– Дочка.
– Благой Спаситель. – Скользкими от крови пальцами Хлоя взяла меня за руки. – Господи Боже, я так рада за вас обоих, Габи.
В ее улыбке я увидел искреннюю радость. Такую, которую с тобой разделяет только истинный друг, а при виде слез я вспомнил, какое у нее доброе сердце, у этой Хлои Саваж.
Мне до нее всегда было далеко.
А потом ее улыбка медленно угасла. Плечи поникли, и она обвела взглядом свой небольшой, окровавленный и ютящийся во мраке отряд. Я видел, как она страшится предстоящего пути: раздираемые войной пустоши Оссвея, а за ними – бесплодный ад Нордлунда. Растущее море тьмы, в котором огонек человечества трепещет пламенем свечи, готовой вот-вот погаснуть.
Хлоя понурила голову.
– Не могу просить тебя рисковать всем этим.
Она отпустила мои татуированные руки.
– Передавай привет Аззи. Скажи… скажи, что я рада за нее. – Хлоя шмыгнула носом и сглотнула. На веснушчатое лицо ей упали влажные кудряшки. – Adieu, mon ami [14 - Прощай, мой друг (фр.).].
Она уже отвернулась…
– …Хлоя.
…и удивленно вскинула брови, посмотрев на меня. Я же открыл рот, еще толком не сообразив, что говорить. На мгновение все застыло, будто на кончике ножа. Такие моменты случаются раз или два в жизни. Перед собой я видел два пути, две стороны одного клинка. Первая – где я помогаю своему старому другу. Вторая – где я бросаю ее погибать.
– Могу проехать с вами часть пути. Проводить хотя бы до Вольты.
– Не смею просить тебя об этом, Габриэль.
– Ты и не просила. Вот сам и предлагаю. – Я осмотрел оборванный отряд и задержал взгляд на Диоре. – Кто я такой, чтобы становиться на пути божественного провидения?
– А как же Астрид… ваша дочь…
– Они поймут. Скоро я вернусь к ним.
Когда до Хлои дошел смысл моих слов, она облегченно выдохнула: с ее плеч свалился тяжкий груз, который она несла все это время. Сестра всхлипнула и тут же поспешила улыбнуться. Потом бросилась обниматься; правда, для того чтобы обхватить мои плечи, ей пришлось разбежаться и подпрыгнуть – такая она была маленькая. А когда она еще и впечатала поцелуй в мою щеку, я чуть не рассмеялся.
– Ты хороший человек, Габриэль де Леон.
– Сволочь, вот кто я. Ну, хватит уже меня лобызать. Ты же, так-перетак, монахиня.
Хлоя отпустила меня, но напоследок все же пожала мне руку. В ее глазах я вновь увидел свет и жизнь – тот свет, который сиял в них, когда мы были юны. Хлоя возвела очи горе, глядя в обрушенный потолок, и по ее щекам побежали слезы. Она коснулась семиконечной звезды на шее и прошептала:
– Слава Господу Всемогущему.
Она радовалась, ведь ее вера была вознаграждена; и ее не ослабили, не замутили ни испытания, ни время. На кратчайший миг я позавидовал Хлое так, как не завидовал никому.
– Как ее имя?
– А?
– Вашей дочери, – поторопила меня Хлоя. – Как ее имя?
Сделав глубокий вдох, я огладил костяшки пальцев.
– Пейшенс [15 - Терпение (англ.).].
XII. Два бокала
– Нет, – сказал вампир.
Габриэль поднял взгляд.
– Нет?
– Нет, де Леон, так не пойдет.
– Не пойдет? – вторил ему, выгибая бровь, Габриэль.
– Не пойдет. – Жан-Франсуа раздраженно взмахнул пером. – Последний раз, когда ты упоминал эту Реннье, она была сестрой-новицией в монастыре, где ты обучался. А теперь она, оказывается, уже твоя супруга? И мать твоего ребенка? Моя императрица желает знать всю историю.
Габриэль запустил руку в карман заношенных брюк, порылся там, пока вампир следил за ним, и наконец выудил потускневший рояль.
– На вот.
– На что это? – строго спросил Жан-Франсуа.
– Сходи на базар и купи мне желание прислушаться к ее воле.
– Так истории не рассказывают, Угодник.
– Знаю, и рассчитываю, что ты подохнешь от негодования.
– Ты вернешься к началу. К стенам Сан-Мишона.
– Уверен?
Холоднокровка показал ему фиал с санктусом.
– Уверен.
Габриэль долго и пристально смотрел на него, подергивая челюстью; он так крепко сжал подлокотники кресла, что те затрещали. Мгновение казалось, будто вот сейчас он вскочит, набросится на вампира и высвободит всю ту ужасную ненависть, клубившуюся глубоко во тьме его черепа, но маркиз Жан-Франсуа крови Честейн остался непоколебим.
Габриэль пристально смотрел в глаза кровопийце, потом его взгляд скользнул к флакону, зажатому между указательным и большим пальцами холоднокровки. Кровогимн все еще отчетливо звучал в нем, но это не значило, что жажда унялась. Одной трубки было маловато.
Ее ведь всегда было мало?
По правде, Габриэль просто не знал, готов ли вернуться к началу. Не хотелось извлекать на свет призраки пришлого. Они тоже были голодны. Сидели взаперти у него в голове, за дверью, которую не открывали так долго, что петли проржавели. И если уж ее отворять…
– Прежде чем я вернусь к Сан-Мишону, – заговорил наконец он, – мне нужно выпить.