Трудовые будни барышни-попаданки 4

Трудовые будни барышни-попаданки 4
Джейд Дэвлин

Трудовые будни барышни-попаданки #4
Что ж, первая задача (выжить) выполнена. Дальше надо просто жить. Желательно так, чтобы не повторить ошибок прошлого.

Четвертая, заключительная книга о приключениях Эммы Шторм, попаданки из 21 века в 19.

Джейд Дэвлин

Трудовые будни барышни-попаданки 4

Пролог

Сентябрь 1824 года

Уважаемый мистер Дэниэлс!

Посылаю вам очередной отчет о моей российской поездке. Он посвящен третьему чуду, обнаруженному мною в столице царя Александра, и имя этому чуду – миссис Эмма Орлова-Шторм.

Первое чудо – белые ночи, настоящий Эдем для гуляк и ротозеев. Конечно, и вам, и мне приходилось наблюдать во время мичманских морских практик это природное явление, свойственное 60 градусам северной широты. Но все же читать газету на мраморном балконе за час до полуночи, не прибегая к свечам и лампам, – парадокс, достойный фантастической книги. К сожалению, мне не удалось застать это естественное чудо, я лишь услышал подробные рассказы о нем от своих соотечественников, обосновавшихся в российской столице, и не имею оснований для сомнения.

Вторым чудом следует признать сам город, выстроенный приказом Петра на широкой и своенравной реке. Императорский дворец и Адмиралтейство расположены на материке. На берегу соседнего острова – торговый порт, Биржа и Академия наук, а на другом острове – некрополь императорской фамилии и тюрьма для государственных преступников. Река Нева – самая важная улица города, а ее тротуар – набережная, довольно изящно отделанная гранитом.

Именно на этой улице я увидел четвертое чудо – стимбот. Он стремился к восточному мысу острова, который я называл Билли-Айленд; меня одновременно удивили и скорость, явно не ниже восьми узлов, и отсутствие колеса на борту судна.

Признаюсь, мистер Дэниэлс, ваш друг испытал не только удивление, но и досаду. Предыдущим днем я посетил верфь мистера Чарльза Берда и очень удивился, что он не познакомил меня с этой технической новинкой. Я не преминул поделиться удивлением с мистером Макаровым – достаточно вежливым соглядатаем, приставленным ко мне генерал-губернатором Санкт-Петербурга.

– Мистер Ройс, – с улыбкой заметил московит, – это не стимбот, а винтоход. Vintohod.

Я продолжил любоваться кораблем и не скрыл удивления столь вопиющим нарушением монополии мистера Берда. Известно, что семь лет назад он получил единоличное право строить стимботы для морей, рек и озер Российской империи. Безусловно, такое благоволение негоцианту-чужеземцу выглядит странно, но еще более странным для меня было бы осудить коммерческий успех соотечественника.

– Отличие винтохода от стимбота, – продолжил собеседник, – состоит в том, что орудием движения является не колесо, а винт.

Конечно же, меня меньше всего интересовала русская корабельная терминология. Зато я ощутил закономерный интерес к миссис Эмме Орловой-Шторм.

Удовлетворить его оказалось значительно проще, чем ожидалось. Мистер Макаров сообщил, что каждую неделю интересующая меня особа проводит открытый раут. Гостю необходимо посетить контору и заявить о намерении посетить ее загородную усадьбу. Отказ следует в исключительных случаях.

Мой спутник стремился стать гостем миссис Шторм не меньше, чем я, поэтому не прошло и часа, как мы получили пригласительные билеты, на которых был напечатан маршрут, а на следующий полдень взошли на борт уже знакомого винтохода. Мы шли вверх по Неве по направлению к реке Ижора, где располагались владения интересующей меня особы.

Меня не отвлекли ни купола Смольного собора, ни Троицкая лавра – конгломерат монастырских зданий. Конечно же, мишенью моего внимания стало паровое судно, передвигавшееся по реке без колеса. Мне было известно, что идея использовать винт в качестве корабельного двигателя появилась в античности, но до сегодняшнего дня любая практика приводила к разочаровывающим результатам. Скорость, приданная судну гребным винтом, существенно уступала скорости гребного колеса и даже паруса.

