Логово тьмы. Цикл ВОИН

– От, леший… Впилась-то как… Зараза… Давай помыслим, как эту тварь на свет выманить? Я бы ее из лука быстро приговорил…

– Может, на живца? – чуть усмехнулся певец.

– Это как?

– Ну… Обвяжем тебя веревкой, закинем в озеро… Что, не видал, как рыбари рыбу удят?

– Иди ты… – сплюнул в кусты Ратибор. – Сам полезай. Я серьезно спрашиваю, а он зубы скалит.

– Верно, верно… – Волк присел у кромки воды, стараясь не оскользнуться на мокрой глине, зачерпнул темную студеную воду, омыл покрытое пылью лицо. – Из тебя наживка худая. Лягухи ведь больше комарами да всякой летучей мелочью сытятся, а ты летать не умеешь. Хотя от хорошего пинка, может, и полетишь.

Стрелок все же улыбнулся, вставая:

– Давай обойдем озерцо. Ни лягухи, ни смоки подолгу на дне не сидят. Они же воздухом дышат, а не водой. Где-то нора должна быть. Скорее всего, у ключа, там вода чище.

Они двинулись вдоль берега, разводя руками густую осоку. Над гладью озера роились мошки, Волк дважды шлепнул себя по щеке, пытаясь прибить наглого комара.

– Стой! – внезапно вскрикнул он, застыв, словно скальная глыба.

– Ты чего? – Ратибор чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Лягухи!!! – Что?

Волк обернулся, лицо его было,.таким бледным, что у стрелка кровь едва не застыла в жилах. Он разлепил непослушные губы и пояснил чуть слышным шепотом:

– Лягухи не квакают. А их тут тьма должна быть! Одна на другой сидеть должны и третьей еще погонять.

– Ну и что? – уже чуя недоброе, спросил Ратибор.

– Это жряк… – ледяным тоном молвил певец. – Это точно жряк, Ратиборушко. Точно как в сказках! Выполз из болота, разорил деревню, сманив люд чудным криком, -и пополз к новой воде, где насытиться можно. Забрался сюда и пожрал все, даже лягух не оставил.

Стрелок почувствовал, как под рубахой поползли ледяные мурашки.

– Ладно, успокойся, успокойся… – сказал он, стараясь не выдавать волнения. – Как говаривал мой отец, надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Допустим, это сказочный жряк, коль тебе от этого легче. Ну?

– Пойдем к ключу. – Волк отвернулся и первым шагнул через заросли осоки.

Ключ хрустально журчал, выбиваясь меж двух отглаженных белых камней, широким извилистым ручейком убегая к темнеющему за спиной озеру. И тут же, у самого озера, в осоке зияла здоровенная брешь, замазанная глиной, тиной и ряской, будто огромный грязный червяк выполз из воды, направляясь в шумящий желтой листвой лес.

– Великие Светлые Боги… – прошептал Ратибор, меняясь в лице. – Уж это точно не смок, леший меня забери…

– След совсем свежий. – Волк провел рукой по примятой осоке. – Даже грязь не успела высохнуть!

– Э… Погоди! А как… Ну… Как по сказкам этот жряк выглядит, а?

– Не знаю, – честно пожал плечами певец. – Все сказки сходятся в одном – большой, мол, и страшный.

– Что велик, вижу и сам, – почесал макушку стрелок. – А вот насколько он страшен? Чего от него вообще ожидать можно, если станем с ним биться? Сказка ложь, да в ней может оказаться намек.

– Крик! – сказал певец. – Тот самый, каким он власть над людьми имеет.

– Верно… От него люди прямо в пасть этой твари и лезут. Ну а мы сдюжим?

– Да уж прямо… Не люди, что ли?

Ратибор многозначительно похлопал по висящему на поясе мечу.

– А это? – прищурясь, спросил он. – Как думаешь, защитят нас колдовские мечи?

– Ну ты спросил… – бессильно развел руками Волк. – В какой же сказке ты слыхал про наши мечи? Разве что в той, которую Барсук рассказал. Но там про жряка ни слова не было. Надо придумать что-то верное.

– Ага! – радостно воскликнул Ратибор. – Глина! Живем, Волчара! Глиной ухи замажем. Никакой крик не пробьется!

Он первым нагнулся, отщипнул вязкий комок глины и скатал в шарик.

– Пойдет! Суй в ухи.

