– Давай попробуем добраться до тех деревьев, – я указал на тёмную гряду, качавшуюся вдали.
– А если за нами всё же приедут? – он посмотрел на меня испытующим взглядом.
– Если они не сделают этого прямо сейчас, то, боюсь, им придётся выкорчёвывать нас изо льда.
Мы шли перпендикулярно колее, накатанной военной техникой, постоянно оборачиваясь в надежде увидеть пару спасительных огоньков фар.
Две безмолвные фигуры устало волочились к цели, проваливаясь в снег, с треском проламывая наст. Луна бросала вниз скупой металлический свет, придавая происходящему ещё большую обречённость.
Путь казался бесконечным. Иногда я закрывал глаза и вместо ненавистного снега видел белый мальдивский песок, скользящий меж пальцев, а воющий ветер слышался ударами пенных волн о берег.
Опять провалившись, я оступился и упал на мелкие стёклышки льда. Сослуживец помог мне подняться:
– Давай, почти пришли.
И правда, через несколько сотен шагов мы вошли в хвойный лес. Между деревьев промелькнул тусклый свет.
– Что это? – удивился я.
Сержант всмотрелся в сумрак:
– Кажется, жильё. Я слышал, что недалеко от полигона есть маленькое село, но не знал где оно, – вдумчиво, будто вспоминая карты, произнёс мой товарищ.
– Что будем делать? – поинтересовался я, отдавая всю инициативу, а вместе с тем и ответственность за наши жизни в руки этого непритязательного, но по-своему грозного человека. От этого угловатого деревенского парня исходила какая-то сила, непоколебимая уверенность в собственных действиях, которую я раньше не замечал, словно он был персонажем, сошедшим со страниц рассказов Джека Лондона.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он меня.
– Валюсь с ног, – признался я. – Уже и на холод плевать. Готов вздремнуть в ближайшем сугробе.
– Сделаем так, – предложил он, – я доберусь до местных, разведаю обстановку и постараюсь связаться с частью, а ты разведи огонь. Если за нами всё же надумают заехать, то, быть может увидят свет, а ты как раз согреешься и отдохнёшь.
Я кивнул, преисполненный горячей благодарности. Сержант развернулся и пошёл в направлении жилья.
– Стой! – опомнился я, кинувшись следом. – У меня нет зажигалки.
Он снял рукавицу и пошарил по карманам бушлата.
– Держи, – он вложил мне в руку коробок спичек и исчез за чёрными силуэтами деревьев. Я принялся усердно обламывать заснеженные лапы елей. Через несколько минут, не без труда, мне удалось разжечь костёр.
Влажное дерево трещало, поднимая вверх снопы искр. Я кинул на снег несколько раскидистых ветвей и вытянулся у костра.
Желанное тепло сразу же разморило измученное тело, и я провалился в забытье.
Меня разбудили скрипучие шаги поблизости.
– Кто здесь? – испуганно воскликнул я, слепо всматриваясь в темноту.
– А кого ты тут ожидаешь увидеть? – глухо усмехнулся знакомый голос, и сержант вошёл в полосу света.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил я
– В очередной раз убедился в безграничной чуткости русской души – дверь мне никто так и не открыл, – презрительно промолвил сержант и снова сплюнул.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Удалось вытянуть на диалог лишь одного столетнего деда и то разговаривали мы с ним через закрытое окно. Связи в этом убогом поселении нет. По крайней мере со слов деда, переночевать нас, разумеется никто не пустит, но мне удалось у него кое-что купить, – и он достал из-за пазухи бледно-жёлтый газетный свёрток и кинул его мне.
Я торопливо развернул ветхую, в жирных пятнах, бумагу.
Внутри был добрый кусок солёного сала, крупная луковица, чёрствый хлеб и пакетик с листовым чаем.
– Ооо, – протянул я, – это меняет дело! – И сняв с ремня котелок набил его снегом.
– Сало чем резать будем? – спросил мой товарищ, тяжело опустившись рядом.
– Сейчас, – я разгрёб палкой побелевшие от жара угли, поставил на них котелок, который с шипением обвили струйки пара; вытащил из кармана моток ниток, отмотав порядка двадцати сантиметров и хорошо натянув погрузил в сало, согретое теплом под бушлатом.
– Слышал, что если проварить нить в соляном растворе, то ею можно пилить решётки, – заметил сержант.
– Надеюсь, это знание мне не пригодится, – усмехнулся я.
– Чем чёрт не шутит, – пожал он плечами.
Сержант разломил на равные части хлеб, почистил луковицу и аккуратно разложил на газету.
Вода в котелке забурлила и я, подцепив его палкой, снял с углей и засыпал чай.
Когда всё было готово, мы расположились поудобней, протянув ноги к костру. От мокрых валенок поднимался пар. Газету мы положили между нами и жадно накинулись на еду.
Соль хрустела на зубах, а чёрствый хлеб царапал дёсны, но эта грубая пища вызывала несоизмеримое блаженство.
Желудок приятно забурлил, а крепкий чай разливался внутри живительным теплом.
– Наверное это самое вкусное, что я ел в жизни, – сказал я, откинувшись на гнилое бревно, лежавшее сзади.
– Было бы ещё вкусней если бы ты знал сколько старый запросил у меня за это сало. Будто от себя отрезал.
Я улыбнулся, любуясь языками пламени.
В тиши леса раздавался лишь треск костра и тоскливый скрип деревьев.
– Макс, – повернулся ко мне сержант, – за каким дьяволом ты сам попёрся в армию?
– Я представлял её другой.
– Какой же, если не секрет?
– Я думал, что смогу тут совершенствоваться. Идеализировал, представлял, что тут действительно чему-то учат… обращаться с военной техникой, а не чинить её дни напролёт, думал, что удастся укрепить здоровье, а не растрачивать его в ночных «прокачках». В моём понимании всё это выглядело иначе. Надеюсь, что это будет самым большим заблуждением в моей жизни.