Без денег ты мертвец

Барни кивнул.

– Цыпочка, конечно, умерла на месте, да и Эллиота было непросто достать из того, что осталось от машины. Пришлось отрезать ему левую ступню, которую зажало в обломках. Президент «Пасифик пикчерз», парень по имени Мейер, сказал, чтобы он не волновался, выздоравливал, а потом пусть заскочит повидаться с ним. И ушел. Единственное, зачем он явился, – это чтобы удостовериться, что Эллиот действительно потерял ногу. Он не мог поверить, когда эта новость дошла до него. Только что он заколачивал бабки на своем протеже, который прыгал, бегал, скакал на лошади, плавал, лазил по горам, дрался и делал то же, что и Флинн когда-то, а теперь баста – осталась только симпатичная наружность минус ступня. – Барни выпрямился и посмотрел на меня. – Представляете картинку, мистер? Парень, который мог бы заработать миллион баксов, внезапно без ноги. Забавно, да?

Я не мог не согласиться.

– Эллиот был накачан успокоительными и еще не знал, что потерял ногу. Левишон понимал, что курицы, которая несла ему золотые яйца, больше нет. Ему надо было найти где-то нового красавчика и убедить Мейера пообтесать его, и он понимал, что не может позволить себе тратить время на Эллиота. Левишон обрушил на Эллиота новость, что тот потерял ногу, предложил встретиться, когда он выйдет из клиники, пообещал, что поговорит с Мейером, и смылся.

Через месяц Эллиот вернулся в Парадиз-Сити. Он сильно изменился, стал жестким, мрачным и озлобленным. Он не виделся ни с кем из так называемых друзей. Был сам по себе. Пару месяцев спустя он сделал себе железный протез. Эллиот был крепкий орешек и действительно пытался настойчиво добиться своего, хоть и с железной ногой. Он научился нормально ходить, почти не хромая, но бегать, прыгать, драться и тому подобное – этого он, конечно, уже не мог. К тому же из-за протеза у него развился комплекс неполноценности. До того как потерять ногу, он много времени проводил с цыпочками в своем бассейне, но с железной ногой особо не поплаваешь.

Эллиот привык трахаться с какой-нибудь девчонкой три-четыре раза в неделю, но теперь ему было довольно неловко ложиться в кровать с куколкой, имея красную культю вместо ступни. Но это была лишь малая часть его проблем. Едва удостоверившись, что может нормально ходить, он полетел в Голливуд и позвонил Левишону. Когда Эллиот вошел в офис агента, тот уставился на него во все глаза. Левишон списал Эллиота, но его надежды на новую партию золотых яиц возродились, когда он увидел, как этот высокий загорелый красавчик вошел к нему как ни в чем не бывало.

Левишон немедленно связался с Мейером, но Мейер понимал, что Эллиот обречен на провал. Он знал, что у Эллиота нет актерского таланта. На его взгляд, продавать умение Эллиота драться в кадре в сочетании с его железной ногой было то же самое, что втюхивать евнуху контрацептивы. Мейер сказал, что ему, конечно, очень жаль, но шансов никаких. Стоит отдать должное Левишону – он попытался, но если Мейер говорил «нет», это означало «нет».

Когда Левишон сообщил эту новость, Эллиот уставился на него, лицо его побелело.

– И чем же мне теперь, черт возьми, зарабатывать на жизнь? – вопросил он.

Левишон не вполне понимал, почему Эллиот так тяжело это воспринял.

– Что ты волнуешься? – спросил он нетерпеливо. – У тебя есть роялти с трех фильмов. Ты можешь рассчитывать по крайней мере на тридцать тысяч долларов в год в следующие пять лет и чуть меньше – еще пять лет после этого. Голодать ты точно не будешь, а кто знает, что случится через десять лет, – может, мы все уже умрем.

Эллиот сжал кулаки.

– Я кругом в долгах, – сказал он. – Тридцать тысяч – это же кот наплакал. Я рассчитывал, что этот новый контракт вытащит меня из ямы.

Левишон пожал плечами:

– Продай виллу. Ты сможешь выручить за нее полмиллиона.

– Она не моя, черт побери! Она заложена до самой крыши!

– Ладно, Дон, давай перейдем к делу: сколько ты должен?

Эллиот в отчаянии воздел руки:

– Я не знаю, но очень много… что-то около двухсот тысяч… возможно, больше.

Левишон подумал секунду. Он был сметлив и сейчас увидел шанс сделать хорошее вложение. Шесть фильмов Эллиота могли давать около тридцати тысяч долларов в год в ближайшие пять лет и еще сколько-то в течение следующих пяти лет. Левишон сказал, что может поискать кого-то (имея в виду себя), кто купит права и заплатит Эллиоту сто тысяч наличными сразу.

Эллиот пытался выторговать сто пятьдесят тысяч, агент сказал, что посмотрит, можно ли что-то сделать. Эллиот вернулся в Парадиз-Сити и стал ждать.

