Габриэль ненадолго умолк, глядя на сцепленные пальцы рук.
– Хочешь знать, что самое страшное, холоднокровка?
– Ну, поведай мне об ужасах, Угодник, – ответил Жан-Франсуа.
– Позднее той ночью, лежа в постели, когда от ран уже остались одни воспоминания, я обдумывал сказанное де Косте о его служивом брате. О том, что монастырь восстанавливают лишь по прихоти императрицы. И первым делом мне в голову пришла мысль не о людях, которых удастся спасти, если Золотое войско сокрушит Вечного Короля. Не о солдатах, которые погибнут, атакуя его, и не об ужасе грядущей войны. Первым делом я помолился, чтобы она не закончилась без моего участия.
Габриэль со вздохом посмотрел в глаза летописцу.
– Представляешь? Я боялся, что не успею.
– Разве не о том грезят все юноши с мечами? Добыть славы или героически погибнуть?
– Слава, – фыркнул Габриэль. – Вот скажи мне, вампир, если смерть такая славная, то что же ее раздают так задешево самые недостойные люди?
Последний Угодник покачал головой.
– Я понятия не имел, что грядет и кого из меня слепят. Знал только: отныне это – моя жизнь, и снова поклялся себе стараться изо всех сил. Что бы там Аарон ни говорил, я нутром чувствовал: Сан-Мишон – спасение империи. Искренне верил в свое предназначение, будто все это – убийство моей сестры, Ильза, проклятая и греховная кровь в моих жилах – часть Божьего замысла. И если довериться Ему, молиться, превозносить имя Его и следовать Его слову, то все получится.
Габриэль фыркнул, глядя на ладонь с меткой-звездой.
– Вот ведь я, сука, был дурень.
– Не унывай, де Леон, – тихим, как шуршание пера, голосом произнес холоднокровка. – В своих надеждах ты был не один. Однако никому не дано превзойти врага, которому неведома смерть.
– Снега Августина пропитались не только человеческой кровью. В ту ночь вы гибли толпами, холоднокровка.
Вампир пожал изящными плечами.
– Наши мертвые остаются лежать. А ваши восстают против вас.
– По-твоему, это хорошо? Скажи, ты ведь задумываешься, к чему все это приведет? После того как чудовища, которых вы наплодили, осушат эти земли, выпив мужчин, женщин и детей, вы все подохнете с голоду. Что порченые, что высококровные.
– Отсюда и потребность в жестком правлении. – Вампир огладил бледными пальцами вышитых волков на кафтане. – Императрица, устремленная к созиданию, а не к разрушению. Фабьен Восс поступил мудро, используя в качестве оружия грязнокровок, но их время на исходе.
– Порченые превосходят вас числом, полсотни на одного. Есть четыре крупных клана крови, и у каждого на службе рабы-мертвецы. Думаешь, они вот так без боя отдадут свои легионы?
– Пусть бьются сколько угодно. Все равно проиграют.
Габриэль с холодным расчетом посмотрел на чудовище. В его жилах все еще гремел набатом, обостряя не только чувства, но и ум, кровогимн. Лицо холоднокровки было каменным, а глаза напоминали жидкую тьму, но даже самая гладкая глыба могла поведать историю – тому, кто обучен ее видеть. Несмотря ни на что – резня, предательство, неудача, – Габриэль де Леон оставался охотником и свою добычу знал. В мгновение ока он увидел ответ, четкий и ясный, словно сам вампир написал его на странице своей проклятущей книжонки.
– Вот для чего вам Грааль, – выдохнул он. – Думаете, чаша дарует вам победу над остальными кланами крови.
– Детские сказки мою императрицу не занимают, Угодник, а вот твоя история ей интересна. – Чудовище постучало по книжке у себя на коленях. – Так что, будь добр, вернись к ней. Ты был пятнадцатилетним юношей, рожденным во грехе от вампира, когда тебя притащили из провинциальной дыры в неприступный монастырь святой Мишон. Потом ты вырос и, сдержав клятву, стал образцовым воином Ордена. О тебе слагали песни, де Леон. Черный Лев, хозяин Пьющей Пепел, убийца Вечного Короля. Как можно подняться с такого дна и стать легендой, – чудовище скривило губы, – чтобы потом пасть так низко?
