Витражи конца эпохи. Сборник рассказов

– Не пойду, – огрызался Ярослав, – отстаньте, Христа ради.

– Зря. Может быть, организм требует, а ты его насилуешь! Может, в генах у тебя тоска сидит. И душа требует противодействия ей, тоске, посредством введения в кровь веществ, содержащих гидроксильные группы.

– Воздержусь, – отрезал Ярослав и отходил в сторону.

Глядя на товарища, ученые мужи сами начинали тосковать и шли в магазин. Конечно, Ярослав пробовал лечить болезнь души водкой, и сначала это как будто помогало, разгоняло непонятное чувство безысходности и тихого, тупого отчаяния. Но помогали только достаточно большие дозы. Малые напротив делали тоску тяжелее и горше – выть хотелось. И он быстро понял, что на следующий день после принятия адекватного количества становится еще более скверно, к психологическому дискомфорту добавляются физические страдания всего организма. Возникала зависимость, а Ярослав, который всегда ценил свободу вне себя и в себе, не мог с ней мириться. Поэтому однажды он полностью перешел на пиво, от которого не становилось ни лучше, ни хуже.

Пару раз предлагали Ярославу радикальный выход – от марихуаны до морфия. Но наркотиков он боялся, как огня, даже думать о них не хотел. Может быть, в глубине души он понимал, что именно они могут помочь в часы невыносимой печали, но если, не дай Бог, это понравится – то уже навсегда.

В последнее время, правда, приступы стали случаться немного реже и протекали легче, чему способствовала Наташа. Она старалась увлечь его тем, что он любил. Тогда они шли вечером в театр или на художественную выставку, если был выходной. Либо у нее дома занимались любовью при свечах. Наташа жила одна в маленькой однокомнатной квартирке с высоченным потолком, которую подарил ей отец, бывший солдат, вернее, офицер партии. Ярослав сперва сопротивлялся некоторому, пусть и доброму, насилию, но потом подчинился порыву любимой женщины и стал принимать ее бескорыстную помощь как должное. Он бывал груб и с нею, и облегчение, как правило, едва ощущалось, но всё же тяжелые часы проходили чуть быстрее, и вскоре жизнь возвращалась в привычное русло – до следующего раза.

Наташа работала в торговой фирме, занимающейся венгерским рынком, хорошо знала язык венгров и часто летала в Будапешт на переговоры. В тот роковой вечер Ярослав остался в лаборатории один и ждал Наташиного звонка, чтобы договориться о встрече. Она позвонила около семи часов, но то, что он услышал, не предвещало для него ничего хорошего:

– Яр, миленький, мы не сможем сегодня увидеться. Я должна была лететь в Венгрию завтра утром, но шеф настоял, чтобы летела с делегацией сегодня. Ради Бога, не наделай глупостей. Через два дня вернусь, и будет нам с тобой хорошо-хорошо…

Ярослав сжал трубку так, что мелко затряслась вся рука.

– Хорошо, говоришь? Тебе ведь всегда хорошо, да? Что со мной, что без меня. Я знаю, что на самом деле тебе на меня наплевать. Ну и ладно! Одному даже легче. Не нужно притворяться.

– Яр, я не заслужила такого тона. Я ведь и обидеться могу, – не повышая голоса, сказала Наташа. Правда, она никогда не обижалась или, по крайней мере, очень ненадолго.

– Лети, лети в свой Будапешт! А можешь и подальше, – крикнул Ярослав и с силой бросил трубку на аппарат. Она закурил, опустился на стул и огляделся вокруг. Ничего нового – столы, колбы, шланги, трубки, печи, инструменты, компьютер. Опостылело всё. Как писал поэт – живи еще хоть четверть века, исхода нет…

Многие люди в подобном состоянии выручают себя именно работой, но Ярославу это не удавалось. Он мог работать лишь в состоянии душевного покоя, которого сейчас не было.

В отчаянии он смахнул со стола несколько прозрачный емкостей – пробирок и колбочек – на пол. В тишине послышался жалобный звон разбиваемого тонкого стекла, пластиковая трубка оборвалась и свернулась в спираль. Содержимое емкостей, белые и желтые порошки, рассыпалось, словно на кухне у неловкой хозяйки.

