Лапа в бутылке

– Пожалуй, есть такая… – чуть погодя сказал он. – Смышленая крошка. Зовут Джули Холланд. Работает у Сэма Хьюарта в «Бридж-кафе». Сид видел ее. Как думаешь, Сид, справится?

Бернстайн пожал плечами. Его морщинистое лицо помрачнело.

– Кто ж ее знает. Эта, пожалуй, может. Только ей придется обуздать свой норов. Характером она маленькая злобная сучка.

Гарри рассмеялся:

– Ма, Сид настроен предвзято. Он ущипнул эту девицу за попку, а она врезала ему по харе. Умора! Я чуть пуп не надорвал. Не слушай ты его. Думаю, она справится. Девица видная и далеко не дура. Хьюарт о ней высокого мнения, а ты знаешь, каким ему приходится быть осторожным.

– В полиции о ней знают? – спросила миссис Френч.

– Ни сном ни духом. Неприятностей она избегает, но мне известно, что она бредит большими деньгами. Она мне рассказала кое-что о себе. Девица амбициозна, и ее достало гнуть спину, чтобы едва скопить несколько фунтов в неделю. Думаю, она достаточно отчаянная, чтобы рискнуть за хорошие деньги.

– Всего мы ей рассказать не можем. Слишком рискованно. А когда сделаем дело, мы должны быть уверены, что она не проболтается. Копы наверняка заподозрят кого-то из персонала и станут на нее давить. Мы должны знать наверняка, что она не заговорит, если дело вдруг примет худой оборот.

Тео подался вперед, и свет упал на его лицо.

– Да пусть приводит свою девицу. Я прослежу, чтобы она не заговорила, – сказал он.

Тео был крепким коротышкой с длинными темными волосами, тонкими сальными прядями, закрывавшими уши и падавшими на воротник. Все его круглое, нездорово бледное лицо расцвечивали прыщи и угревая сыпь. Взгляд зеленых, близко поставленных глаз казался жестоким. На нем был светло-голубой залоснившийся саржевый костюм, мешковатый и бесформенный, а шапка, на которую без слез не взглянешь, каким-то чудом держалась на затылке, напоминая дохлого пушного зверька, вытащенного из сточной канавы. Было в лице Тео что-то устрашающе злобное и враждебное, и все взглянули на него с испугом. В комнате внезапно повисло тревожное напряжение.

– Только без рукоприкладства, – быстро проговорил Бернстайн. – Я не потерплю насилия.

– Да иди ты, – бросил Тео и снова задвинулся в тень.

– Я тоже не потерплю, – резко бросил Гарри. – Уж больно ты любишь поколачивать девчонок, Прыщавый. Смотри, как бы я не навалял – по твоему мерзкому рылу.

– Прекратите! – рявкнула миссис Френч. – Нам нужна девчонка, иначе дело не выгорит. А ты – как, нравишься ей, Гарри?

Гарри усмехнулся:

– Ну, я б не сказал, что она меня прямо ненавидит. Странное дело, но девчонки и впрямь западают на меня. Только не спрашивайте почему. – Он поспешно отодвинул ногу, по которой его пнула Дана. – Само собой, за исключением присутствующих, – добавил он, подмигнув. – Но когда эта крошка смотрит на меня, взгляд у нее становится таким… чувственным. Если это что-то значит.

– Давай поработай с ней, – сказала миссис Френч. – Если правильно за нее возьмешься, болтать она не станет. Тем более если на тебя запала.

– Ты и твои чертовы бабы, – сердито проговорила Дана. – Ты когда-нибудь повзрослеешь?

– А мне в кайф таким, какой я есть. – Гарри погладил ее по руке. – Они ж ничего не значат для меня. И ты это знаешь.

– Может, вы двое уже свалите куда-нибудь и там покурлычете? А то я сейчас блевану, – глумливо прогундосил Тео.

– Я сейчас зашибу эту жирную мразь! – рассвирепел Гарри.

– В общем, займись девушкой, Гарри, – сказала миссис Френч, сердито глянув на Тео. – Без нее нам никак. Она нужна мне примерно через неделю. Управишься?

– Э, погодите-ка. Я не говорил, что берусь за дело. Что я с этого буду иметь? И это должно быть убедительно, иначе я не согласен.

Миссис Френч ждала таких слов. Она взяла карандаш и придвинула к себе блокнот.

– Меха застрахованы на тридцать тысяч. Допустим, мы выручим за них… семнадцать? – Она вопросительно взглянула на Бернстайна.

– Нечего на меня смотреть, – резко бросил Бернстайн. – Я не скажу, сколько они стоят, пока не увижу их. В любом случае семнадцать слишком много. Скорее десять, если они так хороши, как ты говоришь. Но сперва я должен увидеть товар, а уже потом разговаривать о цене.

