По спине у меня снова прошел холодок.
– Его сильно избили?
– По-моему, да. Полицейские вызвали «скорую». Миссис Митфорд уехала вместе с ним.
– В какую больницу?
– В Северную.
– Можно от вас позвонить?
– Конечно, мистер Мэнсон. Я живу в соседнем доме. – Он свистнул пса и проводил меня к своему бунгало – точной копии дома Уолли.
Через две минуты я разговаривал с Джин:
– Митфорда избили. Он в Северной больнице. Вы не могли бы приехать? Ширли наверняка понадобится помощь.
– Сейчас буду, – сказала она и повесила трубку.
Я думал, что Джин приедет позже меня, но у больницы мы оказались одновременно. Наверное, ее «порше» был помощнее моего «мерседеса». Она вышла из машины, и мы мрачно переглянулись.
– Он совсем плох?
– Не знаю. Давайте выясним.
Оказалось, что в тот вечер дежурил доктор Генри Стэнстед, мой приятель по игре в гольф.
– Что скажете, Генри? – спросил я, заглянув в ординаторскую.
– Дело плохо. Эти подонки на нем живого места не оставили. Сломана челюсть, треснули четыре ребра. И его по меньшей мере трижды ударили ногой по голове.
– А Ширли?
Он кивнул на дверь:
– Там. Послушайте, Стив, сегодня у нас напряженная смена. Вы не могли бы взять Ширли на себя?
– Для того и приехали. – Я повернулся. – Джин?..
Она кивнула и скрылась за дверью.
– Он выживет?
– Да, но ближайшие дни будут сложными. Не исключено, что он ослепнет на один глаз.
– А что полиция?
– Взять показания можно будет дней через пять. В лучшем случае через четыре. Раньше он не заговорит.
Джин вывела из комнаты Ширли, дрожащую, зареванную. Я подошел к ним:
– Ширли, милая, мне так жаль…
Промокнув опухшие глаза носовым платком, она бросила на меня гневный взгляд:
– Это все ты и твой проклятый журнал! Я предупреждала Уолли, а он и слушать ничего не хотел!
Она вцепилась в Джин. Та посмотрела на меня и покачала головой. Я отступил в сторону, и обе женщины ушли.
– Ну ладно, Стив. Звони и заходи в любое время. Он выживет.
Пожав мне руку, Стэнстед убежал по делам.
Четыре-пять дней! Я подумал про Горди. Оставалось надеяться на Уэббера. Если он не поможет, мне конец.
Я поплелся по бесконечному коридору в приемный покой.
– Мэнсон?
Обернувшись, я увидел крупного мужчину в фетровой шляпе с широкими полями и мешковатом дождевике. Лу Бреннер, сержант городской полиции.
Тридцать восемь лет. Каменная физиономия, расплющенный нос, бегающие голубые глазки, вечная щетина, мощное телосложение и сомнительная репутация. Поговаривали, что он любит сперва ударить побольнее, а потом уже задавать вопросы. Однажды Уэббер сказал мне, что Бреннер не считается ни с кем, кроме капитана Шульца. Мне стало интересно, и я спросил почему.
– Вы не поверите, но у этого сукина сына славная жена. Однажды, когда миссис Бреннер возвращалась домой, на нее напал шальной наркоман. Шульц – тогда он был лейтенантом – все видел, но стоял слишком далеко. У наркомана был нож. В общем, Шульц его пристрелил. Говорят, то был самый меткий выстрел с тех пор, как придумали порох. Преувеличивают, конечно. Но пуля прошла прямо под рукой миссис Бреннер и попала наркоману в голову. У жены Бреннера осталась царапина от ножа. С тех пор сержант боготворит Шульца. Он не забыл о том выстреле, и никогда не забудет.
Я взглянул на Бреннера:
– Вы что-то хотели?
– Угу. – Он сердито зыркнул на меня. – Этот ваш парень, Митфорд… Интересная персона. Над чем он работал?
– А вам какое дело?
– Свидетели говорят, как только он вышел из машины, на него набросились двое. Избили, забрали пухлый портфель и сбежали. Мы хотим понять, что это было: простое хулиганство или кто-то хотел заткнуть ему рот.
Я лихорадочно думал. Уолли занимался контрактом на строительство новой школы. Наверняка в портфеле был компромат на Хэммонда. А может, записки по магазину «Добро пожаловать» с именами богачей Истлейка? В любом случае Бреннеру об этом знать ни к чему.
– Он расследовал строительные махинации, – сказал я. – Слышали про новую школу? Смету раздули на пятьдесят тысяч долларов.
Бреннер задумчиво смотрел на меня.
– Ну, это вопрос к городскому совету. Что-нибудь еще?
– Насколько мне известно, нет.
– Пожалуй, поговорю с его женой. Она уже дома?
– Думаю, да. Говорите, вопрос к городскому совету? И что с того? Поверьте, это очень неудобный вопрос.