Поэт, он как-то с вечностью в сношеньях
тяжолых, несвободных, ну а здесь
читающей России и родне
постыдно безразличен. Кто из нас
читал его, по памяти кто может
хотя бы строчку, а? Пусть будет пухом
тебе земля – твоих черновиков,
беловиков слагаем груду в гроб:
весь труд твой долгий так же мертв, как ты,
уныл, как намогильные цветы.
Труд трупа – нет-нет, я не каламбурю:
в моей душе смятенье, гнева буря.
Я встал качаясь и заговорил.
46. На смерть поэта
Испытаны условья смерти,
проделаны ее дела,
в декабрьской снежной круговерти
она на сердце так легла
легко, свободно и безбольно,
что верим в сказки смерти вольной:
мол, в райски области спеша
тропою узкой и короткой,
как вервь петли, как глоток водки,
спасется беглая душа.
47. На смерть поэта
Но он, качающийся в петле,
так не похож на беглеца
удачливого! Этот свет ли,
тот свет на лике мертвеца
отражены – свет, искаженный
страданием, по обнаженной,
по коже содранной – след свеж –
скользит, синеет, обвивает,
по шее тут и там мелькает…
Сними его, петлю разрежь…
48. На смерть поэта
Он был поэт, и он любую
смерть заслужил, а может быть,
он сам бы предпочел такую
двусмысленную, во всю прыть
дурную, собственную – прыгнуть,
в нелепой пляске тело выгнуть,
так приподняться над судьбой,
над даром малым: хочешь славы,
так выбираешь путь неправый
и ног не чуешь под собой.
49
Я выпил не садясь и продолжал
в иной манере, чуть спокойней, что ли…
Убили. Как злодейская рука