– А еще там есть драгоценности, – продолжила миссис Френч, пропустив мимо ушей слова Бернстайна. Она принялась что-то быстро царапать в блокноте, в то время как остальные не сводили с нее глаз. – Гарри, твоя доля выйдет не менее восьми тысяч. Может, и больше.

– Вот это разговор! – воскликнул Гарри, глаза его загорелись. – За восемь-то тысяч…

– Да вы с ума сошли! – вскричал Бернстайн, его руки взметнулись над столом, как две испуганные летучие мыши. – Как можно давать такие обещания! Вы же хотите, чтобы я забрал товар? Тогда цену назначу я. Вы не можете говорить, что товар будет стоить столько-то или столько-то. Сначала я должен его увидеть.

– Сид, если ты не в состоянии сейчас назвать сумму, это сделает кто-нибудь другой, – беззлобно проговорила миссис Френч. – Ты не единственный скупщик краденого, кто хотел бы заполучить меха Уэсли.

Тео слегка ткнул локтем Бернстайна.

– Напялишь их поверх своей жилетки и прикинешь, как оно сидит, – сказал он и заржал.

Дождь плескал в окна и пузырящимися речушками бежал по водостокам. Одинокий полисмен, закутавшись в плащ с накидкой, шагал по Мейфэр-стрит, не подозревая о том, что в нескольких ярдах от него готовится ограбление. Его не интересовали кражи. Мысли его сейчас занимала рассада капусты, которую он высадил сегодня днем. «Как же кстати, – думал он, – этот дождь».

II

Если доведется вам искать кафе, рестораны и клубы, каким-то образом маскирующиеся в джунглях из кирпича, камня и грязных окон вдоль Кинг-стрит, Фулэм-Пэлэс-роуд и Хаммерсмит-Бридж-роуд, вы найдете массу разнообразнейших заведений. И вас, вероятно, удивит, как они, такие с виду захудалые, остаются на плаву и что кому-то из многолюдных толп покупателей и праздношатающихся с Хаммерсмит-Бродвея придет в голову отправиться в такие места перекусить. Но лишь по ночам и в предрассветные часы именно эти самобытные кафе и ресторанчики просыпаются к жизни. Случись вам оказаться в этом районе после одиннадцати вечера, вы найдете эти заведения заполненными довольно зловещего вида скоплением мужчин и женщин: беседуя вполголоса над чашкой чая или кофе, они поднимают подозрительные взгляды всякий раз, когда открывалась дверь, и расслабляются, когда узнают вновь прибывшего.

Именно в такие места дезертиры военной службы, устав торчать в своих крысиных норах, заскакивают хлебнуть кофейку и оглядеться, прежде чем направиться в Вест-Энд. Именно здесь собираются мелкие шайки, чтобы обсудить последние детали будущего рейда; именно здесь ошиваются самые порочные из всего лондонского отребья – размалеванные девицы в сандалиях и ярких свитерах – перед выходом на ночную охоту.

Первым среди этих кафешек и ресторанов считалось «Бридж-кафе», которым владел Сэм Хьюарт – суровый безжалостный крепыш неопределенных лет. Кафе он приобрел по дешевке в самый пик бомбежек Лондона. Хьюарт верил, что в будущем в этом районе непременно возникнет необходимость в подобном заведении, где станут встречаться ушлые парни, обмениваться посланиями, зная, что те наверняка будут доставлены, получать информацию о том, кто в городе, а кто нет и кто дает лучшую на тот момент цену за шелковые чулки, сигареты и даже норковые шубы.

Шесть месяцев назад в кабинет Хьюарта вошла девушка и назвалась Джулией Холланд. Она сообщила, что работает неподалеку в двухпенсовой библиотеке и что слышала, будто в штате «Бридж-кафе» появилась вакансия.

– Я могу быть полезной вам, – тихо проговорила она. – В работе я непривередлива.

На Хьюарта она произвела впечатление. Ему понравилось, как темные распущенные волосы девушки натуральными локонами обрамляли ее довольно бледное личико. Понравились ее настороженные серые глаза, и особенно фигура, которая, как подсказало ему развращенное воображение, роскошно смотрелась бы без одежды. А еще удивило то обстоятельство, что он не заприметил эту Джули раньше. Она сказала, что работала в библиотеке, значит он должен был видеть ее. Сэм даже расстроился: должно быть, постарел. Пять лет назад такую кралю он бы не пропустил. Тогда на работе он едва ли не целыми днями думал о девушках. Они присутствовали в его мыслях осознанно и подсознательно – так, как порой смерть присутствует в мыслях пугливых тихонь. Но в последнее время его мысли уже не были так привычно заняты ими, и когда он сознавал это, расстраивался и беспокоился. «Годы, – с горечью сказал он себе, – старею…»

Стоявшая перед ним девушка разбудила в нем почти угасшее вожделение. Облегающий свитер подчеркивал ее полную грудь, и юбка была узкой и короткой. От жадного взгляда Хьюарта едва ли укрылась хоть одна линия ее тела. Яркая помада делала очертания ее рта идеальными, а губы казались такими нежными и манящими, что у Сэма перехватило дыхание.