Увы, любопытство оставалось неудовлетворенным. Винт, скорее всего, располагался в кормовой части, но его закрывали две плоскости из тонкой древесины, напоминавшие крылья. Простак, поглядев с берега на корабль, мог бы вообразить, что его передвигают небольшие паровые весла, механические утиные лапы или даже водное чудовище, плывущее в глубине.

От команды ничего добиться не удалось – когда мистер Макаров перевел мои вопросы, капитан, рулевой и машинист отказались понимать даже русский. Вход в машинное отделение был закрыт, поэтому мне пришлось выбирать – любоваться невскими берегами или наблюдать за пассажирами.

Так как бодро идущий кораблик уже миновал гранитные набережные и соборы, я занялся вторым. Пассажиров было два десятка с небольшим. Одни, как и я, стояли у лееров, другие сидели в салоне, где услужливый стюард предлагал всем достаточно неплохой чай, хоть и без молока.

Я сразу же определил знакомых, а может, и друзей миссис Шторм, для которых поездка была явно не первой. Среди них обратил внимание как на офицеров, так и на штатских. Впрочем, в стране, где государственная служба дает больше выгод, чем любые приватные занятия, мундир не обязательно означает принадлежность к армии. Мистер Макаров признал мою правоту и указал, что небольшая группа юнцов – студенты Института путей сообщения.

Другие пассажиры, как и я, впервые направлялись к миссис Шторм. Несомненно, каждый из них чего-то ждал от этого визита и пытался скрыть ожидание. Почтенный господин в несколько старомодной одежде поигрывал тросточкой у лееров. Я пригляделся не столько к нему, сколько к тросточке и заметил, что набалдашнику не хватает драгоценного камня, утерянного или проданного.

Другие визитеры не пытались скрыть свою бедность – дама в подштопанном платье с мальчиком лет двенадцати. Поначалу ребенок показался мне хромым, но скоро я понял, что у него просто неудобная обувь, а на удобную у родителей нет средств. Столь же нерадостно выглядел молодой немец – он, как и я, с самого начала проявил интерес к двигателю. Но рекордсменом по бедности был молодой человек в сапогах, свидетельствовавших о неумеренном увлечении пешей ходьбой, и в простонародной куртке, именуемой здесь казакином, выглядевший так, что я сначала принял его за чернорабочего.

Я не смог составить определенного мнения о двух офицерах. Они поднялись на борт раньше всех, отыскали в салоне самый затемненный угол и заняли его. Было непонятно, это их первый визит к миссис Шторм или они едут к старой знакомой. В любом случае я надеялся получить ответ на большинство мелких загадок.

Да, мистер Дэниэлс, несомненно, вам было бы интересно узнать о правилах, установленных миссис Шторм для посетителей ее владений. Они были вручены мне в конторе с пригласительным билетом, а также начертаны на стенке салона. Со школьной поры я привык запоминать только те правила, которые планирую нарушить, но некоторые показались мне любопытными, например относительно прислуги.

«Считаем необходимым предуведомить вас, что хозяева владений признают весь обслуживающий персонал вольнонаемными работниками и настоятельно рекомендуют воздерживаться от грубого обращения с ними».

Похоже, именно этот пункт еще в конторе глубоко возмутил господина с ущербной тростью. Мой спутник перевел его гнев:

– Что за каприз! Ладно карты, но это? Может, и шляпу снять перед холопом?! Уж лучше не ехать.

Впрочем, так как господин пил чай в салоне винтохода, он все же решился на поездку. Что же касается моего личного отношения к русскому феодальному рабству, то оно, скажу откровенно, возмущает мои филантропические чувства и радует как человека, стоящего на защите британских интересов. Этот архаичный институт затрудняет развитие русской промышленности надежней любого мороза. Точно так же я осуждаю торговлю чернокожими невольниками, но, если бы рабы американских хлопковых плантаций обрели свободу и это лишило бы британские фабрики сырья, я вряд ли бы обрадовался такому обороту событий.

Из других правил я запомнил уведомление о том, что в доме госпожи Шторм избегают карточных игр и разговоров о переменах в образе российского правления. Первый пункт я не нашел абсурдным: русские очень азартны, поэтому желание отвадить от дома любителей фараона и пикета можно назвать разумным. Что же касается второго, то разговоры в России о необходимости конституционной монархии распространены не меньше карточных игр, но у хозяйки дома явно были свои соображения на этот счет.

