Фокусница

– Репортаж! – объяснил я. – Будь ты на моем месте, девочка, ты поняла бы, что это значит. Это сенсация, это слава, это моя фотография на первой полосе!

– А ты никогда не думал о тех, кто заворачивает в твою газету кусок сырого мяса? – поинтересовалась она, медленно сдавая назад, к дороге.

– Ну зачем же так, – поморщился я. – Циничные выпады губят твой романтический образ.

Она немного прибавила скорость, и мы начали спускаться по крутому серпантину.

Впереди уже маячил горный поселок, мимо которого мы проехали на подъеме.

– Давай остановимся, выпьем пива, – предложил я. – В горле пересохло.

Мы въехали на булыжную мостовую, миновали живописную группу цветочниц-индианок, протягивавших нам пестрые букеты, и затормозили возле маленькой пивной. Перед входом под ярким тентом стоял длинный чугунный стол со скамьей. Из дверей несло пивом и потом.

– Внутрь не пойдем, – сказал я, усаживаясь за стол под навесом. – Там дышать нечем, прямо как у нас в редакции.

Она села рядом, сняла широкополую соломенную шляпу и бережно положила ее на стол.

Пожилой щуплый мексиканец вышел из пивной и поклонился. В его глазах мне почудилась тревога, – должно быть, у бедняги неприятности, подумал я. Приняв заказ, он молча удалился.

– У этого малого такой вид, будто на него давит не только собственная шляпа, – сказал я, расстегивая пиджак и незаметно отлепляя от тела рубашку.

– Все они одним миром мазаны, – равнодушно заметила моя спутница. – Их главная забота – угадать, куда прыгнет блоха. Когда-то я их жалела, потом перестала… – Она осеклась, и ее глаза расширились. Она сидела вполоборота ко мне и, вероятно, увидела позади меня что-то необычное.

Я оглянулся. Вход в бар заслоняла фигура толстяка. Да какого! Ничего подобного я в жизни своей не видывал. Он был не просто толст, он был огромен – дюймов на семь больше шести футов[11 - Т. е. двухметрового роста (201 см).]. На голове соломенное сомбреро, могучие плечи укрыты сарапе[12 - Сарапе – мексиканская мужская шаль (плед), часто с бахромой на концах.], однако, помимо этих традиционных атрибутов, я успел заметить добротный черный костюм и мягкие ковбойские сапоги с серебряной отделкой.

Гигант стоял, прислонившись к дверному косяку, с толстых губ свисала сигарета, черные глаза неподвижно смотрели на Миру.

Его глаза особенно поразили меня – непроницаемые, как у змеи. Этот тип определенно мне не нравился. В том, что он не здешний, я ни секунды не сомневался, в деревенском захолустье такие не водятся. Он откровенно пялился на Миру, и от его самоуверенной наглости мне сделалось не по себе.

– Каков красавчик, а? – бросила мне Мира. – Не может быть, чтобы это был один человек. Спорим, что у его мамаши родилась двойня? Наверно, сунула мальцов в горячую ванну, а после не смогла разлепить?

– Послушай, куколка, – сказал я приглушенно, – побереги свое остроумие для меня, ладно? Этот типус его не оценит.

Человек-гора вынул сигарету изо рта и щелчком отправил ее в мою сторону. Она упала на стол между мной и Мирой.

Если бы кто другой выкинул подобный номер, я бы не раздумывая надавал ему по ушам, но из странного суеверия мне претит задирать того, кто вдвое здоровее меня. Я уже говорил вам об этом. Ну а если мужик здоровее меня втрое, я стерплю от него почти что угодно, прежде чем решусь ответить.

Мира всячески подстрекала меня ввязаться в драку. Таковы женщины. Им кажется, что вступить в неравный бой – значит доказать свою доблесть.

– Слабо ткнуть его в жирное пузо? – спросила она.

Возможно, великан не понимал никакого языка, кроме родного, но поди знай! В наше время образованных пруд пруди, и среди них попадаются такие, на кого сроду не подумаешь.

– Чего ты добиваешься? – сказал я шепотом. – Чтобы я поскорее совершил самоубийство?

– Лучше сидеть и смотреть, как этот жиртрест меня оскорбляет? – возмутилась она, сверкнув глазами. – Ты что, не видишь? – И она показала на окурок, дымившийся возле ее руки.

