Сброд

– И все же кто-то ближе, – продолжил Ярослав. – Его дни сочтены. Плоть больше не борется за жизнь, как раньше. Он подбит и нажил себе врагов.

Рада медленно кивнула.

– Спасибо, Ярик, – ответила она, положив руку ему на плечо, но тот отстранился.

Не сильно удивившись, Рада хмыкнула в ответ, встала из-за стола и пошла к выходу.

– Может, просто убежишь со мной? – спросила она напоследок, взявшись за ручку двери.

– Издеваешься, да? – спросил Ярослав.

– Конечно, издеваюсь, – кивнула Рада и покинула его.

* * *

Не впервой Раде идти по следу раненого зверя. Тихие шаги ползли по чертовой норе на отшибе города. Дом, предназначенный под снос, но будто бы в последний момент пожалели даже сил пригонять технику, что-то делать. И впрямь хватало одного взгляда на эту рухлядь – и на ум само собой приходило: «Да само как-нибудь от времени и развалится, что напрягаться-то?»

На бледных губах Рады засияла улыбка. Черным призраком пронеслась сквозь натянутую леску, оставив ту без добычи. Донесся стук чего-то живого. Так звучит сердце, когда оружие последнего шанса не срабатывает. Из-за баррикады вышел Черный Пес. Сутулясь, он глядел исподлобья, сжимая в руке какой-то пульт, походивший, скорее, на скомканного паука, который запутался в собственной паутине и лапах. Два красных огонька-глазка попеременно мигали.

– Я знаю, кто ты. – Рада плавно подняла руку.

– О нет, – сплюнул Черный Пес. – Будь так – сюда бы не сунулась, тварь.

– И еще я знаю, что ты ранен, – прошипела гремучая змея.

– Подлая сука, – хрипло хмыкнул Пес, выставляя детонатор меж ними.

– Не представляешь насколько! – положа руку на сердце, ответила Рада. – Мне нужен Частокол. Где он?

Вытянутая рука Пса невольно дрогнула, брови хмуро сошлись.

– На кой черт?

– Надо.

– Не надо, – твердо отбросил Пес. – Не думаю, что там помогут.

– Ну, свое ты уже надумал. – Рада кивнула на культю. – А за себя и свою семью я буду решать сама. Где Частокол?

Пес медленно опустил пульт, но не разжимал кулака.

– Допустим, скажу. – Он подозрительно прищурился.

Из черноты глаз Рады вырвались хищные искорки, ноздри затрепетали.

– Откуда мне знать, что ты не убьешь меня? – спросил Черный Пес.

Хищная тень сложила руки на груди, коснулась пальцем подбородка.

– Может, потому что я – Рада Черных? – прошипела она. – И больше всего на свете я желаю, чтобы ты – да хоть любая тварь – убил Кормильца, старого черта. Я больше твоего молюсь о том, чтобы ублюдок был тебе по зубам.

* * *

Хоть все и живы остались, да что-то не то на душе. Пустота. Очертания напоминали собой что-то до боли знакомое, и вот уже слова вот-вот из уст-то и сорвутся – и тут же исчезнут, как дыхание зимней стужи. Загорится на заре, воспарит и растает, не оставив ничего на память. Может, инеем осядет аль узором морозным.

До зимы еще далеко, а пар уж валит от мокрого носа лошади. Да и сам Федор дохнул на руки, растер. Стоял да смотрел, как любимицу его, Данку вороную, уводят конюшие. Да вдруг лошадь мордой повела, а с нею и холопы обернулись да пали ниц тотчас же.

– Отрадно ль с ним вновь повидаться? – грянул голос.

Федор отдал поклон, не поднимая взгляда.

– Милостью да множеством щедрот твоих, добрый государь! – пламенно молвил он, принимая руку и целуя царский перстень.

Не успел Басманов взгляду поднять, как лошадь заржала, взбрыкнулась пререзво, чуть не пришибла несчастного холопа, что на полу лежал. Бросился Федор, схватил за уздцы да гладил по морде лошадь. Свистнул Басманов да грозно глянул – холопы и разбежались, жуки.

– Как бишь потолковали-то с разлуки многолетней? – раздался вновь голос государя.

Обернулся Федор, одной рукой придерживая Данку, а у самого из горла ни слова не идет. Царь же мрачной тенью стоял на пороге конюшни, держась рукой за посох. Поверх черного одеяния единственный проблеск – крест золотой да перстни. Впрочем, монашеское облачение бог весть на какой день скитаний. Изношенный край в пыли да грязи. Прочий люд и впрямь мог принять, тем паче издалека, за странника, бессребреника, отшельника. Сутулый воронишка с мостовой. Да и сам же Федор обознался впервой. С того дня все пропахло гарью и трупным смрадом. Смрад был на руках Басманова, был на верной его Данке, был в волосах. Снилось Федору, что разломи его кости – и оттуда повалит чертов запах.

– Если бы не добрая воля твоя, светлый государь… – поклонился Федор да умолк.

Царь цокнул да мотнул головою.

– Неужто столь разительно переменился Игорь?.. – протянул государь.

– …что и не узнать, – тихо да горько добавил Басманов.

Вздохнул государь да сочувствующе кивнул.

– Я тебя миловал, а не Черных, – произнес царь.

– Он заслужит твою милость! – горячо вспыхнул Федор.

– Милость невозможно заслужить, – светло улыбнулся царь.

Сим же вечером при дворе гуляли пир. Ждали князя Черных, опальника прощенного.

– Вчера изгнанник, нынче – гость почетный!

– Вон оно как любо-то с Басмановым щенком дружбу водить!

Федор был особенно весел и пил не в меру.

– Глухой подслушивал,

Слепой подглядывал,

Безрукой чаши нес,