Мозгоправы. Нерассказанная история психиатрии

Пусть его экстравагантная теория и не дожила до двадцатого века, сам он стал первопроходцем в одном важном направлении. До Месмера врачи полагали, что психические расстройства имеют нравственное происхождение. По их мнению, душевнобольные недостойно вели себя в прошлом и сейчас расплачиваются за какой-то грех. Другая распространенная точка зрения заключалась в том, что такие люди были рождены сумасшедшими. Это предрешено природой или Богом, поэтому надежды на исцеление нет.

Странная теория Месмера о невидимых процессах стала глотком свежего воздуха. Он не поддерживал детерминистскую идею о том, что отдельные люди рождались с психическим расстройством, и отрицал религиозную концепцию, согласно которой заболевание являлось следствием низкой нравственности. Месмер утверждал, что болезнь является результатом нарушения работы физиологических механизмов, которую можно восстановить при помощи медицины. Психиатр и историк медицины Генри Элленбергер считает Месмера первым специалистом, который придерживался психодинамического подхода (то есть полагал, что ментальные расстройства возникают вследствие глубинных психических процессов).

Для сторонников данного подхода сознание важнее мозга, а психология имеет больший вес, чем биология. Трактовка ими ментальных заболеваний окажет огромное влияние на европейскую психиатрию и займет центральное место в психиатрии американской. На самом деле в течение следующих двух веков специалисты будут попеременно придерживаться двух совершенно разных подходов: психодинамического и биологического. Последний подразумевает, что заболевания возникают из-за нарушения физиологических процессов в мозге.

После Месмера термин «психиатрия» стали употреблять врачи, которые занимались другими таинственными процессами, происходящими в сознании. Первые психиатры, иногда именуемые натурфилософами, заимствовали идеи из романтизма в европейском искусстве и литературе. Они искали иррациональные и тайные силы в человеческой природе, верили в мощь трансцендентного духа и неотъемлемую ценность эмоциональной сферы. Отказываясь от научных исследований и непосредственных клинических опытов, натурфилософы полагались преимущественно на интуицию. Порой они не разграничивали понятия «психическое расстройство» и «психическое здоровье» и трактовали безумие как результат влияния душевных страстей и беспокойства на сознание здорового человека.

Романтическая мысль в ранней психиатрии достигла пика и нашла выражение в книге «Принципы медицинской психологии» (Lehrbuch der ?rztlichen Seelenkunde), которую написал в 1845 году немецкий врач, поэт и философ Эрнст фон Фейхтерслебен. Он считал, что «все направления исследования человека и имеющиеся знания естественным образом смешиваются друг с другом». Труд Фейхтерслебена имел такой успех, что издатель отозвал ранние экземпляры книги, которые были бесплатно отправлены в университеты и больницы, чтобы торговцы смогли их продать.

Как вы и сами могли догадаться, психиатрия, основанная на интуиции и поэзии, была не в состоянии облегчить страдания людей, которые мучились от голосов в голове или находились в состоянии депрессии. Постепенно врачи стали понимать, что сосредоточенность на процессах, скрытых внутри таинственного разума, не приводит не только к долговременным, но и вообще к каким-либо изменениям состояния пациентов с тяжелыми расстройствами. После нескольких десятилетий путешествий по туманным морям философствований новая когорта психиатров стала понимать, что такой подход приводит лишь к интеллектуальному изгнанию и отдалению от других направлений медицины.

Эти реакционно настроенные врачи критиковали психодинамический подход психиатров – приверженцев романтизма, причем иногда в довольно жесткой форме. Они обвиняли натурфилософов в «абсолютной потере связи с реальной жизнью» из-за того, что те погрузились в «рассуждения о мистических и трансцендентных мирах».

К середине девятнадцатого века новое поколение докторов отважно пыталось сократить растущую пропасть между психиатрией и ее сиамским близнецом – неврологией, которая пользовалась все большим и большим уважением. Это была первая волна биологической психиатрии. Сторонники данного подхода исходили из того, что ментальные расстройства вызваны физическими аномалиями в мозге, которые можно выявить. Во главе этого движения стоял немецкий психиатр Вильгельм Гризингер, который с уверенностью заявлял, что «все поэтические и идеалистические представления о сумасшествии несут в себе наименьшую ценность». Он получил образование врача и ученую степень под руководством Иоганна Шёнлейна – выдающего немецкого патологоанатома, прославившегося укреплением доверия к терапии внутренних болезней. Он настаивал на том, что при постановке диагноза следует опираться на два источника информации: врачебный осмотр и лабораторные анализы биологических жидкостей и тканей.

Гризингер попытался создать такую же эмпирическую основу для постановки психиатрических диагнозов. Он составлял перечни симптомов, которые появлялись у больных в лечебницах для душевнобольных, а после их смерти проводил вскрытие и изучал мозг. Гризингер использовал данные исследований, чтобы разработать лабораторные анализы для живых пациентов. Он создал опросник с четкой структурой и определил последовательность врачебного осмотра, что в совокупности с анализами должно было помочь идентифицировать ментальное расстройство. По крайней мере, такую цель ставил Гризингер.