– Всего-то? Пустяки, чистая случайность. Никто не хотел тебя оскорбить. Успокойся. Из-за мнительных дамочек в мире вспыхивают революции.

Тощий мексиканец опасливо протиснулся мимо толстяка, словно тот был не человек из плоти и крови, а смертоносная боевая машина вроде «черной вдовы»[13 - Имеется в виду американский тяжелый ночной истребитель времен Второй мировой войны (Northrop P-61 Black Widow).], подал нам пиво и вновь шмыгнул внутрь.

Толстяк опять закурил, пару раз пыхнул, вынул сигарету изо рта и щелчком направил ее к нам. Пока сигарета описывала в воздухе дугу, я поспешно накрыл рукой свою кружку, но сигарета спикировала в кружку Миры. Прежде чем она успела пикнуть, я быстро поменял кружки местами.

– Вот, пей на здоровье, сладкая моя, только не надо поднимать шум!

Выражение ее лица меня испугало. Она побледнела, глаза вспыхнули, как у кошки в темноте.

Внезапно толстяк расхохотался высоким, режущим слух смехом – как будто ложкой били по пустой кастрюле. Бока его затряслись, усы-ниточки подпрыгнули кверху.

– У сеньора в жилах молоко, – изрек он, хлопнув себя по жирным ляжкам с таким видом, словно его осчастливили.

У меня мелькнула мысль дать-таки ему в сальную рожу, но что-то меня остановило. В здешних краях я давно не новичок и на громил всех мастей насмотрелся вдоволь, но этот экземпляр был совсем другой породы. Его могла бы убедить только пуля, а револьвера я с собой не захватил.

Вот что меня остановило – меня, но не Миру. Она одарила его взглядом, который приструнил бы и отбившегося от табуна жеребца.

– А не пошел бы ты искупаться в озере – или сразу в двух, если одного для такой туши мало!

В повисшей тишине можно было бы услышать, как перышко опустилось на землю.

Жиртрест перестал смеяться.

– У тебя слишком большой рот, крольчонок, – произнес он. – Доведет тебя до беды.

О боже! Он не шутил.

– Уйди с солнца, толстушка, – посоветовала ему Мира, – пока кумпол не расплавился. Сходи проветрись, короче, скройся – смойся – сгинь!

Мексиканец сунул руку под сарапе – сейчас вынет пушку, подумал я и поспешил его опередить:

– Спокойно, приятель, все в порядке, мы уже уходим.

Но он на меня даже не взглянул. Ни с того ни с сего он вдруг застыл, словно гранитная глыба, а глаза выскочили у него из башки, как две поганки на длинных ножках.

Я посмотрел на Миру. Ее руки лежали на столе, и между сложенными лодочкой ладонями высовывалась треугольная голова маленькой зеленой змейки. Она быстро двигалась вперед-назад, молниеносно выбрасывая раздвоенный язык и снова втягивая его обратно. От этой картины у меня мурашки забегали по спине. Мира слегка развела руки в стороны, и змея вмиг исчезла… И вот уже Мира приветливо улыбается толстяку, как старому знакомому.

Видели бы вы этого героя! Все его бахвальство, злобу и наглость как ветром сдуло, за какую-то минуту он изменился до неузнаваемости. Закрыв рукой глаза, он обескураженно качал головой. По-видимому, изо всех сил пытался собраться – и не мог.

– С первого раза до тебя не доходит? – спросила Мира. – Вали отсюда. Не порти воздух.

Тощий мексиканец с перекошенным лицом выскочил из бара и что-то быстро сказал здоровяку, показывая на дорогу. Тот бросил взгляд в направлении трясущегося пальца, потом – с угрозой – на нас.

– Мы еще встретимся, – пообещал он. – Особенно жду встречи с сеньоритой. У нее слишком большой рот. Надо засунуть ей в рот шершня, а губы зашить. – И он поспешно скрылся в баре, оставив тощего мексиканца одного следить за стремительно приближавшимся по дороге облаком пыли.

Я расстегнул воротник.

– Слыхала про шершня?.. А ты тоже хороша, нашла с кем балагурить!

Она невозмутимо взяла со стола свою шляпу.