Отступление на Марс

Затем я увидел, как лицо Терри болезненно сморщилось, и он попытался сесть.

– Все… все… в порядке? – прошептал он.

– Все в полном порядке, – успокаивающе сказал я, и мы осторожно откинули его обратно на подушки. – В городе все идет гладко, как и следовало ожидать при наличии двух плутов на свободе, вроде меня и Лейзи.

Он сонно вздохнул, и его бледные губы искривились в улыбке.

– Значит, он вовремя закрыл дверь, – пробормотал он и снова погрузился в сон, естественный и продолжительный.

– Что он успел сделать? – озадаченно спросил Лэйзи, убедившись, что Терри спит.

– Не знаю, – ответил я, пожав плечами. – Никто не знает, кроме Терри. Я полагаю, что маленький доктор тоже что-то знает, но он никому об этом не скажет.

Прошла почти неделя, прежде чем Терри разрешили поговорить с нами обстоятельно. И даже тогда в его глазах застыл затравленный взгляд, словно он смотрел на какую-то ужасную вещь, которая должна была оставить о себе неизгладимое воспоминание.

– Ник, – сказал он мне, когда мы с Лэйзи сидели у его кровати, – я рассчитываю на то, что ты сведешь меня с начальником полиции, если он попытается отправить меня в отставку за ложную тревогу. Я прекрасно знаю, что он никогда не поверит в эту историю, но думаю, что поверишь ты. И Ник, говорю тебе прямо: если бы взрыва не было… полицейские резервы и ополчение были бы так же бесполезны, как ружья без патронов. Бедный старина Док Веджероу! Он был настоящим игроком. Он заплатил за это цену, и заплатил ее как джентльмен.

Естественно, все это было для нас чем-то вроде древнегреческого, и мы сказали об этом так решительно, как только можно сказать об этом страдальцу.

– Я знаю, знаю, – сказал парень, слабо махнув в нашу сторону рукой, – но рассказывать об этом трудно. Это самая значительная история в моей жизни, и я не могу ее написать. Никто мне не поверит, а Высокое Яйцо даст мне от ворот поворот или отправит в психушку. Но вот она, и ты можешь принять ее или отвергнуть.

– Ты помнишь, Ник, в тот день я покинул тебя, чтобы взять интервью у доктора Веджероу. Так вот, я нашел его дом, позвонил в звонок и стал ждать. Я позвонил еще раз, но никто не пришел. Тогда, чтобы убедиться, что никого нет дома, я осторожно повернул ручку, и дверь открылась. По-прежнему было тихо. Тогда я рискнул и пошел по коридору мимо телефона к еще одной закрытой двери. Когда я замер, уже готовый постучать, я услышал голос доктора, который умолял кого-то. Я не мог не услышать, что он сказал:

"Нет… нет… не входите… вы не должны… вы не должны…"

– Конечно, я подумал, что он обращается ко мне. Но я ведь не постучался и был абсолютно уверен, что он не слышал меня за дверью. Когда я стоял там, раздумывая, что делать, я услышал… не знаю, как это описать; что-то вроде шепота, приглушенного звука, который может издавать большая толпа людей, проталкиваясь вперед по дорожке.

– Не знаю, зачем я тогда открыл дверь. Я не хотел этого делать, но почему-то моя рука действовала совершенно непроизвольно. Я увидел…

Он дернулся в кровати и растерянно поднес руки к лицу.

– Продолжай! – напряженно прошептал Лэйзи.

– Вы мне не поверите, – смущенно сказал Терри, а потом вызывающе распрямился, – но это правда. Комната была лабораторией доктора. Окна были плотно зашторены. Но свет исходил от металлического стеллажа с длинными лампами. Это был странный, туманный фиолетовый свет. И на его фоне силуэтом стоял доктор, спиной ко мне.

– Сначала мне показалось, что он в комнате один. Потом, стоя в оцепенении, я увидел, что пятно туманного фиолетового света похоже на огромную дверь. И я увидел, что внутри света что-то движется. Оно было похоже на фосфор в воде, двигалось беспрестанно, беспорядочно. Я смотрел на все это как завороженный. Именно оттуда доносился диковинный, шепчущий звук. Затем я начал различать формы – смутные, растворяющиеся, меняющиеся. А когда свет стал ярче, я различил лица, которые, казалось, прижимались к закрытому окну.

– Доктор вскинул руки, как бы отгоняя что-то.

– "Нет-нет!" – снова закричал он. – "Вы не должны входить! Здесь и так много зла – слишком много уже было сделано…"

– Затем он повернулся и увидел меня. Он издал странный, похожий на животный стон и упал спиной на один из длинных столов, покрытых пробирками.

– "Уходите, – прошептал он, – уходите, пока не поздно! Я не могу долго держать их на расстоянии… я не могу выключить лучи, и чем сильнее будет свет, тем легче им будет войти… Уходи, уходи скорее".

– Но я не ушел. Я просто стоял и смотрел на него и на вихрь туманного фиолетового света, который, казалось, становился все ярче и ярче. Этот шипящий, давящий звук казался все громче… все ближе…

– "Что ты наделал?" – спросил я его наконец. Не знаю, зачем я это сказал – возможно, чтобы сохранить рассудок. Он закрыл лицо руками.