Эта маленькая катастрофа чуть-чуть вернула Ярослава к жизни. Он покачал головой, выругался, осуждая себя за содеянное, и пошел за веником. Порошки он собрал на лист плотной бумаги, старательно вычистив щели и углубления в старом потрескавшемся линолеуме.

Ярослав осторожно понес картонку к урне, стараясь ничего не рассыпать. Он немного простудился в последнее время (было межсезонье с его коварными ветрами, слякотная агония зимы) и чихнул на весь этаж опустевшего института. Облако порошка окутало его, заставило чихнуть еще пару раз. Ярослав задержал дыхание, но чихнул опять, уже не так смачно, и остановился, поневоле вдыхая мелкие частицы, распыленные в воздухе.

Внезапно плотный, почти забытый по прошлым алкогольным возлияниям дурман ударил ему в голову, но затем вдруг стало необычайно легко. Странное, неизведанное ощущение окатило его с ног до головы. Ярослав почувствовал, что находится уже не здесь, в тесном казенном помещении лаборатории, что он уже оторвался от земли, что он парит в небесах, как Икар! Он летел над бездной – огромной пастью желто-красной пропасти, знакомой по старым приключенческим фильмам, которые когда-то в юности вызывали в нем восторг соприкосновения с настоящей жизнью, не давали спать ночами. Далеко внизу бурлила горная река, темная, широкая и сильная, как вена атлета.

Воздух, ставший твердым, раздувал готовые взорваться, подобно глубоководным рыбам, вытащенным на поверхность, легкие, вдавливал внутрь глаза, сжимал всё тело. Непонятно было, какая сила несла Ярослава над бездной и не давала ему упасть. Он еще не мог осознать тогда, в первый раз, что полет над этой пропастью – его видение настоящей жизни, мечта его юности. Настоящую жизнь придумал не он, она досталась ему против его воли. Никто не спрашивал его, какой жизнью он хочет жить. Кто-то решил это за него. Большинство людей взрослеют, становятся добропорядочными (или не очень) гражданами, одерживают маленькие победы, переживают незначительные поражения. Им не нужно отрываться от земли. Кто-то решил, что и ему – не нужно. И очень сильно в этом ошибся.

Река извивалась внизу, подобно змее, и несла в себе какую-то неясную идею. Во всем есть идея – никогда Ярослав не сомневался в том, что это так. Трава на лугу, птица над ним, загадочная морда кошки, хитрое лицо женщины, даже грязный бездомный попрошайка у мусорного бака – все несут на себе печать своей необходимости в мире. Не будь чего-нибудь одного – мир станет неполным, усеченным, как неправильная геометрическая фигура. И полет Ярослава, маленького богом забытого человечка над одним из величайших разломов земной тверди – тоже был одним из обязательных явлений вечной жизни. Он еще не чувствовал, как ему хорошо. Ему еще предстояло разобраться в своих ощущениях. Тогда он только смотрел – и видел. Внизу блестела вода. Справа и слева высились лишь отвесные оранжевые камни. Сверху нависало яркое матово-синее небо. Это было как чрево жизни, потаенное и величественное место матери–земли.

В первый раз видение продолжалось всего несколько секунд, хотя для Ярослава они показались несколькими часами. В один миг всё пропало. Исчезли бездна, река, небо. Он лежал на боку, скрючившись в жалкой позе, и долго не мог пошевелиться, прийти в себя. Не хотелось верить, что вокруг него всё та же лаборатория, тот же постылый вечер. Что Наташа летит в Будапешт и думает о предстоящей работе, и до утра он остается совсем один… Впрочем, уже не совсем. С ним будут воспоминания о виденном, поразившем его навсегда.

