Сброд

Калач харнул на пол.

– Он, поди, мальчонка умный да приметил, какие изувеченные добряки вас встречать вышли. А ну-ка, добрый человек, скажи-ка: сам-то смекнешь? – спросил Калач.

Черный Пес нахмурился, глазами забегал. Положил руку на плечо.

– Смышленый, – довольно кивнул Калач, поднимаясь в полный рост. – Ну что ж, Леночка, готовь все! А ты, голубчик, знай: нынче последний шанс удрать. Поди, вон он, частокол: дашь деру – никто собак не спустит, не будет погони никакой.

* * *

В ту ночь Пес остался в деревне Калача. Вдоль столов стояли безликие из сна с холщовыми мешками на голове. Как это часто бывает, сцена из кошмара, воплощенная наяву, не такая уж и внушающая. Если во сне все на застолье казались прямо-таки богатырских размеров, то нынче Пес глядел на деревенщин, которые выглядят с этими мешками не как палачи, а скорее, как приговоренные. Во главе стола сидел Калач, то ли дремал, то ли вот-вот задремлет. За его левым плечом стояла Лена.

Ночь была холодна. Пес это ощутил, когда снял рубаху. Двое рыжих парнишек лет пятнадцати вязали тугие узлы на каждой руке Пса.

– Добро, – сказал один из рыжих, второй кивнул.

Пес глубоко вздохнул, собираясь с духом. Рыжие парни передали по концу веревки по правую и по левую сторону стола. Пути назад не будет. Черный Пес запрыгнул на стол, закрыл глаза. Как будто на веках были высечены узоры потока света, который струился и пел о неземном покое. В нем и была благодать, за которой Пес гонялся столько веков.

– Добро, – кивнул Черный Пес, падая на колени.

Безликие осатанели вмиг. Костлявые, розовые от холода пальцы впились в веревку и рванули в две стороны. Глазки Калача вспыхнули адскими угольками. Выглядывая из-под кустистых бровей, они живо и пылко метались вместе с тем, как Черного Пса метало из стороны в сторону.

Вдруг воедино слился вопль ужаса, боли и неистового восторга. Правая сторона радостно стягивала друг с друга мешки. Глаза, мокрые от слез радости, блестели в скудном свете масляного фонаря, который висел на входе в трапезную. Деревенские целовались друг с другом, пели, прыгали и смеялись, поднося оторванную руку Калачу.

Лена стащила со стола все остальное, что осталось от Черного Пса.

– Добро, добро, – бормотала она, стянув с плеч платок и заматывая рваную рану.

* * *

Вышло солнце. Середина марта, земля была достаточно мягкая для посадки саженцев. Пес сидел на крыльце, глядя, как местные разравнивают землю под его рукой. Лена была рядом с ножом в одной руке и яблоком в другом.

– Нам досталась правая. Хороший знак, – сказала она и протянула отрезанную дольку.

Но Черный Пес не стал брать, а перевел взгляд на дуб. В свете дня он яснее показывал свою фактуру, чуждую деревьям. Поверх коры надулись жилы, по которым взойдет свет в свое время.

– Это рука Калача? – спросил Пес.

– Нет, – ответила Лена. – Когда он был еще мальчишкой, дуб уже стоял.

Пес глубоко вздохнул, съел кусок яблока. В то утро он еще верил, что рука отрастет так же, как затягивались любые раны твари. Мякоть растворилась во рту, язык обожгло кислой ноткой. Все тело содрогнулось, пробитое волной доныне неведанной силы. Челюсть едва поддавалась, она размякала, как хлеб в молоке. Тело медленно сползало на ступени. Как будто приближалось дикое стадо, тысячи копыт поднимали удушливую горячую пыль. Сначала казалось, они пронесутся где-то совсем рядом, Пес слышал барабанящие удары внутри тела. Бежала кровь, бойко отбивая пульс. Выдохшееся кислое вино, которое плескалось по старому, зеленому от времени медному кувшину, вдруг вновь наполнилось былым.

– Ты можешь здесь оставаться сколько пожелаешь, – говорила Лена. – Один раз уже заплатил, стало быть, Частокол принял тебя. Здесь твоя земля – напитанная кровью, она будет плодоносить. Земля накормит, когда силы начнут покидать. Жертву ты уже принес, так оставайся, дождись, как взойдут плоды, и вкушай сколько угодно.

Годы скитаний, бегства и борьбы могли закончиться здесь, за Частоколом. Медленно зрели пряные плоды, наливаясь нектаром неги и забвения. Сердце наполнилось жизнью, нет, памятью о той жизни, которую Черный Пес потерял.

* * *

Ночью Пес вышел из дому. Прислушался к спящему лесу – тот храпел скрипучими соснами, угукал, изредка вскрикивал ночными птицами. Вокруг Частокола свернулся туман, длинный серый хорек уткнулся холодным носом в пушистый хвост. Сопит, да влажное дыхание оседает кругом.