– "Я принес в мир разрушение! сказал он своим странным, дрожащим голосом. Я, который хотел быть благодетелем человечества, но сделал вот это!" – Он протянул руку к двери, залитой фиолетовым светом. – "Я долгое время пытался установить связь между миром живых и мертвых. Годами я экспериментировал со световым лучом, который мог бы стать дверью, проходом между миром материальных вещей и астральным миром неведомой природы. И вот – в его голосе послышался вымученный стон – мне это удалось. Смотрите! Вот дверь в другой мир! Смотрите, как они толпятся у нее, заглядывая внутрь! Но чего я не предвидел, чего не мог предугадать, так это того, что мой вход будет полезен в первую очередь приземленным сущностям – духам, которых удерживает здесь жажда мести или желание низких и злых вещей. Откуда мне было знать, что они окажутся настолько сильны? Другие же идут дальше! Но эти сущности, жаждущие того, что составляло их земную жизнь, – ах! Они одолевают меня! Когда первый развоплощенный дух вошел в эту дверь, я был вне себя от радости. Первый… и второй! Откуда мне было знать?"

– Я почувствовал, как мое лицо стало горячим от ужаса.

– "Мясник и Тито?" – сумел спросить я.

– "Да, да, те двое!" – задыхаясь, проговорил он. – "Мертвые, но живые! Сохранившие свои ужасные черты, свои неутоленные желания мести и беспричинной резни! Несут разрушения в мир живых людей! Когда я увидел, что натворил, то попытался погасить луч. Но мне это не удалось. Он является связующим звеном между известным и неизвестным. Он питается вибрациями внешней субстанции. Мне удалось лишь ослабить его в той мере, в какой он был связан с материальным миром. На некоторое время я заблокировал проход. Но я создал нечто, что не могу уничтожить. Я не знаю ничего, что могло бы…"

– Он внезапно остановился и провел руками по волосам.

– "Да, да," – услышал я его бормотание, – "это может сработать – это едва ли возможно…"

– "Но Мясник и Тито!" – сказал я ему полушепотом. – "Они все еще на свободе?"

– Он повернул ко мне лицо человека, страдающего в аду.

– "Там, внутри" – сказал он, указывая на дрожащий, пульсирующий, переливающийся свет, – "они должны возвращаться, чтобы восстанавливать силы – это как пловец, который должен выходить на сушу, когда он выдохся, – но они снова выйдут – они все выйдут! Вы понимаете, что это значит? Это значит, что мир будет наводнен злом, ужасом, страшными разрушениями! Я не смогу им помешать, если только…"

– Я попытался заговорить, но не смог. Клубящийся свет становился все ярче. Вихрь лиц – злобных, зловещих лиц – руки, тянущиеся к свету – ужасные скрюченные пальцы, пытающиеся найти щель – тела, прижимающиеся прижимались все ближе и ближе. Свет был похож на прозрачный занавес из плотного, непрочного материала, который мало-помалу поддавался сильному, настойчивому давлению сзади.

– Впереди этой ужасной толпы злобных существ я увидел искаженное лицо Мясника – он смотрел на меня и бился о барьер пурпурного света…

– И снова я услышал голос доктора, перешедший в крик.

– "Нет-нет, вы не должны приходить, вы не должны, я говорю вам…"

– Я увидел, как он потянулся к какой-то бутылке с химикатами. Затем я развернулся и бросился к телефону. Не знаю, что я говорил – похоже, я был практически безумен. И пока я говорил, я услышал грохот. Я попытался бежать, но тут раздался взрыв, и что-то ударило меня. Это последнее, что я помню.

Мы молча смотрели друг на друга. Терри опустился на подушки, слабый и измученный. Я не мог подобрать слов. Я не мог насмехаться, но и не мог заставить себя произнести хоть слово согласия. Это было слишком запредельно, слишком абсурдно.

Но вера Лэйзи в Терри была непоколебима. Его глаза сияли необыкновенным блеском.

– Черт возьми! – воскликнул он наконец. – Что за история с медвежатами!

Терри бросил на него усталый, полный благодарности взгляд.

– Ты все сказал, парень, – заметил он с прежней веселостью, – и, как все самые грандиозные и лучшие истории в мире, она никогда не увидит света в печати!

Но в этом он был неправ. Ибо я, Николас Брунна, взял в руки перо, и свою репутацию, и написал ее. Нет никаких доказательств, кроме слов Терри и того факта неизмеримого облегчения, что Трехпалого Мясника и Тито Морони никто и никогда больше не видел.

1926 год

Психомашина

Аммиа?н Марцелли?н

Это рассказ об изобретении, превзошедшем все чудеса двадцатого века, о самом венце и кульминации этого славного века – изобретении, которое сначала привело человечество к невероятным высотам, а затем превзошло его могущество, уничтожило его рассудок и низвергло человечество в варварство и убожество настоящего времени. В настоящее время это изобретение утрачено и проклятие той эпохе, которая заново откроет его! Этот отчет написан как предупреждение на будущее, если когда-либо, по милости премудрого Провидения, у нас, жалкого остатка человечества, будет это будущее.

Есть одно устройство, которого может стать слишком много. Со всех деревьев в саду науки человек пусть ест много, но от этого дерева он не должен есть, иначе он непременно умрет.