Габриэль плотно сжал губы и посмотрел на огонек светильника. Красный дым все еще действовал, обостряя не только ум, но и воспоминания, среброносец провел пальцем по буквам под костяшками пальцев, которые складывались в слово «терпение».
Прожитые годы казались мгновениями, и мгновения эти он видел кристально ясно. Он ощущал запах ландыша, а в его мысленном взоре отражалось свечное пламя. Он словно наяву чувствовал, как под его руками покачиваются гладкие бедра, видел вожделение в темных глазах, а вишнево-красные уста касались его губ, и впивались в голую спину ногти. Он услышал горячий, отчаянный шепот и, сам того не ведая, еле слышно повторил за ним:
– Нам нельзя этого делать.
Жан-Франсуа склонил голову набок.
– Нет?
Габриэль моргнул, возвращаясь назад, в холодную башню, к мертвой твари. Во рту стоял вкус пепла, в ушах – крики чудовищ, что веками обманывали смерть, но принимали ее от его руки. А потом он посмотрел в глаза холоднокровки и голосом, в котором угадывались тень и пламя, произнес:
– Нет.
– Де Леон…
– Нет. У меня сейчас нет желания рассказывать о Сан-Мишоне, если не возражаешь.
– Я возражаю. – На безупречном лбу Жан-Франсуа залегла тонкая морщинка. – Хочу послушать о твоих годах в монастыре бледнокровок. О твоем ученичестве, восхождении.
– И наслушаешься, только в свое время, – прорычал Габриэль. – У нас с тобой впереди целая ночь. И, готов спорить, все ночи, сколько потребуется. Но если ты ищешь знаний о Граале, то нам стоит вернуться ко дню, когда я его нашел.
– Истории рассказывают не так, Угодник.
– Это моя история, холоднокровка. Она – последнее, что я расскажу на этом свете, поэтому, если ты принимаешь у меня исповедь, как священник, то поверь: я лучше знаю, в каком порядке мне, сука, перечислять свои грехи. К концу истории мы вернемся в Лорсон, Шарбург, к красным снегам Августина и, oui, в Сан-Мишон, но сейчас я расскажу о Граале: как он попал ко мне, как я его утратил. Если я обещаю, что твоя императрица в конце получит все ответы, то так оно и будет.
Жан-Франсуа крови Честейн глухо зарычал с недовольством, едва заметно оскалив клыки. Но в конце концов огладил перья воротника и уступил, дернув подбородком.
– Что ж, ладно, де Леон. Поступай как знаешь.
– Как всегда, холоднокровка. И в этом, сука, полбеды.
Последний Угодник откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком у подбородка.
– Итак, – со вздохом произнес он, – все началось с кроличьей норы.
Книга вторая
Бесконечная ночь
К стенам пришло воинство великое и ужасное, и защитники города дрогнули, ибо среди мертвых увидели они лица тех, кого прежде знали: погибших любимых и павших товарищей. Но Черный Лев воздел меч свой к небесам, и при виде его мрачного царственного лика, при звуке его голоса, сердца их вновь наполнились верой.
– Оставьте страх, – велел он. – Примите ярость.
– Жан-Себастьен Рикар, «Битва при Бах-Шиде»
I. Несправедливость
– До наступления ночи оставалось целых два часа, – сказал Габриэль. – Я ехал на север через разрушенные фермерские угодья, по раскисшей от серой мороси дороге. Ветер доносил первое дыхание суровой зимы, а земля кругом казалась какой-то неживой. Мертвые деревья обвивал бледный грибок, а дорога была просто милями пустой черной каши. Деревни, мимо которых я проезжал, напоминали города-призраки: постройки пустые, зато кладбища полные. Мне уже много дней не встречалось живой души. Прошло десять лет с тех пор, как я проезжал по землям императора Александра, третьего своего имени, последний раз, и с тех пор все стало только хуже.
– Когда это было точно? – спросил Жан-Франсуа.
– Три года назад. Мне тогда исполнилось тридцать два.