В 1867 году в первом выпуске собственного журнала Archiv f?r Psychiatrie und Nervenkrankheiten («Архивы психиатрии и заболеваний нервной системы») он заявил:

Психиатрия претерпела изменения в отношениях с другими направлениями медицины. Эти изменения основываются главным образом на осознании того, что пациенты с так называемыми ментальными расстройствами на самом деле являются людьми с заболеваниями нервов и мозга. Поэтому данная отрасль должна перестать считаться отдельной гильдией и прочно войти в состав общей медицины, стать доступной для всех медицинских кругов.

Провозглашение принципов биологической психиатрии стало источником вдохновения для специалистов новой формации. Полагая, что ключ к разгадке ментальных расстройств таится не в неуловимой душе и не в незримых магнетических каналах, а внутри мягких и влажных складок мозговых тканей, они провели огромное количество исследований, которые основывались на изучении под микроскопом мозга умерших. Психиатры, разбирающиеся в анатомии, связывали выявленные в мозге патологии с клиническими расстройствами (например, Алоис Альцгеймер обнаружил сенильные бляшки и нейрофибриллярные клубки, свидетельствующие о деменции). В связи с этим появились новые теории, например истерию, манию и психоз стали объяснять перевозбуждением нейронов.

Учитывая такие открытия, можно предположить, что психиатры, являющиеся последователями биологического подхода, наконец добились того, что их профессия стала опираться на науку и прочно стоять на ногах. В конце концов, в мозге ведь должны существовать отчетливые признаки ментальных расстройств, верно? Увы. Исследования первого поколения психиатров ни к чему не привели – словно фейерверк, который взлетел в небо, но не взорвался красивыми огнями. Несмотря на значительный вклад в неврологию, ни одна из биологических теорий девятнадцатого века, объясняющая психические заболевания, не нашла подтверждения в организме (за исключением болезни Альцгеймера) и не привела к прорыву в психиатрии. Ни одна из них не оказалась верной. Как бы тщательно приверженцы биологического подхода ни всматривались в борозды коры головного мозга, его извилины и доли, как бы старательно ни изучали образцы тканей, они не могли найти конкретные и последовательные отклонения от нормы, которые свидетельствовали бы о психическом заболевании.

Пусть у Гризингера были благие намерения, но читатель его Archiv f?r Psychiatrie und Nervenkrankheiten разбирался в ментальных расстройствах точно так же, как читатель «Доклада об открытии животного магнетизма» Месмера. Независимо от того, что именно врач считал причиной психического заболевания: магнетические каналы или возбужденные нейроны, в 1880-е годы объем фактических доказательств был одинаковым – нулевым. Несмотря на то что благодаря исследованиям мозга многие врачи девятнадцатого века получили профессорские звания, их работы не привели ни к серьезным открытиям, ни к появлению эффективной терапии, которая облегчила бы страдания больных.

С приближением 1900 года маятник приверженности разным концепциям вновь закачался. Безуспешные попытки психиатров, придерживающихся биологического подхода, приводили к тому, что их коллеги начали чувствовать досаду и бессилие. Один выдающийся врач отозвался о биологической психиатрии как о «мифологии мозга», а великий немецкий психиатр Эмиль Крепелин (к нему мы еще вернемся) назвал его «надуманной анатомией». Старания найти биологические основания для ментальных расстройств не увенчались успехом, и психиатрия еще больше отдалилась от других отраслей медицины, в том числе и географически.

Ухаживающие за душевнобольными

До начала девятнадцатого века люди с серьезными психическими расстройствами могли оказаться в одном из двух мест в зависимости от состоятельности своей семьи. Если родители, супруг или супруга больного располагали значительными средствами либо занимали высокое социальное положение, то человек оставался в фамильном поместье. Иногда душевнобольного поселяли куда-нибудь на чердак, как, например, безумную жену Рочестера в «Джейн Эйр», чтобы скрыть недуг от общества. Но если несчастный был из семьи рабочих (или его родные были бездушны и черствы), то он оказывался на улице или в учреждении совершенно иного рода – сумасшедшем доме.

Согласно письменным свидетельствам тех времен, лечебницы до эпохи Просвещения представляли собой ужасные, грязные подземелья. (Наводящие страх изображения сумасшедших домов продолжат появляться в течение последующих двух веков. Эти подземелья станут одной из самых ярких проблем в психиатрии, а также послужат источником нескончаемых разоблачений для журналистов и причиной гражданских протестов.) Больных приковывали цепями, пороли, били палками, погружали в ледяную воду или просто запирали в холодные тесные камеры на несколько недель. По воскресеньям их выводили на потеху публике как чудаков и уродов.

Задачей первых психиатрических больниц являлось не лечение пациентов, а, скорее, насильственное отделение их от остального общества. На протяжении большей части восемнадцатого века ментальные расстройства не считали заболеваниями, вследствие чего они не попадали в поле зрения медицины. Страдающие такими недугами находились на равных с преступниками, которых сажали в тюрьмы. Людей с психическими расстройствами считали либо социальными девиантами, либо маргиналами, которые несут наказание свыше за непростительные деяния.