– Мы что, летели три тысячи миль, чтобы трахнуться? – спорит он. – Трахнуться можно и дома.
– Нет. Так, как здесь, нельзя, – возражает Персик. – Говорят, роскошнее кисок, чем в этом заведении, во всем мире нет.
– Секс есть секс, – стоит на своем Кэллан.
– Да ты-то откуда знаешь? Ты, ирландец…
Кэллан, конечно, соблазнился бы, но поездка намечалась вроде как деловая, поэтому он и занимается бизнесом. Он достаточно жесткий человек, чтобы обуздать братьев Пиккони. Нечего спотыкаться о собственные члены на работе, за женщинами можно бегать и в другое время.
И он говорит с нажимом:
– Делом надо заниматься, делом.
– Господи, да отдохни ты чуток! А то помрешь, и на твоей могиле напишут: «Он никогда не развлекался». Сначала секс, потом – бизнес. Все успеем. Можем даже успеть пообедать заскочить, если ты не против. Слышал, у них тут потрясающе вкусная морская кухня!
Да уж, у Персика ума палата, думает Кэллан. Выглянешь в окно, а там только океан и есть, наверное, научились рыбу готовить.
– Ты унылый зануда, знаешь это? – подначивает Персик.
Да, я унылый зануда, думает Кэллан. Я выдал билетики в один конец – сколько уж их там? – пятерым парням, выполняя заказ Чимино, а теперь Персик обзывает меня унылым занудой.
– Кто дал тебе этот телефон? – спрашивает Кэллан.
Ему все это не нравится. Персик звонит по номеру, который подсказал ему какой-то козел. Отвечают, конечно, само собой, приезжайте, и они попадают в какой-то бордель, где всё, что их ждет, – дерьмовая нервотрепка.
– Сол Скэки дал. Доволен? – говорит Персик. – Сола ты знаешь.
– Знаю.
Если Калабрезе решит пришлепнуть их всех из-за наркотиков, то именно Скэки и подстроит ловушку.
– Да не парься ты! – говорит Персик. – А то из-за тебя я начинаю дергаться.
– Вот и хорошо.
– Ну ни хрена себе! Он, видишь ли, хочет, чтоб я дергался.
– Я хочу, чтоб ты остался в живых.
– Спасибо тебе, Кэллан, нет, правда. – Привстав, Персик целует его в щеку. – Вот теперь можешь отправляться к священнику и исповедаться, что совершил гомосексуальный акт с макаронником. Я люблю тебя, ты, засранец-ирлашка! И говорю тебе: сегодня вечером ты получишь массу удовольствия.
И все-таки Кэллан перед уходом пристегивает свой двадцатидвухкалиберный с глушителем. Они тормозят у Белого дома и через минуту уже стоят в холле, тараща глаза.
Кэллан решает, что выпьет пива, а потом будет держаться в сторонке и приглядывать за всем вокруг. Если кто замыслил пришить Джимми, то выждут, пока он согнется над телкой, и тут-то и влепят ему пулю в затылок. Значит, так: после пива Кэллан выцепит О’Бопа и попробует поставить охранником. Конечно, О’Боп пошлет его на хрен: ему трахнуться хочется, а значит, охрана все равно ляжет на Кэллана. Он потягивает пиво, а Хейли тем временем выкладывает на стеклянный кофейный столик несколько черных альбомов.
– У нас сегодня тут несколько леди, – начинает она, открывая альбом. На каждой странице черно-белая глянцевая фотография 8 на 10 в пластиковом конверте, а на противоположной странице снимок чуть поменьше – девушка в полный рост. Хейли не собирается демонстрировать своих девушек строем, точно на аукционе крупного рогатого скота. Нет, у нее все по высшему разряду, достойно и служит разжиганию воображения мужчин. – Так как я хорошо знаю этих леди, – продолжает она, – то буду счастлива помочь вам сделать выбор.
После того как другие мужчины выбрали партнерш, она подсаживается к Кэллану, отмечает, что он задержался на снимке Норы, и шепчет ему:
– Вы от одних ее глаз кончите.
Кэллан вспыхивает от макушки до пяток.
– Желаете с ней познакомиться?
Он умудряется кивнуть. Да, желает.
Влюбляется Кэллан мгновенно.
Нора входит в комнату, смотрит на него своими глазищами. Он чувствует, как заряд из сердца рикошетит в пах, потом обратно, и Кэллан пропал. Он в жизни не видел такой красоты. Мысль, что это неземное, прекрасное существо может принадлежать ему, пусть ненадолго… да он в жизни об этом не мечтал. Кэллан с трудом сглатывает.
А Нора испытывает облегчение, что ей достался именно он.
Внешне ничего себе, симпатичный, и, похоже, незлой.
Протягивая руку, она улыбается:
– Я – Нора.
– Кэллан.
– А имя у тебя есть, Кэллан?
– Шон.
– Привет, Шон.
Хейли сияет улыбками, будто родная мать на помолвке. Она как раз и хотела этого стеснительного для Норы на первый раз, поэтому очень старалась, чтобы другие выбрали девушек поопытнее. Теперь все объединились в пары как на заказ. Стоят, болтают, готовясь разойтись по комнатам. Хейли незаметно скрывается в офисе, чтобы позвонить Адану и сообщить, что его клиенты отлично развлекаются.
– Счет я оплачу, – отвечает ей Адан.
Ничего. Это так, чаевые в сравнении с прибылью, которую он сможет получить от совместного бизнеса с братьями Пиккони. В Калифорнию Адан может направить тонны кокаина. У него много клиентов в Сан-Диего и Лос-Анджелесе. Но рынок Нью-Йорка обещает сверхприбыли. Поставлять продукт на улицы Нью-Йорка через сеть распространителей Семьи Чимино… Пусть Джимми Персик поимеет хоть всех шлюх, каких ему захочется, задарма.
Сам Адан больше в Белый дом не заходит. Во всяком случае, как клиент. Секс с девушками по вызову, пусть даже самого высокого класса, не вяжется с имиджем серьезного бизнесмена.
К тому же он влюблен.
Люсия Виванка из обеспеченной семьи. Родилась она в США и таким образом выиграла двойную ставку, как выражается Рауль: у нее двойное гражданство – США и Мексики. Она недавно окончила среднюю школу Девы Марии в Сан-Диего, живет со старшей сестрой и занимается в Университете Сан-Диего.
И она очень красива.
Невысокая натуральная блондинка с поразительно темными глазами, фигурка аккуратненькая, насчет которой Рауль при всяком удобном случае отпускает циничные замечания.
– Эти chupas, братишка, – бросает он, – так и выскакивают из блузки. Об них прям стукнуться можно. Плохо только, что она chiflona.
И вовсе она не динамистка, думает Адан, она – леди. Культурная, получившая хорошее воспитание в школе монашек. И все же вынужден признать, что измучен вольной борьбой на переднем сиденье его припаркованной машины или на диванчике в квартире его сестры, случающейся в те редкие моменты, когда зоркая bruja, сестра Люсии, оставляет их на несколько минут наедине.
Люсия ни за что не желает уступить, пока они не поженятся.