Хьюарт был бы сильно удивлен и раздосадован, узнай он, что девушка так оделась намеренно, дабы раздразнить его стареющую похоть. Ее приятель, молодой спекулянт, шепнул ей, что Хьюарт ищет толковую девицу, которая умеет держать язык за зубами. С Хьюартом, сказал он, будет все путем, если ей не жалко, чтобы ее иногда лапали.

– Он стареет, – сообщил спекулянт с цинизмом, не оставившим Джули равнодушной. – Знаешь ведь, какие они, старики. Можешь крутить им, как захочешь.

Что же до кафе… Ей не было нужды объяснять, что собой представляли кафе и рестораны в этом районе. «Бридж-кафе» не являлось исключением, но Хьюарт платил хорошие деньги. В этом-то и дело. Деньги просто замечательные. «Он будет платить тебе шесть фунтов, а может, и больше, если дашь ему иногда щипнуть себя за ножку, а то раскрутишь старика и на все семь».

Семь фунтов в неделю! В те времена подобная сумма казалась Джули пределом ее честолюбивых устремлений. Она решила во что бы то ни стало заполучить эту работу. Что же до возможных приставаний Хьюарта – такие штучки ей не в новинку. Семь фунтов в неделю! Это ж целое состояние.

Джули было двадцать два года. Двадцать из них прошли в крайней нищете, когда приходилось выкручиваться, экономя на всем и довольствуясь буквально крохами. Ее родители были ужасающе бедны, дом – убогим и грязным, а она – вечно голодной. И всегда, сколько она себя помнила, ее не оставляло отчаянное чувство, будто она в ловушке, а жизнь бежит мимо, ускользая от нее и лишая всех чудесных вещей, которые она могла бы иметь, будь у нее деньги. Именно голод сформировал ее характер. Голод изощрил ее ум, сделав Джули хитрой и коварной. Голод и зависть, потому что зависть изводила и терзала ее, делая необщительным и замкнутым ребенком, а впоследствии – изворотливой, черствой и расчетливой молодой женщиной.

Едва Джули подросла настолько, чтобы уметь отличать имущих от неимущих, зависть всецело завладела ею. Она завидовала людям, имеющим опрятные дома, хорошую одежду и машины; завидовала слепому нищему на углу ее улицы, когда ему подавали милостыню. Завидовала детям в школе, если те были одеты лучше ее. Она постоянно клянчила у родителей еду, изводила просьбами карманных денег, одежды поприличнее – пока отец, взбешенный своей неспособностью дать девочке то, что она просит, не выпорол ее, чтобы заткнуть ей рот. Однако порка не излечила Джули от зависти. Решимость обладать хорошими вещами оставалась непреклонной, а поскольку родители не могли ее обеспечить, она стала действовать сама. Сначала приворовывала по мелочам: шоколадку у одноклассницы; булочку с прилавка в кондитерской; ленту для волос у сестры; деревянный волчок у мальчишки-соседа. И действовала настолько хитро, что никто не заподозрил ее. Но чем больше она брала, тем больше хотелось еще, и однажды, желая отпраздновать свое двенадцатилетие, она обчистила ювелирный прилавок в «Вулворте». Однако на этот раз Джули имела дело не с детьми и попалась.

Мировой судья проявил снисхождение. Он понимал детей и, когда прочитал отчет о жизни Джули в семье, вызвал девочку к себе. Джули была слишком напугана, чтобы запомнить все, что он тогда сказал ей, но в памяти осталась притча про обезьяну и бутылку, которую судья избрал краеугольным камнем своей проповеди.

– Ты когда-нибудь слышала, как в Бразилии ловят диких обезьян? – удивил ее вопросом мировой судья. – Позволь рассказать тебе. В бутыль кладут орех и подвешивают ее на дерево. Обезьяна засовывает лапу в бутыль, хватает орех, но вытащить не может, так как горлышко слишком узко – лапа с добычей не проходит. Думаешь, обезьяна могла бы разжать лапу, выпустить орех и удрать, не так ли? Однако они никогда так не делают. Обезьяны настолько жадны, что не в силах расстаться с орехом и каждый раз попадаются. Запомни эту историю, Джули. Жадность очень опасна. Если дашь ей волю, рано или поздно она погубит тебя.