Конечно, смесь порошков, которую нечаянно вдохнул Ярослав, была наркотической. Но после окончания действия она не оставляла ощущения разлада с действительностью, не было никакого утреннего синдрома. Он легко синтезировал эту смесь дома в своей комнате, взяв с собой необходимое количество порошков. По отдельности они не представляли собой никакой особой ценности, и можно было не опасаться, что кто-нибудь в лаборатории обратит внимание на исчезновение нескольких десятков граммов. Вся хитрость состояла в пропорциях – и только. Как из довольно безобидных веществ получается разрушительная взрывчатка, так и из никому не интересных порошков Ярослав, сам того сознательно не желая, получил новое вещество – мечталитин. Так он его назвал – полушутя, полусерьезно. И в ту же ночь принял более сильную дозу, и летел над бездной очень долго – целую вечность. Очнулся он только утром и, не сомкнув глаз в привычном для нас понимании, отправился на работу. Но спать ему совсем не хотелось, напротив – он чувствовал себя бодрым, жизнерадостным, полным сил. Даже коллеги обратили внимание на его цветущий вид и удивились. Ярослав никогда таким не был, он, как говорят, будто заново родился.

Почему? Потому, что когда мечта, причем самая сокровенная и безумная, о которой нельзя сказать словами, вдруг становится явью, происходят необратимые изменения в организме человека. На клеточном, если не на молекулярном, уровне. Правда, если мечта не становится явью никогда, если покидает надежда, то человек просто умирает.

Ярослав, как мы знаем, всегда питавший неприязнь к наркотикам и остерегающийся их, принял новое спасение не как от дьявола, но как от Бога. Ему не пришло в голову бояться смеси, которую он сам создал. Ведь мечталитин, как мы тоже знаем, даже не имел побочных явлений. Даже совсем наоборот.

Опасность скрывалась лишь в одном. Мечталитин действительно не был обычным наркотиком – он представлял собой некое вещество, полученное давным-давно в замках колдунов древней Европы. Только секрет его был давно утрачен. И у него было лишь одно побочное явление. Просто через некоторое время, очень короткое, реализованная мечта выходила из-под контроля, становилась беспощадной, раздавливала и поглощала человека. Проявлялось это по-разному, но суть одна. Ведь жить в мире снов нельзя – рано или поздно наступает расплата. Тем более нельзя летать над бездной, как бы этого иногда ни хотелось.

Накануне приезда Наташи Ярослав закрылся в комнате (по привычке не заперся), разделся. Он не мог видеть себя со стороны во время полета, но отчего-то ему казалось, что одежда должна мешать, притуплять ощущения. Он принял дозу сильнее прежней примерно в три раза, вдохнул порошок всей грудью, как чистый лесной воздух в мае, и почти мгновенно оставил реальность.

Наташа примчалась в больницу прямо из аэропорта. Ее душа два дня была не на месте, мрачные предчувствия всё время отвлекали от дел. Переводила она хуже, чем обычно, допускала ненужные паузы, забывала слова. И, едва пограничный контроль был пройден, она побежала к телефону-автомату – звонить Ярославу. Трубку, естественно, сняла Людмила Петровна и, всхлипывая, поведала о случившемся, как могла.

Усталый пожилой врач, заведующий отделением, затрубил монотонным голосом:

– Сильная интоксикация, состояние комы. Предположительно, он принял сильнодействующий наркотик, с которым раньше мы не встречались. Порошок отправили на анализ, но пока формулу расшифровать не удалось.

– Да какая формула! – набросилась на врача Наташа чуть ли не с кулаками, готовая растерзать эскулапа, – умоляю, скажите, в каком он состоянии? Он будет жить? Могу я его видеть?

– Мы применили обычное в таких случаях лечение, – прежним тоном продолжал врач, не обращая внимания на безумства убитой горем девушки, – сделали частичное переливание крови, вкололи нейтрализующие вещества, задействовали стимуляторы… Сканировали мозг. Вы не медик? Тогда это вряд ли вам интересно. Поймите, мы здесь работаем, спасаем людей. Пытаемся спасти и его. Хотя не скрою, это будет очень, очень трудно…

– Где он?

– В четырнадцатой палате, налево за этой дверью. Но сначала ответьте на мои вопросы.

– Не сейчас, – отмахнулась Наташа и резко вскочила, – как вы можете?

– Вы должны нам помочь, – врач впервые посмотрел ей в глаза сквозь выпуклые стекла своих очков.

– Хорошо, – кивнула девушка.

– Он часто принимал наркотики? Сколько времени, в каких дозах? Разные или только эти? Это всё, что меня интересует. Мне не нужно знать, кем он работал и где доставал порошок – это забота других людей.

