пытаю мастерство.
Затем тащу из тьмы другой
серьезнее улов —
жонглеров цирка моего,
гимнастов и шутов.
Я достаю им реквизит,
какой кому решил,
извлек я купол – вон висит,
арену расстелил.
Я зрителей, тесня тесней,
по кругу рассадил;
цилиндр трясет еще сильней
избыток грозных сил.
Конца и края жерлу нет —
тяну, еще тяну,
не всю ли вытянул на свет
веселую страну:
поля, леса, и море, и
хребты великих гор —
все, руки из чего мои
составили простор,
твердь звезд, земную пестроту;
не Бога ль самого —
заполнить мира пустоту,
не знавшего Его?
Цирк напряженно ждет следующего номера.
27. Хор
Вот теперь действительно начинается дело;
поразмяли руки аплодисментами,
поразмяли души смехом и сладким ужасом —
вот теперь действительно начинается дело:
выходят на арену две куколки,
возносятся под купол, как бог машиной;
замер цирк, как сдернули перешептываний
гул,
перемигиваний пелену сорвали.
28
Ты выбежала, легкая, вперед
своей подруги, улыбнулась, руки
взметнула, нас приветствуя, взметнулась
на высоту – что не своею силой,
и не сказать. Как будто тяготенье
с себя стряхнула. Но не лист безвесый,
туда-сюда носимый ветром, нет,
но сгусток воли, силы, смысл искусства
в зенит вознесся цирка.
29. Х о р (на разные голоса)
Па —
рение,
кру —
жение.
вот —
действительное
представление!
И как им повезет сегодня?
Открыта ли преисподняя
для блестких полетов, вертких
над областью страхов мертвых?
Мускулы сведены,
движения решены,
высота взята,
мантия – вон – снята,
ничто не мешает,
пыль летает
в разгоряченном луче,
сердце стучит бойчей —
не остановиться,
шаг спуститься
делают – и свободный
лёт в близкий свет, холодный.
Как будто стихия переменила свое естество:
держит воздух,
вязкость приобретает,
не прободать его,
и безопасно по нем летает
та, чье лицо страха не выражает,
а, кроме страха, и нет на нем ничего.
30
Вы сидели в ложе, наблюдали
за работою, игрой прыгуний:
над ареной девы подлетали,
их канатов чуть дрожали струны.