал Бингли.

– Ой, ну конечно – однако согласитесь, она довольно невзрачна. Леди Лукас и сама об этом часто говорит, завидует мне, что Джейн такая красотка. Не хочу хвастать собственным ребенком, но Джейн – редко встретишь кого красивее. Все так говорят. Я-то что, я пристрастна. Когда ей минуло всего пятнадцать, один джентльмен в городе, у моего брата Гарднера, так ее полюбил, что невестка моя думала, он Джейн руку и сердце предложит еще до нашего отъезда. Но он тем не менее же ничего такого не сделал. Наверное, решил, что она слишком молода. Впрочем, он написал ей стихи – да еще какие красивые.

– Чем привязанность его и завершилась, – нетерпеливо вмешалась Элизабет. – Сколько нежных чувств преодолены были подобным манером. Интересно, кто первым открыл, сколь могущественна поэзия в изгнаньи любви!

– Я всегда полагал, что поэзия – пища для любви, – заметил Дарси.

– Благородной, крепкой, здоровой любви – возможно. Сильному все на пользу. Но я убеждена, что легкую, хилую склонность добрый сонет заморит до смерти.

Дарси лишь улыбнулся; в воцарившемся молчаньи Элизабет страшилась, как бы мать не явила свою ограниченность снова. Элизабет жаждала заговорить, но в голову ничего не приходило; после краткой паузы г-жа Беннет вновь принялась благодарить г-на Бингли за доброту к Джейн и извиняться за то, что свалила ему на голову еще и Лиззи. Г-н Бингли отвечал с неподдельной любезностью и младшую сестру свою также понудил любезно высказать все, что полагается к случаю. Та сыграла свою роль не слишком обходительно, однако г-жа Беннет была удовлетворена и вскоре велела подогнать экипаж. По этому сигналу вперед выступили две ее младшие дочери. Весь визит девочки перешептывались и в результате порешили, что младшей надлежит припомнить г-ну Бингли данное им сразу по приезде обещанье устроить в Незерфилде бал.

Лидия была крепкой высокой девочкой пятнадцати лет, цветом лица прекрасна, обликом добродушна – любимица матери, чья нежность рано вывела дочь в общество. Лидия обладала жизнерадостностью и некоей природной самоуверенностью, каковую вниманье офицеров, коих расположили к Лидии вкусные обеды ее дядюшки и ее собственная непринужденность, обратило в нахальство. Оттого Лидия весьма невозмутимо спросила г-на Бингли о бале и резко напомнила о его обещаньи, прибавив, что не сдержать слово будет наиприскорбнейшим в мире поступком. Ответ Бингли на сию внезапную атаку усладил уши г-жи Беннет:

– Уверяю вас, я готов хоть сейчас выполнить обещанное, и, когда ваша сестра поправится, можете назвать любой день. Но вы вряд ли пожелаете танцовать, пока она болеет.

Лидия объявила, что вполне удовлетворена:

– О да, гораздо лучше дождаться, пока Джейн станет лучше, – капитан Картер, скорее всего, как раз вернется в Меритон. – А когда вы дадите свой бал, – прибавила она, – я буду настаивать, чтоб они дали свой. Скажу полковнику Форстеру, что будет весьма жаль, коли он сего не устроит.

Засим г-жа Беннет с дочерьми отбыли, а Элизабет тотчас вернулась к Джейн, оставив свое поведенье и манеры своих родных на потребу злым языкам сестер Бингли и г-на Дарси; последнего, впрочем, так и не удалось принудить к порицанью Элизабет, невзирая на все остроты юной г-жи Бингли касательно прекрасных очей.

Глава X

День миновал манером, сходным с днем накануне. Г-жа Хёрст и юная г-жа Бингли несколько часов провели у постели болящей, каковая, хоть и медленно, поправлялась; вечером же Элизабет присоединилась к собранью в гостиной. Карточный столик, впрочем, не возник. Г-н Дарси писал, а юная г-жа Бингли, сидя подле него, наблюдала за продвиженьем его письма и то и дело взывала к его вниманью, передавая посланья его сестре. Г-н Хёрст и г-н Бингли составили партию в пикет, а г-жа Хёрст наблюдала за их игрою.

Элизабет углубилась в рукоделье и удовлетворительным образом развлекалась, наблюдая за тем, что происходило меж Дарси и его соседкою. Беспрестанные похвалы дамы касательно его почерка, ровности строк или длины письма в сочетании с решительным безразличьем, кое встречало сии комплименты, образовывали любопытный диалог и совершенно гармонировали с мненьем Элизабет относительно обоих.

– Как обрадуется такому письму юная госпожа Дарси! Г-н Дарси не отвечал.

– Вы необычайно быстро пишете.

– Вы ошибаетесь. Я пишу довольно неторопливо.

– Сколько писем вам, должно быть, приходится писать за год! Да еще деловая корреспонденция! Сколь сие, вероятно, скучно!

– Стало быть, возблагодарим судьбу за то, что они – мой удел, но не ваш.