– Так ведь друг друга не услышим! – испугался Волк.

В нем вдруг всплыл и разросся застарелый страх одиночества, будто стена глухоты может страшной межой отгородить его от верного соратника.

– Я тебе сколько раз говорил? – назидательно молвил стрелок. – Учись стрелять вслепую, учись по губам читать. Не могу, не получается… Допрыгался? Ладно. Я завсегда по губам пойму, а тебе уж как-нибудь втолкую. Но если останемся живы, то с сего же дня станешь учиться. Ну?

– Баранки гну… – буркнул Волк. – Выучусь.

Они расплющили в ушах податливые шарики глины, и Волк, не оглядываясь, рванул по пробитой чудовищем борозде. Тишина навалилась,» словно замшелая стена старого склепа явственно разграничила мир на тот, что внутри, и на тот, что снаружи. Беззвучно бухали ноги в опавшие листья, беззвучно проносились мимо распростертые ветви, только кровь гулко стучала в висках, только дыхание врывалось в нос надсадным шипением.

Иногда борозда проходила возле недавно поваленных деревьев, будто чудовищу в спешке было лень огибать толстенные дубы и оно валило их, как кошка, играя, валит пустую сметанную крынку. Ратибор, приноровившись к бегу, уже не замечал колющих ноги камней и сучьев, он весь рвался в драку, несся вперед, словно собака по следу.

Выскочив из леса на холмистый луг, по которому разбежалась домиками большая деревня, Волк остановился, тяжело дыша.

– Бери лук! – прочел по губам Ратибор. – И погляди вон туда!

Сам певец в нереальной тишине вытянул из ножен меч, свободной рукой указав прямо перед собой. Ратибор едва не присел, когда его глазам предстала картина, которую не во всяком бредовом сне увидишь. Деревня в сотню домов раскинулась широко, раздольно, на обширном лугу, со всех сторон зажатом сплошной стеной леса. Некоторые избушки стояли тесно, другие не лепились друг к другу, давая место редким березовым рощицам. И изо всех этих домов валом валил народ. Напористо, бодро, в запале не замечая подворачивающихся под ноги ребятишек. И полная тишина, только гул крови в ушах.

Ошеломленный увиденным, Ратибор даже не сразу понял, куда все бегут, но, разглядев, едва не лишился чувств от смятения и накатившего ужаса.

Наверное, это был именно жряк, потому что более кошмарную тварь вообразить было трудно. Он полз от леса к деревне: огромный, грязный, но, несмотря на длину в две избы, удивительно подвижный. До него было полсотни шагов, не больше, стрелок явственно видел каждую мелочь – приставшие комья грязи, изгибы влажно блестящего тела, огромные костяные плавники, оралом пахавшие каменистую землю.

Больше всего тварь походила на помесь громадного дождевого червя с жуком-плавунцом. И хотя различий было больше, чем сходства, но ни с чем другим сравнить увиденное Ратибор не смог. Ему даже послышался грохот, с каким костяное брюхо молотит в дорожные камни, поднимая целые клубы пыли. Но он знал – это лишь кажется, иначе уже бежал бы, как деревенские, с выпученными глазами и раскрытым ртом. Только глина, забитая в уши, удерживала от власти жуткого зазывного крика чудовища.

Он не знал, насколько шумно в наружном мире, орут ли обезумевшие люди или бегут молча, громко ли шумит сама тварь. Поэтому он набрал в грудь столько воздуха, сколько вместилось, и гаркнул так, что потемнело в глазах:

– Эй, червяк-переросток! Обернись-ка, Ящерово отродье!

Для подкрепления своих слов стрелок изо всех сил натянул лук и пустил стрелу, стараясь попасть меж панцирных щитов, туда, где треугольная голова сходилась с изгибистым телом. Булатное острие глубоко впилось в незащищенную плоть, жряк остановился как вкопанный и молниеносно развернул голову, глянув на появившуюся со спины опасность.

Панцирные бугры вместо глаз слепо глянули Ра-тибору в самую душу, короткие ершистые усы, казалось, ощупывают витязей через расстояние в полсотни шагов. Огромные губы квадратной пасти развернулись, как лепестки влажного бурого цветг ка с манящей черной середкой, а ряды изогнутых желтых клыков шевелились, словно щетинки. Гладкий лобовой щит подергивался в такт биению мощного сердца.