Мой словоохотливый спутник вступил в беседу с некоторыми из пассажиров. Так как немедленно переводить было бы неучтиво, я решил ненадолго вздремнуть, чтобы без усталости приступить к разрешению загадки миссис Шторм.

Глава 1

Сентябрь 1824 года

– Барыня! Какие закуски подавать сегодня прикажете? – заглянула на веранду дородная кухарка, баба Маша. – Добро вельможные бояре пожалуют, а то ведь, как бывало, наберется разная шантрапа да нехристи. Опять на них конфекты шоколадные изводить? Али блинами с икрой обойдутся?

Я, как всегда, добродушно отмахнулась:

– Все подавай, Марья Сергевна, не нам жадничать.

Кухарка вздохнула и ушла, сдобно бурча про нехристей, дорогой шоколад и сумасбродных бар. А я улыбнулась – что я за барыня? Никакой субординации. Праздничное меню на пятьдесят гостей составлено вчера шеф-поваром Жоржем (конечно, Егором) и утверждено мною. Нашлось место и конфетам, и икре с блинами, и еще тридцати различным блюдам-угощениям, половину названий которых баба Маша не может произнести (хотя может приготовить). Но пусть придет к барыне, похлопочет о барском добре. Это хорошая привычка, и отучать от нее не буду.

Было прекрасное, солнечное осеннее утро. Прекрасное хотя бы потому, что на меня с утра не обрушился неотложный доклад и не пришлось составлять послание курьеру или тем паче собираться в дорогу самой. Ну или не стряслось чего-то непосредственно в моей усадьбе.

Впрочем, осень ранняя, день долог, что-то, может, еще и стрясется. Пока же ничто не мешает стоять на веранде с чашкой кофе и наслаждаться остатками бабьего лета.

Сегодня, вообще-то, два праздника. Первый – именины Лизоньки, моей дочки. Ей исполняется одиннадцать – тот самый возраст, когда дети становятся подростками и даже без молнии на лбу начинают понемножку чудесить. Морально я к этому готова, и вообще, принимаем проблемы по мере поступления.

Второй праздник – тайный, о котором знаем только Миша и я. Девять лет назад я, нырнув в пруд в начале XXI века, вынырнула в небольшой речке в 1815 году, в Нижегородской губернии. Переместилась из тела пенсионерки в девятнадцатилетнюю девчонку, но уже вдову и юную мать. Девчонка от нерадостной перспективы провести зиму в промерзлом захудалом поместье не придумала ничего лучше, чем кинуться в эту реку. Так что новая жизнь началась почти без бонусов.

Счастье пришлось ковать самой. Проще говоря, выживать. Молодая помещица Эмма Марковна Шторм, урожденная Салтыкова, применила все свои знания из прошлой жизни, волю и интуицию, чтобы обеспечить себе мало-мальский комфорт и безопасность. Утеплить барский дом, ввести простенькую гигиену и дезинфекцию. Выявить и пресечь воровство под видом разгильдяйства. Торговать не зерном и кожей, как помещики-соседи, а новыми, невиданными в те времена товарами. И даже не столько ими, сколько патентами на производство диковинок, от усовершенствованных ламп до зефира.

Расширить свои владения – купить соседнее, уж совсем заморенное поместье. Отстоять права на очень солидное наследство погибшего мужа – московский особняк плюс села и заводы в нескольких губерниях. Выстоять среди мелких и крупных интриг и предательств. Вывести на чистую воду высокопоставленного мерзавца.

И самое главное – среди мужчин этого нового мира встретить своего супруга, нырнувшего в тот же пруд и оказавшегося в теле капитана-исправника. Моему Мише пришлось еще трудней, чем мне. Не только расследовать преступления, доставшиеся от предшественника, но и приводить в порядок собственное тело, избавлять его от вредных привычек, излишнего веса и тех болезней, от которых можно вылечить тридцатипятилетнего мужчину. И он справлялся, сперва один, потом с моей помощью. Стал в этом мире моим законным супругом, и теперь у Лизоньки двое братиков: Саша, ему восемь, и Леша, тому пять.

Надо бы с тех пор жить-поживать да добра наживать. Или помаленьку добро проживать – запросы у нас скромные, а добра в избытке.

Но просто жить-поживать не получилось. И дело не только в том, уж очень много было начато проектов, от хозяйственных до образовательных, и много связанных с ними людей. И забот, как вырастить и воспитать детей так, чтобы они не пропали в этом мире.