Черный Пес пробрался в сарай. Глаза твари быстро обыскали полки, кривоногие столы и горбатый хлам, сваленный в кучу. Сигнальная шашка. Пес схватил ее, зажал в кулак, выскользнул на улицу.

Лес проснулся. По крайней мере, не слышно ни храпа. Ни одна лапа не наступала на сучок, никто не убегал, никто не гнался. Лес застыл. Они с Черным Псом так и стояли в ночи, прислушиваясь друг к другу.

То ли небо и впрямь начало светлеть, то ли лишь показалось – разбираться некогда. Рассудком овладел резкий порыв: бежать отсюда прочь, перебить пряность здешних яблок, вырваться из-за Частокола, оставив часть себя. Пусть плоть останется, пусть гниет, цветет, плевать.

Ворота наглухо заперты. Да Пес и не ожидал, что те распахнутся. Он вцепился рукой прямо в бревна. Силы поднялись из пугающей глубины. Их вырвало сердце, охваченное болью и страхом неволи, плена и забвения. Что-то в груди чувствовало: еще один глоток пряного тумана в Частоколе – и можно не проснуться. А небо и впрямь светлело. Разодрав пальцы в кровь, едва не вспоров себя о зубья Частокола, Пес рухнул в мягкую землю, оказавшись по другую сторону.

Головокружение не давало совладать с телом. Марионетка, у которой перепутали все нитки. Темнота в глазах прошла, и он, неуклюжий и шатающийся, побрел прочь, не глядя. Бесцельно и упрямо, куда угодно, подальше от Частокола.

Небо упрямо отказывалось светлеть. Глубокая ночь густо обволокла все вокруг. Беспробудную густую тьму насилу и через боль в груди вдыхал Черный Пес, сидя под елью. Силы кончились, чтобы продолжить путь. Может, и не появятся. Дошло, как много осталось за Частоколом. Рука не вернется. Кости не будут срастаться, как прежде. Человеческая немощь вкупе с жаждой твари ужаснула. Боль сводила с ума. Находясь на грани помешательства, Пес вздрогнул. Усталость слепила глаза, или ночь и впрямь сгустилась пуще прежнего. Слух и чутье не могли подвести. Зубами Пес сорвал крышку с сигнальной шашки, чиркнул совсем рядом с лицом.

Вспышка озарила силуэт огромной косолапой зверюги. Глаза уставились не мигая. В той глубокой черноте сверкало отражение искр. Огонь злил зверя. Пес застыл на месте. Огонь вспыхнул ярче, озарив морду тощего медведя. Пес выставил руку вперед. Бежать – а сил хватит?

Огонь резал глаза, и все-таки Пес разглядел сквозь засвет кого-то безрассудно бесстрашного.

– Стой! – Хриплый крик, полный ужаса, вырвался из груди, причинив боль.

Пса будто ударили в грудь, и он переводил дыхание. А незнакомец, вместо того чтобы внять предупреждению, положил руку на холку медведя.

– Стой, не уходи! – вновь закричал Пес, отведя огонь прочь.

Несколько мгновений перед глазами плыли пятна от близости яркого пламени. За эти же мгновения и зверь, и тот, кто посмел ласкать дикого зверя, как домашнего кота, исчезли.

* * *

Хрясь – листок. Щелк – ручка.

Лена недоверчиво прищурилась, не скрывая разочарования и даже презрения к такому «гостеприимству». Кабинет, заставленный стальными стеллажами, на которых в ряд набились папки. Одни надписи заклеивались другими, бумажки налеплялись на скотч цвета разбавленного кофе-какао из ущербных столовок. Пахло скверно. Персонаж за столом с неживым сухим лицом прекрасно вписывался в это место. Лена покрутила ручку, провела пальчиком по буквам. Холодный серый взгляд не мигая ожидал составления заявления, чтобы принять его.

– И все-таки я настаиваю, Ярослав Михайлович, на личной встрече, – Лена отложила ручку.

– Сожалею, Кормилец никого не принимает. Напишите – я передам, – вновь раздался в этой бетонной коробке непоколебимый ответ.

– А если это новости про Черного Пса? – лукаво спросила Лена.

Что-то под желтой неживой кожей дрогнуло. Не мускул, не жилка. Что-то инородное рвалось наружу.

– Подождите здесь, – сказал Ярослав, поднялся с места, стремительно покинул кабинет.

Лена откинулась на спинку стула, закинула босые грязные ноги на стол, взяла листок и принялась отрывать кусочек за кусочком. Когда дверь вновь открылась, она радостно бросила самодельное конфетти.

* * *

– Так что, Пес сдох? – спросила Рада.

– Нет. Но теперь близок к этому как никогда.

– Как и все мы, – горько усмехнулась Рада.