– Он работал в НИИ. Придумывал лекарства, или…оружие…я не знаю. Никогда не был наркоманом, ко всякой отраве испытывал отвращение, доктор, клянусь! Теперь я могу видеть его?

Врач кивнул, но ненадолго задержал ее, неожиданно и крепко схватив за запястье.

– Системы его организма работают нормально, но импульсы мозга очень слабые и… странные. Он как будто находится не здесь. Попытайтесь его разбудить, вернуть к нам. Только если вам удастся это сделать, мы сможем надеяться на лучшее. В противном случае – увы, нет.

Ярослав не мог знать, что находится в больнице, что привезли его сюда два дюжих санитара, что позже мужчины и женщины в белых халатах долго мяли его тело, кололи вены, давали кислород, подсоединяли провода к голове. Лишь мощный электрический разряд он почувствовал – увидел рядом ослепительную и бесшумную, как зарница, вспышку молнии на совершенно безоблачном полуденном небе. Ему так понравилась эта молния, расколовшая пространство от небесного свода до дна реки, что он захотел ее еще и ненадолго остановился, медленно кувыркаясь в воздушных ямах. Но молнии больше не было. Тогда он, легко оттолкнувшись от воображаемой опоры, полетел дальше. Полет продолжался с большой скоростью, но пейзаж, различаясь в деталях, в общем, оставался тем же, был бесконечен до горизонта и за ним, как в зацикленной компьютерной анимации. То же небо, та же река, те же красноватые скалы, те же глубокие и острые, разрезающие горы, ущелья. Но в данном случае внешнее однообразие не утомляло, а наоборот, окрыляло его, словно иллюстрируя собою бесконечность жизни – пространства, материи, времени, духа. Впрочем, происходили также изменения, которых он сперва не замечал.

Небо, в котором поначалу не было ни намека на красный цвет, вдруг стало розоветь – едва заметно, как проступает румянец на лице сквозь густой слой макияжа. На горизонте, где-то далеко-далеко, у края мира, скапливались узкие длинные облака, которые тоже краснели, наливались багрянцем изнутри, словно комариные тельца. Возникла тревога – неосознанная, такая чужая в царстве безумной свободы и безграничного счастья…

Эта тревога исходила извне – он понял. Кому-то очень близкому, родному, любящему его он делал больно, да еще как больно! До сих пор слышался только шум реки и еле уловимый свист рассекаемого воздуха. Теперь же издалека слышался голос. Ярослав прислушался. Голос был тонким и жалобным, как писк новорожденного животного. Но, несомненно, он звал Ярослава. Звал обратно домой, в мир, из которого он ушел так внезапно, неразумно и, как законченный эгоист, ни на секунду не задумавшись о людях, которым станет больно в том случае, если его не будет среди них.

Вдруг слабый голос усилился во много раз и небо, почти всё ставшее красным, раскололось посередине. В нем образовалась пропасть, почти такая же по форме, как внизу, но не имеющая не только конца и начала. В ней не было и глубины. Бездонная щель, словно отвратительный рот великана, готовилась поглотить и его, и каменные джунгли, и горную реку. Но именно оттуда Ярослав слышал крик. По крайней мере, ему казалось так.

– Ярослав! Яр! Родной мой, хороший! Я не знаю, где ты и что с тобой, но поверь, поверь, пожалуйста, что со мной тебе будет лучше! Я сделаю для этого всё-всё, только возвращайся!

Это был, конечно, голос Наташи. Она звала, умоляла, надеялась. Ей удалось невозможное – пробить химическую броню мечталитина.

Пробить, но не уничтожить. Не победить.

– Яр! Умоляю, вернись! Попробуй, миленький, пожалуйста!

Ярослав поднимался выше, безобразный рот засасывал его, а голос Наташи становился громче, слова слышались более отчетливо. Становилось жарко, словно с космической быстротой приближалось к нему невидимое солнце. Внизу же текла река, прохладу которой он ощущал физически даже на большом расстоянии. Его влекло туда.

В его мечту вторглись – пусть с любовью, но в то время, когда он этого не хотел.

– Яр! Еще немножко, ну! Я чувствую, что ты уже рядом!