Наконец Левишон убедил его взять сто тысяч долларов, и, будучи припертым к стенке, Эллиот согласился. Он взял наличные и с этого момента балансировал на грани.

Деньги пошли на уплату некоторых его долгов. Беда Эллиота была в том, что он просто не мог прекратить тратить. Ему следовало бы убраться с виллы и переехать в маленькую квартирку. Следовало избавиться от своих слуг, которым он хорошо платил и которые обжирались за его счет. Не надо было ему и заказывать новый «роллс» стоимостью около тридцати тысяч долларов, обещая заплатить позже.

Он понимал, что летит в пропасть, но казалось, что он ничего не мог поделать, чтобы этого избежать.

На задворках его сознания маячила мысль о суициде.

Когда катастрофа наконец произойдет, сказал он себе, он опустошит пузырек снотворного, и все дела.

Если уж ему суждено так закончить свою жизнь, решил Эллиот, он будет ковать железо, пока горячо. Он снова стал развлекаться. Его вечеринки не имели такого успеха, как раньше, потому что и сам он не был таким, как раньше. Его жесткость, его циничное, насмешливое настроение раздражали людей. Никто и подумать не мог, что он на мели. К этому времени уже все знали, что у него протез и что его выкинули из кино, но все полагали, что он скопил достаточно, когда был при деньгах, чтобы все еще считаться очень богатым человеком.

И вот однажды раздался звонок от банковского менеджера, который настоятельно попросил Эллиота заскочить поболтать. Эллиот понял, что это значит. Он заскочил поболтать. Его кредитный счет был превышен на двадцать тысяч долларов, и банковский менеджер, который частенько играл с ним в гольф, с сожалением заявил, что не может больше давать ему кредит.

– Управляющий давит на меня, чтобы этот долг был уменьшен, – сказал он. – Ты можешь с этим что-нибудь сделать, Дон?

– Положись на меня, я все исправлю, – сказал Эллиот, понимая, что у него нет ни единого чертова шанса исправить хоть что-нибудь. – Что такое c твоими людьми, Джек? Двадцать тысяч – это ж гроши!

Банковский менеджер согласился, но признался, что его люди оказывают на него давление. «Так что давай сократим долг хотя бы наполовину, Дон».

Эллиот сказал, что все исправит, и ушел.

Двухместный «роллс» доставили на прошлой неделе: это была единственная такая машина в городе. Эллиоту первому предложили купить ее, и он просто не мог устоять, зная, что агент по продаже автомобилей не будет слишком давить на него с оплатой.

Он обнаружил, что эта шикарная машина – отличный способ подкрепить его провисший кредит. Только и надо было, что прикатить на ней в любой магазин или к его личному портному, чтобы кредит немедленно был ему гарантирован.

И вот однажды японский мажордом сообщил Эллиоту, что запасы виски и рома поиссякли, и напомнил, что на завтра назначена большая коктейльная вечеринка.

Когда Фред Бейли, управляющий винным магазином, попросил сначала оплатить его последний счет, Эллиот был в шоке.

– Это тянется уже шесть месяцев, мистер Эллиот, – объяснил Бейли, извиняясь. – Шесть тысяч долларов. Могу я попросить вас?..

Эллиот вылупился на него. Он не мог и предположить, что все эти паразиты, которых он развлекал, сумели высосать за полгода алкоголя на шесть тысяч долларов.

– Я пришлю вам чек, – сказал он беззаботно. – А сейчас, Фред, я бы хотел четыре ящика скотча и пять джина… как обычно. Пришлешь их ко мне сегодня днем, ладно?

Бейли помялся. Затем, глянув в окно на «роллс», нехотя кивнул. Хозяин такой тачки, сказал он себе, не может быть на мели.

– Хорошо, мистер Эллиот, но все же оплатите этот чек. На меня ведь тоже давят.

В этот момент Эллиот осознал, что его время уходит. Вернувшись на виллу, он собрал все неоплаченные счета и провел безрадостный день, суммируя их. Так он обнаружил, что должен около семидесяти тысяч долларов, и это не считая оплаты за «роллс-ройс».

Выпрямившись, он с тревогой оглядел роскошно обставленную гостиную. В те времена, когда он зашибал деньги, он накупил современной живописи, дорогих скульптур и среди прочего – коллекцию нефритовых изделий, которая обошлась ему приблизительно в двадцать пять тысяч долларов. Все это барахло Эллиот приобрел у Клода Кендрика.

Барни замолк, приканчивая свое пиво, затем прищурился на меня:

– Вы помните, я упоминал Клода Кендрика?

Я сказал, что помню и что Джоуи Лак назвал Кендрика главным перекупщиком в городе.

Барни одобрительно кивнул:

– Так и есть. Я рад, что вы меня внимательно слушаете, мистер Кэмпбелл. Знаете что? Ничто так не обламывает парня Ухо Востро, как глухота аудитории.

Это, сказал я, очень понятно.

Повисла пауза, пока Сэм доставлял очередной стакан пива, и Барни продолжил свой рассказ: