Атеисты в мундирах. Советские спецслужбы и религиозная сфера Украины

В личном деле «Евгении» перечислены основные оперативные разработки, в которых она сыграла активнейшую роль. Как отмечал в январе 1932 г. начальник отделения СПО Гольдман, она представляла собой «дельного, энергичного, преданного нам агента». «Особо ценной является работа “Евгении” по делу СВУ. Разрабатывая агентурные дела “Нашли” и “Инарак”, этот агент фактически дал дело СВУ». Все же вряд ли «Евгения» породила дело СВУ – видимо, кураторы нацелили способную и опытную уже агентессу на «выявление» заданной крамолы, тем более что национал-демократическая интеллигенция и недавние участники Украинской революции 1917–1920 гг. в беседах с ней, «бывшей подпольщицей», не скрывали своих резко антисоветских взглядов и наверняка – рассуждений о способах борьбы с ней.

На ее счету – десятки арестованных по разработкам и фабрикации дел «Союза украинской молодежи» (1928–1930 гг.), «Украинского Красного Креста» (1930–1937 гг.), «националистической группы Подгайного», «Группы украинских эсеров», «Группы галичан», «Группы эсперантистов», «русских монархистов». Супруги Миньковские по-прежнему трудились на тайной ниве совместно, что не мешало постоянно проверять их через других агентов по делу «Капелла», контроль почты и прослушивание телефона (источники НКВД были шокированы «махрово антисоветскими» высказываниями супругов, видимо, таким образом вызывавших жертвы на ответную откровенность). В 1940 г. новый «куратор», начальник отделения в Управлении контрразведки УГБ НКВД УССР Бриккер[180 - Бриккер Константин Алексеевич (1910–?). Майор госбезопасности. Один из ведущих организаторов оперативных мероприятий по религиозной линии. В органах НКВД с 1934 г. С ноября 1939 г. и до февраля 1941 г. – заместитель начальника, временно исполняющий обязанности начальника 5-го отделения (работа в религиозной сфере) 2-го (контрразведывательного) отдела УГБ Управления НКВД по Львовской области. В послевоенные годы – начальник 2-го отделения отдела «О» МГБ УССР. Активный участник чекистских операций по роспуску УГКЦ в Галичине и Закарпатье. По некоторым мемуарным сведениям (Г. Санников, сослуживец Бриккера – в воспоминаниях он именуется Бриком), офицер сам подал на увольнение, когда обнаружились и стали выходить на его семью родственники из США.] планировал вывести ее за рубеж для внедрения в националистическое движение – к нему примыкал ее брат Владимир, ушедший с войсками УНР, в Чехословакии ставший инженером и супругом дочери сенатора, директора железной дороги.

Часть ее агентурных сообщений появилась по результатам общения с семьей деятеля Украинской революции 1917–1920 гг. Федора Матушевского – супругой Верой Александровной, сыновьями Василием и Борисом Матушевскими[181 - Матушевский Федор Павлович (1869–1919). Происходил из семьи священника, закончил Киевскую духовную семинарию. Украинский общественно-политический деятель, публицист. Член Украинской Центральной Рады от партии украинских социалистов-федералистов (УПСФ). С января по ноябрь 1919 г. – глава дипломатической миссии Украинской Народной Республики в Греции.]. Говоря о настроениях национально-сознательной части украинской интеллигенции, «Евгения» в сообщении от 8 сентября 1937 г. писала: «Начиная с момента прихода на Украину советской власти и до сегодняшнего дня украинская контрреволюционная интеллигенция ни на минуту не оставляет мысли о перевороте, вернее о войне как преддверии переворота… Все они, кто к какой партии или организации не принадлежал бы, руководствуются кем-то издалека, может быть, и не для всех видимая рука направляет удар их в одно русло».

Источник перечисляет причины ненависти к «советам»: «А этот возмутительный голод в 1932 году, эти сотни тысяч трупов, на которых Сталин и его соратники построили эти колхозы. Весь мир содрогнулся от подобного варварства, и только у нас могли наблюдать происходящее. Этого народ не забудет, то есть он не должен забыть и в свое время сумеет отплатить за все свои муки и страдания». В сообщении от 28 сентября 1937 г. излагаются бытующие у части интеллигенции взгляды на «этническую» причину трагедии, уже в годы войны широко тиражируемые подконтрольной немцам «национальной» прессой: «На трупах и на крови украинского народа расцветают паразиты-евреи. Обратите внимание, за что, как не за народные деньги, все эти квартиры, машины, шикарные костюмы, крепдешины и курорты… Гои, хамы, мужики, хахлы – других слов у них для наших крестьян нет».

Возмущение у внушительного круга собеседников агентессы (Веры Матушевской и ее сыновей, Ольги Косач – сестры Леси Украинки, Коцюбинской, видимо – Ольги, дочери классика украинской литературы, академика-математика Михаила Кравчука, расстрелянного по ложному обвинению, родственников академика Михаила Грушевского, писателя Максима Рыльского, художника Кричевского) вызывала кампания по уничтожению храмов и памятников архитектуры: все они «в один голос кричат о варварстве большевиков, Михайловский монастырь, Аскольдова могила, Ирининская часовня… Фактически для большевиков никакой Украины не существует».

Особое место в мировоззрении поднадзорных занимала тема отмщения коммунистам. «Евгения» передает слова О. Косач от 1933 г.: «Они должны знать, как издеваются сейчас над украинским народом. Они должны знать, что борьба только начинается, и кто выйдет победителем – неизвестно». В сообщении от 31 июля 1938 г. приводятся соображения самой агентессы: «Все аресты и ссылки украинских националистов далеко не очистили общество от людей, способных на активные действия, они затаились и просачиваются на всех фронтах советского строительства, занимая определенное положение в научных кругах, на культурном фронте, в кооперации, среди работников сельского хозяйства».

Арестованная в июле 1937 г. Вера Матушевская, чьи сыновья были высланы из УССР по обвинению в участии в инспирированном ГПУ деле «Союза освобождения Украины», высказалась таким образом: «Мы должны сейчас сохранить их жизнеспособность. Украинцы терпеливы, но упрямы. Свое последнее слово они еще скажут». Будучи до революции земским врачом в Боярке под Киевом, участницей украинского социалистического движения, Вера Александровна в 1930-х гг. ездила по селам, среди своих единомышленников рассказывала о ходе коллективизации, «спрятанном оружии». Оказывалась вся возможная помощь вернувшимся из ссылок украинским интеллигентам, употреблялись «все усилия, все связи, чтобы эти люди остались в Киеве, или на Украине». Мать через «врага народа» П. Любченко помогла сыновьям получить паспорта, Кричевский – поступить в Архитектурный институт.

«Евгения» констатировала: «Это группа людей с явно выраженными фашистскими настроениями. Антиправительственные разговоры, анекдоты – это правило в их обществе. Жажда крови, месть, еврейские погромы, террористические акты – вот темы постоянных разговоров… Дурачье, говорит Василий Матушевский, убили Кирова, только руки запачкали и выдали себя, надо было начинать со Сталина». Отбывший три года ссылки Григорий Козак высказывался в духе: «бить, резать, уничтожать», это постоянные выражения его лексикона как «погромщика и антисемита». Ольга Косач высказывалась в пользу того, что «спасение для Украины – это оторваться от России. Никто не сможет так жестоко и немилосердно уничтожать украинский народ, как это делают большевики. Они уничтожают украинскую культуру»; Леся Украинка, по ее словам, тоже «была ярой националисткой». Некто Крупский критиковал Богдана Хмельницкого, «продавшего Украину Москве».

Грядущие изменения политической ситуации оппозиционеры связывали с войной в Европе: «Все они ожидают войну, приход немцев и отрыв Украины от России. Приближение военной опасности активизирует эту группу. Они уже сейчас думают, где и в каком виде им удобнее будет пристроиться во время войны, чтобы быть полезным “своiм”». Вера Матушевская в 1936 г. ездила в Крым, пешком ходила по татарским селам, интересовалась настроениями и отношением к советской власти. На ее квартире заседает «клуб»: «открытая агитация и вербовка людей, задача – работа среди молодежи, работа в школе, работа на селе среди крестьян», сбор матералов об «угнетении украинского народа большевиками». «Вы знаете, – говорила В. Матушевская, – как за границей хватаются за такие материалы». Борис Матушевский выражал симпатии к фашизму: «Фашизм – это борьба за национальное возрождение, борьба за чистоту науки, борьба против коммунистов, …он очистил Германию от паразитических настроений. Этого мы можем только желать, а народу так надоели “жидовские прихлебатели”».

Накопление подобной «сигнальной» информации о радикальных высказываниях, поступавшей от агентуры (нередко привлеченной к сотрудничеству во время пребывания под следствием, на основе зависимости и страха), в условиях нарастания военной опасности и начала Второй мировой войны для «активных антисоветчиков» и «украинских националистов» имело фатальные последствия. В первые дни войны (22–25 июня 1941 г.) лишь в Киеве арестовали до 800 проходивших по оперативным учетам «подозрительных и неблагонадежных» граждан.

В индустриальном Харькове 20–31 июля 1941 г. «в порядке реализации оперучетов по линии контрреволюционных элементов изъято» 53 человека, из которых 18 – по подозрению в шпионаже в пользу Германии, остальные же – как «украинские контрреволюционеры и церковно-монархические элементы». К 1 августа в Харькове и области арестовали 314 человек, из них 185 – по линии секретно-политического отдела УНКГБ, занимавшегося и религиозной сферой. Было, в частности, реализовано путем арестов агентурно-следственное дело «Националисты» на якобы существовавшую в областном центре «украинскую подпольную контрреволюционную организацию, ставившую целью восстание в момент “фашистской интервенции”»[182 - ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 99615. Т. 6. Л. 1–2.].

Мятущиеся «живые классики»

Идеологические взгляды и настроения той части национальной интеллигенции, которая участвовала в Украинской революции 1917–1920 гг., а затем претерпевала от репрессий и иных преследований, целиком понятны. Однако это не дает исчерпывающего представления о распространенности и корнях оппозиционных настроений, скрытой фронды коммунистической власти в среде украинских интеллектуалов. В этой связи целесообразно рассмотреть настроения тех представителей украинской интеллигенции, которые, по сути, еще при жизни получили статус «классиков», заняли солидное место в союзном и республиканском истеблишменте и были отмечены наивысшими наградами и званиями.

Весьма индикативным в этом отношении является фигура выдающегося кинорежиссера и кинодраматурга, кинодокументалиста, писателя Александра Петровича Довженко (1894–1956), чье имя в 1957 г. присвоили Киевской киностудии художественных фильмов. Творчество А. Довженко отмечено званием Народного артиста РСФСР, двумя Сталинскими премиями (Ленинская премия присуждена посмертно), орденами Ленина, Красного Знамени и Трудового Красного Знамени[183 - Власти обеспечивали высокий уровень оплаты труда и жизни творца. А. Довженко проживал до войны в элитном новом правительственном доме по киевской улице Либкнехта, 8 (аристократический район «Липки»). Лишь за короткометражный документальный фильм «Буковина» (1940) ему выплатили «неслыханную сумму» в 45 тыс. рублей (агент НКВД СССР, кинематографист «Альберт»). Страдая сердечным заболеванием, осложненным злоупотреблением алкоголя, лечился в Кремлевской больнице.]. Известно об искреннем расположении к нему И. Сталина, «директивно» поручившего Довженко снять фильм «Щорс» (и постоянно «подправлявшего» ход работы над лентой), их длительном личном общении.

Сложный идейно-душевный мир мастера экрана демонстрируют агентурно-оперативные материалы дела-формуляра «Запорожец» ОГПУ – НКВД – НКГБ – МГБ на А. Довженко[184 - Изложение материалов спецслужб об А. Довженко дается по: ОГА СБУ. Ф. 65. Д. С-836. Т. 1, 3, 4. Часть материалов дела в открытый доступ не поступает.]. В нем содержатся оперативные наработки 1928–1946 гг. При этом разработку режиссера вели органы госбезопасности как Украины, так и Союза ССР, поскольку тот длительное время работал и в Москве. Дело на А. Довженко велось с «окраской “украинская контрреволюция”», в 1930-х гг. его подозревали в участии в «украинском контрреволюционном националистическом подполье». Известно стало и о том, что он служил в армии Украинской Народной Республики, участвовал в составе отряда гайдамаков в штурме завода «Арсенал» в январе 1918 г. и подавлении прокоммунистического восстания его рабочих (о котором затем снял художественный фильм с противоположных идейных позиций). В конце 1919 г. житомирской ЧК приговаривался к «концлагерю до конца гражданской войны», однако благодаря заступничеству Украинской коммунистической партии («боротьбистов») был отпущен и сделал карьеру в советских структурах, побывал на дипломатической работе в Варшаве и Берлине (правда, по словам самого Довженко, это престижное бюрократическое поприще его не устраивало – он рассчитывал за границей «учиться рисованию»).

Режиссера плотно «освещала» многочисленная агентура, преимущественно из творческой среды и близкого профессионального окружения (включая «маршрутированных» из Москвы коллег), приятелей и друзей, а также его односельчанин – один из лидеров Украинской автокефальной православной церкви 1920-х гг. Василий Потиенко – конфидент ОГПУ – НКВД «Сорбонин». Среди негласных источников оказались личный друг – писатель «Уманский», приятель – харьковский художник «Стрела», композитор «Черный», писатель «Павленко», ученый «Философ», кинооператоры «Тимофеев» и «Самойлов», шофер «Алексин». Развернутые материалы давал конфидент «Охотник», по словам контрразведчиков, на завершающем этапе войны работавший над «информационными материалами о ползучем национализме в рядах украинской интеллигенции», используя свои качества «квалифицированного агента, занимающего видное положение в украинских литературных кругах» («Охотнику» даже предлагалось устроить личную встречу с секретарем ЦК КП(б)У Н. Хрущевым).

17 июня 1940 г. нарком внутренних дел СССР Л. Берия, ознакомившись с агентурными материалами на «Запорожца», приказал взять его в более активную агентурную разработку, применив также перлюстрацию его корреспонденции, наружное наблюдение, прослушивание телефонных каналов и другие «литерные мероприятия». Из Москвы по заданию НКВД СССР в Киев приезжали для участия в разработке представители киносреды «Гринвальд», «Альберт», «Верова», «Викторов», «Журналист». В середине 1940-х гг. к разработке «живого классика» был причастен и упоминавшийся полковник С. Карин-Даниленко. К «изучению» кинематографиста привлекался и суперагент советской спецслужбы Николай Глущенко («Художник», «Ярема»), в то время состоявший в негласном аппарате 4-го Управления НКГБ СССР[185 - Глущенко Николай Петрович (1900–1977). Выдающий украинский художник-импрессионист. Пребывая в эмиграции в Париже, имел ателье, обзавелся широкими связями в политической эмиграции, с 1926 г. на патриотической основе сотрудничал с Иностранным отделом ОГПУ СССР. Разведка, как свидетельствует дело «Яремы», сочла целесообразным «на первом этапе нацелить Глущенко на сбор информации о враждебной деятельности и намерениях антисоветских и националистических организаций, а затем расширение контактов с их руководством». Содействовал приобретению оперативных источников для Главного управления госбезопасности (ГУГБ) НКВД «среди влиятельных чиновников из закордонных антисоветских националистических организаций, что позволило в значительной мере локализовать их враждебную деятельность против СССР».Кроме того, высокие связи среди истеблишмента Франции и Германии позволили разведчику добыть и передать в Центр совершенно секретные чертежи на 205 видов боевой техники, включая моторы для истребителей. В эмигрантской среде имел репутацию советофила. Резидентура сообщала в Центр, что «Ярема» нервничает, добивается возращения на родину, несмотря на просьбы остаться во Франции еще на год для завершения важной разведывательной акции. В июле 1936 г. художник с семьей вернулся в СССР, довольствуясь в коммуналке комнатой на 9 квадратных метров, едва избежал репрессий вслед за разведчиками-операторами. Н. Глущенко поручили установить контакт с Клейстом, главным референтом по культуре министра иностранных дел Риббентропа. Для сближения двух стран художник предложил немецким коллегам обменяться выставками в столицах. 17 апреля 1940 г. выехал в Берлин на сенсационную выставку «Народное творчество в СССР». В знак восхищения талантом Глущенко фюрер, считавший его лучшим пейзажистом Европы, передал в подарок альбом с литографиями собственных акварелей.Главным достижением разведчика стала информация о готовящемся нападении Третьего рейха на СССР, причем доклад «Яремы» поступил к Сталину на пять месяцев раньше информации знаменитого «Рамзая» – Рихарда Зорге. В 1972 г. стал лауреатом Государственной премии УССР, в 1976 г. – народным художником СССР. Был «выездным», но и не думал остаться за границей, где жили состоятельные родственники жены, и где имел бы баснословные гонорары. Контактов с органами госбезопасности не прерывал до самой смерти, позволяя себе иметь собственную позицию, предупреждая КГБ о недопустимости государственной политики русификации и административного нажима на украинский язык и культуру (см. также: Попик В. Ателье на вулицi Волонтерiв // Украiна. 1990. № 30. С.20–22; Веденеев Д. Украинский фронт в войнах спецслужб: Исторические очерки. К.: К.И.С., 2008. С.56–59).].

Агентурные материалы, подчеркивая талант А. Довженко (равно как и крайне нездоровые, неприязненные и конкурентные отношения между представителями украинского советского творческого Олимпа), отмечают напряженное, часто депрессивное и неуравновешеное состояние духа творческого работника. Ему были присущи «страшное себялюбие, честолюбие, неуживчивость, болезненная обидчивость» (агент «Холмский», март 1931 г.). Режиссер много пил, страдал перепадами настроения, нередко впадал в истерическое состояние и плакал, опасался ареста. Сняв фильм «Щорс» и пользуясь расположением Сталина, вел себя по отношению к коллегам «грубо-деспотично» (агент «Тимофеев»). О воспеваемом им же рабочем классе отзывался как о «быдле», «скоте», интресующемся только «сном, едой, женой», мог рассказывать анекдоты о Сталине, лично уделявшем время для встречи с кинодраматургом.

Конфиденты сообщали, что Александр Петрович «резко осуждает всю систему советского воспитания – школу, комсомол, общественные организации, …цензуру в искусстве и “весь тон жизни”» (агент «Стрела», июль 1940 г.), догматику официальной идеологии, подчеркивает вынужденный характер работы над «Щорсом» по «прямому приказу Сталина», яростно и уничижительно критикует партийных и кинематографических чиновников, коллег-«трусов», воспевающих советскую действительность.

«Запорожец» во хмелю нередко допускал такое публичное поведение, которое стоило бы жизни его согражданам. Так, в сентябре 1936 г. в присутствии «Стрелы» Александр Петрович в состоянии сильного опьянения с балкона Дома творчества писателей в Ирпене «в резких и истерических тонах буквально кричал о своих недовольствах», ругал засилье «русских, грузин и евреев», заявлял – «украинской культуры нет», ее загнали в сферу «гопака и шаровар», возмущался тем, что «нация украинцы – изменник на изменнике» и т. п. Отмечалась и его подконтрольность супруге – актрисе Юлии Солнцевой[186 - Солнцева (Пересветова) Юлия Ипполитовна (1901–1989). Режиссер киностудии «Мосфильм». Народная артистка СССР (1981), лауреат Сталинской премии (1949). Кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета». Супруга А.Довженко с 1929 г. (при этом режиссер до 1955 г. пребывал в нерасторгнутом браке с Варварой Крыловой!). По отзыву агента «Уманского», друга режиссера, «умная, знающая слабости своего мужа женщина, прибравшая его к рукам», регулировавшая связи супруга как «телохранитель». По свидетельству современников, по убеждениям являлась «русской шовинисткой». Как отметил писатель Ю. Яновский, «проклятая Юлька», ненавидя украинскую культуру, ссорит мужа с деятелями культуры Украины, а он находится у нее «целиком под туфелькой». Кинематографисты отзывались о ней, как о «злом гение» Довженко, «мешающем своим плохим характером развитию его таланта». Как отмечалось в справке Управления контрразведки МГБ УССР (14 июня 1946 г.), «волевая, умная и мстительная женщина. По натуре интриганка, пользовалась большим успехом среди мужчин. К положению режиссера Солнцева пришла благодаря своему мужу Довженко». Оперативные источники указывали на измены Солнцевой супуругу, страдавшему половым расстройством. В литературе неоднократно высказывалось обоснованное мнение о ее негласном сотрудничестве с органами госбезопасности. Длительное время скрывала большую часть личного архива выдающегося кинорежиссера (см. также: Безручко О. Справа – формуляр «Запорожець»: новi документи про режисера Олександра Довженка // З архiвiв ВУЧК – ГПУ – НКВД – КГБ. 2009. № 2. С. 327–352).].

Конфиденты подробно осветили убеждения и мировоззрение А. Довженко, тем более что он особо не таился, считая многих из них единомышленниками и товарищами. Источники, естественно, не подтверждали членства режиссера в «подполье», именуя его «теоретическим националистом» (агент «Федоров», сентябрь 1936 г.). Националистические настроения режиссера особо подчеркивались в докладной записке НКВД УССР в Москву от февраля 1941 г. «Об активизации антисоветской деятельности националистических элементов среди работников фронта науки и культуры на Украине».

Неоднократно отмечались этнические фобии режиссера. Агент «Альберт» передавал его высказывания (июль 1940 г.): «Русский народ внес в нынешнюю жизнь свои исторические чувства. Раньше искореняли староверов – теперь искореняют оппозицию. Раньше тупо молились – теперь так же тупо повторяют заученные слова из газет. Русский народ – полукровка, в нем татарская кровь, и мордовская… Кацапы, одним словом. Украинцы и добрее, и умнее, и интеллигентнее». «Украинский народ в своих исторических традициях опрятен и человеколюбив. А в традициях русского народа – грязь в быту, грязная матерщина и неуважение к старости» («Стрела», июль 1940 г.).

Довженко возмущала даже новая архитектура Москвы, которой он противопоставлял культурную Западную Украину, «чудесный, культурный и приятный город Черновцы». Довженко всячески хвалил высокий уровень жизни интеллигенции на Западе, заявляя: «а у нас все в серых бушлатах».

В донесениях источников отмечался ярый антисемитизм режиссера, уволившего даже гримера Нудмана за «еврейский тип» внешности. Агент «Ярема», неоднократно бывавший в гостях у Довженко в Москве в военные годы, был шокирован рядом ксенофобских суждений режиссера и его супруги (знавших, что «Ярема» женат на еврейке). Обласканный властью кинематографист критиковал немцев за «идиотскую политику» в оккупированной Украине, сожалея о том, что уступки украинцам в политической и национальной сферах привели бы к иному результату. Вернувшись из поездки в освобожденный Киев (декабрь 1943 г.), Довженко поднимал тему истребления гитлеровцами евреев, на что Ю. Солнцева заявила: «…И хорошо немцы сделали, что освободили нас от этой заразы». «Евреям доверять нельзя», – поддакивал Довженко.

Люди из окружения Довженко дали и определенное представление о его этноконфессиональных предпочтениях. Как доносил агент «Павленко», режиссер «болезненно любит украинскую старину, патриархальный быт украинского села, все, связанное с этим, и ненавидит все то, что этот его мир разрушает». Готов потратить рабочий день и вместо съемок повезти визави осмотреть понравившуюся ему сельскую хату. «Гибнет самобытность нации, – сокрушался он, – песня, одежда, язык, стираются национальные черты характера», приходит в упадок мораль. Содержал пасеку, высказывал желание купить в селе дом и переселиться туда.

А. Довженко резко критиковал политику государственного атеизма и преследования церкви, сокрушался по поводу «гибели» Киево-Печерской лавры, разрушения храмов и памятников старины. «Закрывая церкви на селах, – говорил он агенту “Павленко”, – советская власть убила в народе светлые чувства, а новым ничем не заменила».

Видимо, немалое влияние на мировоззрение режиссера оказал его отец, зажиточный крестьянин, член организации «хлеборобов» при гетмане П. Скоропадском (1918 г.), по словам В. Потиенко – «активный церковник». Как отмечалось в обзорах агентурных даных, Петр Довженко с 1920 г. примкнул к движению автокефалистов, вел в родной Соснице (Черниговщина) агитацию за присоединение к УАПЦ, встречался с митрополитом В. Липковским.

Не может не бросаться в глаза впечатляющее совпадение этнорелигиозных фобий в сознании видных представителей «официальной» украинской интеллигенции, в частности – известного писателя Юрия Яновского[187 - Яновский Юрий Иванович (1902–1954). Видный украинский советский писатель, драматург. Главный редактор журнала «Украинская литература» («Отчизна»). В 1947 г. специальным постановлением ЦК КП(б) отстранен от должности главреда «Отчизны» за «националистические настроения». Принес «покаяние» подготовкой «идейно выдержанных» произведений о подвигах советских людей в Великой Отечественной войне (за что был удостоен в 1949 г. Сталинской премии). Награжден орденом Трудового Красного Знамени.]. Весной 1946 г. МГБ УССР подготовило широкую справку «Об антисоветских националистических проявлениях в кругах ведущей украинской интеллигенции», вернувшейся в УССР после эвакуации, где приводились и зафиксированные агентурой высказывания писателя времен эвакуации в Уфе[188 - ОГА СБУ. Ф. 16. Электронная копия № 0570-05619. Л. 23–50.]. «Опять вылезает Россия, – убеждал собеседника Яновский в разгар войны, – опять вылезает вонючая, смрадная Россия. Пускай сдадут Москву, пускай немцы возьмут Москву, чтобы поняли, чтобы научились тому, чему не могли до сих пор научиться… Зачем говорите на этом противном русском языке… Сейчас начинается церковщина, это значит, что насаждают всюду русских попов, как пауков, и все это с чисто русской жестокостью…». Писатель считал «завышенным счетом» жертвы Холокоста, одновременно напоминая о гибели миллионов украинцев в 1930-е гг. Предсказывал, что «все население Западной Украины» вывезут в Сибирь, произведут «тщательную чистку» Левобережной Украины от местного населения, а взамен привезут людей «из матушки России».

В этом же документе приводятся националистические и «оскорбительные» высказывания именно о русском этносе таких знаковых фигур созданной «Советами» украинской национальной интеллигенции, членов ВКП(б), как видный архитектор Владимир Заболотный[189 - Заболотный Владимир Игнатьевич (1898–1962). Президент Академии архитектуры УССР (1944–1956). Лауреат Сталинской премии (1941), награжден двумя орденами Ленина и орденом Трудового Красного Знамени.], писатель Андрей Малышко[190 - Малышко Андрей Самойлович (1912–1970). Украинский советский поэт, переводчик. Фронтовой корреспондент газет. Лауреат двух Сталинских премий, Государственной премии УССР имени Т.Г. Шевченко, Государственной премии СССР. Награжден двумя орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени и Красной Звезды.], искусствовед Лука Калиниченко[191 - Калиниченко Лука Петрович (1898–1968). Известный украинский советский ученый-искусствовед, реставратор. Заместитель директора Института искусствоведения, фольклора и этнографии АН УССР. Директор Института художественной промышленности (1945–1947).]. Последний, в частности, пропагандировал утверждения о том, что «Киевская Русь – это Украина», она не является «колыбелью»» трех восточнославянских народов, и что уже в ту эпоху начал формироваться отдельный украинский народ.

Однако, несмотря на известные органам госбезопасности настроения А. Довженко, он продолжал пользоваться поддержкой властей (правда, резкую критику И. Сталина вызвал, как известно, сценарий его фильма «Украина в огне») и присущим сталинскому времени статусом «живого классика», одного из столпов новой украинской советской идентичности. Таким образом, именно традиционалистский протест против вытеснения индустриальной культурой и урбанизационными процессами, новой идеологией с ее интернационализмом, агрессивным безбожием лежал в основе идеологической оппозиционности нового сословия советской интеллигенции, вынужденной усмирять свой национализм, этнические фобии и чувство собственной избранности в интересах выживания и карьерного роста. Вместе с тем для этой социальной категории религиозные взгляды тесно переплетались с националистическими убеждениями, определенной ксенофобией, историко-культурным отторжением русского и ряда других этносов (фактически «русскость» сливалась с «советскостью» в их конфронтационном мировоззрении), идейно-политической оппозиционностью, что превращало их позицию в вероисповедальной области, скорее, в квазирелигиозный маркер враждебности «новому миру».

Реанимация расколов

Возвращаясь к конфессиональной ситуации периода войны, отметим, что оккупантами и их сообщниками распускались различные богоборческие слухи. Например, был запущен «информационный вирус» о том, что Иисус Христос на самом деле… был германцем, сыном римского центуриона Пантеры (германца по происхождению, попавшего в плен к римлянам и перешедшего на службу в легионы), а «жиды подменили имя».

Нельзя исключать, что разыгрывались и многоходовые комбинации по устранению чужими руками нелояльных к оккупантам и их «союзникам» по подрыву религиозной жизни. В документах НКГБ УССР говорится о том, что в руки Службы безопасности (СБ) ОУН (С. Бандеры) попал адресованный гестапо донос епископа Владимир-Волынского Автономной православной церкви Мануила (Михаила Тарнавского). В нем владыка якобы перечислял членов ОУН среди священников и церковного актива и заявлял: «Преданность немецкому правительству побуждает меня сообщить о злодеянии. Хотя я и являюсь украинцем, но должен быть преданным и честным по отношению к немецкому народу, который освободил нас от жидо-коммунистического ига»[192 - ОГА СБУ. Ф. 9. Д. 74. Л. 99.]. На основании этого письма, утверждали чекисты, Мануил был оуновцами ликвидирован.

Как известно, Мануил 11 мая 1942 г. в Андреевском соборе Киева был хиротонисан во епископа Белоцерковского, викария Киевско-Чигиринской епархии УАПЦ. Вскоре из-за возникших конфликтов с Поликарпом (Сикорским) решил вернуться в юрисдикцию Московского патриархата, принес покаяние митрополиту Алексию (Громадскому) в грехе раскола и 22 июля 1942 г. в Почаевской лавре был перерукоположен во епископа Владимир-Волынского. Обладая хорошими организаторскими способностями, владыка Мануил основал при Успенском соборе во Владимире-Волынском курсы для подготовки священников, диаконов и псаломщиков с 6-месячным сроком обучения. В начале августа 1943 г. к епископу Мануилу приехал епископ Переяславский УАПЦ Мстислав (Скрыпник), потребовавший вернуться к автокефалистам, в противном случае угрожал расправой.

В конце августа или в начале сентября 1943 г. епископ Мануил был похищен неизвестными людьми из своей резиденции при Успенском соборе во Владимире-Волынском и повешен СБ в лесу около Владимира-Волынского. Сообщение о казни архиерея по решению полевого суда и революционного трибунала ОУН за «измену украинскому народу» поместила на первой полосе подпольная газета политического отдела ОУН «До зброi». Ранее, 25 сентября 1943 г., Служба безопасности УПА сообщила, что 11 сентября Революционный трибунал УПА приговорил епископа Мануила к смертной казни через повешение. Сообщалось, что тот признал агентурное сотрудничество с НКВД до 1941 г. под псевдонимом «Гром», участие в разработке националистов, а также последующее сотрудничество с гестапо против «сознательных украинцев»[193 - Лiтопис УПА. Нова серiя. К.; Торонто, 1995. Т. 1.С. 106–107.].

Однако ряд современников указывал на то, что приписываемые владыке Мануилу письма составлены малограмотно, неуклюже и заметно отличаются от произведений этого эрудированного богослова и прекрасного стилиста. СБ ОУН и УПА широко практиковала пытки и иные «методы воздействия» на подследственных (что приводило к шпиономании и кровавым внутренним чисткам в самих ОУН и УПА, недаром будущий командующий УПА Василий Кук заявил – попади он «на станок» в СБ, то признал бы себя «абиссинским негусом»)[194 - О методах работы СБ ОУН см. подробнее: Веденеев Д.В. Внутрiшнiй терор в УПА та Органiзацii украiнських нацiоналiстiв в 1944–1950 рр. // Проблеми iсторii Украiни: Факти, судження, пошуки: Мiжвiдомчий збiрник наукових праць. – К.: Ін-т iсторii Украiни НАН Украiни, 2003. Вип. 7. С. 421–429.]. Ясно и то, что на тот момент епископ Мануил явно мешал подконтрольным оккупантам псевдорелигиозным структурам, и визит Мстислава мог иметь роковые последствия.

Как сообщалось в записке об УАПЦ протоиерея М. Семенюка (28 апреля 1944 г.), к тому времени на Волыни были убиты членами ОУН (С. Бандеры) игумен Загаецкого монастыря Магистриан, протоиерей Кременецкого собора отец Феодор (Бркевич) и еще 9 православных священников[195 - ЦГАООУ. Ф. 1.Оп. 23. Д. 887. Л. 48.].

Во время оккупации в Киеве появилась «Всеукраинская Церковная Рада» во главе с бывшим полковником армии Украинской Народной Республики (УНР) Николаем Рыбачуком[196 - Рыбачук (Ребачук) Николай Михайлович, офицер армии УНР и майор Войска Польского, участник германо-польской войны 1939 г. В годы войны – сотрудник и резидент разведоргана абверкоманда-205. В 1950 г. эмигрировал в США, стал священником.], объединившая «националистические элементы». Сам Н. Рыбачук вошел в Украинскую национальную раду (в Раде состояло свыше 60 известных представителей украинской интеллигенции, среди которых было немало пострадавших от предвоенных репрессий). Сама Рада в ноябре 1941 г. выпустила ряд показательных программных документов, в которых шла речь и о намерении восстановить церковную жизнь Украины. Однако в тех исторических условиях неизбежными стали подчеркнутая лояльность и верноподданический тон в обращениях к тому же рейхскомиссару Э. Коху. Через него в Обращении рады выражалась «глубокая благодарность немецкому народу и Адольфу Гитлеру – вождю… великой Германии» за освобождение «героическими немецкими вооруженными силами» Украины, которая теперь займет «достойное место среди европейских народов». Победы Германии – это и победы Украины, писали лидеры Рады. Высказывалось стремление Рады принять участие в возрождении «разоренной евреями и русскими» страны. Подобные же тезисы излагались и в обращении к украинскому народу[197 - ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 5 Л. 251–254.].

Прибывшие из Западной Украины в столицу епископ Никанор[198 - О взглядах Никанора содержатся интересные упоминания в доносе, направленном профессором К. Штепой немецким властям (18 мая 1942 г.). Во время богослужения в Андреевской церкви епископ Никанор, сообщал Штепа, заявлял, что «украинцы существовали уже 20 тыс. лет до н. э. и т. п. Такого рода содержание церковных проповедей вообще характерно для этого течения» // Русская православная церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 г.: сб. документов. С. 625.] и епископ Мстиславский (так в документе, вероятно, имеется в виду Мстислав (Скрипник)) образовали Киевскую епархию Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ)[199 - ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 462. Л. 7.].

Как показал на допросах осужденный в июне 1952 г. к 25 годам лагерей бывший член «Всеукраинской церковной рады» Захарий Биденко, этот орган обратился к Э. Коху и на личном приеме у гауляйтера получил согласие на учреждение автокефальной церкви, регистрацию «старых» кадров УАПЦ и сбор церковной утвари и литературы. По предложению Коха, в богослужение ввели обязательное поминовение Гитлера по формуле «Вельмиповажного Фюрера й його лицарське вiйсько». Верхушка УАПЦ неоднократно заявляла о полной лояльности к оккупантам[200 - ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 20. Д. 11. Л. 7–9.].

Возникшая в 1921 г. УАПЦ, констатировали в присущей им стилистике документы госбезопасности, «объединяла в себе украинские националистические элементы, попов и мирян, формально ставила своей целью добиться полной независимости, то есть автокефалии Православной церкви на Украине, оторвав ее от влияния Московской патриархии», воспитывала верующих в антисоветском националистическом духе, среди клира УАПЦ – 95 % офицеров, повстанцев, членов бывших украинских некоммунистических партий[201 - По словам главы УАПЦ, «митрополита» Василия Липковского, эта конфессия «строилась на национальной почве, поднимала национальную сознательность своего народа». В 1924 г. в УССР насчитывалось 30 «епископов», до 1500 священников и диаконов и 1200 парафий УАПЦ. Поддержав внутренние расколы среди автокефалов, ГПУ устранило в октябре 1927 г. от управления В. Липковского и установило полный контроль над верхушкой автокефального движения. Последний храм УАПЦ в Киеве закрыли в 1935 г., ее «духовенство» подвергли массовым репрессиям.]. Как отмечалось в директиве НКГБ УССР от 24 августа 1944 г. № 1618/с «О церковниках-автокефалистах», в период оккупации «самораспустившаяся» в 1930 г. УАПЦ (что произошло, подчеркивали чекисты, «в результате мероприятий наших органов») активизировала прозелитскую работу. «…Объединив в себе украинские националистические элементы, – говорилось в этом же документе, – попов и мирян, формально ставила себе целью добиться полной независимости, то есть автокефалии Православной церкви на Украине, оторвав ее от влияния Московской патриархии»[202 - ОГА СБУ. Ф. 9. Д. 75. Л. 71.].

Поликарп (Сикорский), ставший в феврале 1942 г. «Предстоятелем» Украинской автокефальной православной церкви, восстановленной на территории рейхскомиссариата Украина, негласно сотрудничал с немецкой спецслужбой[203 - ОГА СБУ. Ф. 9. Д. 75. Л. 72.]. Запрещенный в служении архиерей «высвятил» 16 «епископов» УАПЦ. Как отмечалось в документе НКГБ УССР, члены клира УАПЦ «в период оккупации… являлись наиболее активными профашистскими агитаторами и пособниками», поддерживали отношения с подпольем ОУН. «Таксой» за рукоположение во иерея у «самосвятов» считались 1000–2500 рублей[204 - ОГА СБУ. Ф. 9. Д. 75. Л. 94.].

Крайне неблаговидную роль сыграл в инспирации «автокефального» церковного раскола «епископ» Мстислав (Степан Скрипник, племянник и адъютант Главного атамана войск УНР Симона Петлюры[205 - Биографию С. Скрипника подробнее см.: Смирнов А.І. Мстислав (Скрипник): громадсько-полiтичний i церковний дiяч, 1930–1944: монографiя. К.: Смолоскип, 2008.]), на заре независимости Украины (в 1990–1993 гг.) успевший побывать «патриархом» УАПЦ и приложить руку к церковным настроениям на исторической родине[206 - См. подробнее: Драбинко А. Православие в посттоталитарной Украине (вехи истории). К., 2002. С. 29–136.]. С 1941 года, отмечали контрразведчики, он стал сотрудником одной из зондеркоманд (орган карательной политики), занимался спецпропагандой, став агентом гестапо, находился на связи у гауптштурмфюрера Губера[207 - ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 492. Л. 409.].

Епископ Мстислав (Скрипник)

Как показывают информационные документы НКВД – НКГБ (только в ближайшем окружении иерархов автокефалов и автономистов работало 18 квалифицированных агентов советской спецслужбы[208 - ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 375. Л. 34.]), там, где Мстислав появлялся в годы войны, он неизменно выступал глашатаем воли оккультно-сатанинского рейха, считавшего ликвидацию христианства одним из приоритетов идеологической деятельности. Феофил (Булдовский) говорил о Мстиславе: «О, это страшный человек. Это бандит в епископском клобуке. Он из тех, что могут убить, удавить человека, если он станет им препятствием… Епископ Мстислав – доверенное лицо гестапо и администратора Поликарпа Сикорского… В келейном разговоре с Мстиславом я с какой-то боязнью спросил его об унии с Римско-католической церковью. А он мне отвечает: “Уния? А почему бы и нет? Разве те, кто пошли на унию с Римом, что-либо потеряли? Пусть с чертом, лишь бы не с Москвой. Но об этом еще рано говорить…”»[209 - Цыпин В. Православная церковь на Украине в годы немецкой оккупации.]. Показательно, что, несмотря на «советы» поставленного гитлеровцами бургомистром Харькова профессора Крамаренко, Булдовский наотрез отказался поминать в молитвах родоначальника УАПЦ Василия Липковского[210 - ЦГАООУ. Ф. 1.Оп. 23. Д. 5377. Л. 12.].

Полезные унтерменши

Впрочем, сами оккупанты в служебных документах давали УАПЦ «унтерменшей» довольно откровенную и циничную характеристику. Показателен в этом отношении подготовленный неизвестным гитлеровским чиновником в конце 1941 г. «Доклад по истории создания Украинской автокефальной церкви и с рекомендациями немецкому командованию о ее запрещении и поддержке Украинской автономной церкви». Автор оценивает УАПЦ как «один из очагов крайнего украинского национализма», «чисто политическую организацию, в которой собираются резкие украинские националисты, стремлением которых является превращение украинской церкви в орудие для их политических целей». Шла речь о курировании УАПЦ («служебной церкви на Украине») созданным оккупантами городским управлением. Прямо сообщалось, что автокефалия «не признана украинским народом», поскольку она «не правомочна» в каноническом отношении («народ называет украинских священников и епископов – самосвяты») и «находилась под покровительством большевиков», которые ее «поставили против православия, чтобы уничтожить последнее»[211 - Русская православная церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 г.: сб. документов. С. 535–536.].

Представители УАПЦ вошли в созданную немцами комиссию по эксгумации и исследованию жертв НКВД в Виннице, принимали участие в траурных и пропагандистских мероприятиях[212 - С 26 марта по 10 мая 1938 г. внесудебной «тройкой» Винницкого УНКВД (во главе с Иваном Кораблевым, осужденным к расстрелу, замененному в июне 1941 г. 10 годами лагерей «без поражения в правах») были рассмотрены дела по «украинскому националистическому повстанческому подполью», при этом осуждено 3112 человек, в том числе 6 «бывших служителей культа» и 22 «церковника». Тогда же по делу «церковно-сектантской контрреволюции» осудили 96 человек, включая 22 «бывших служителей культа». Всего же лишь с 26 марта по 3 июня 1938 г. винницкая «тройка» УНКВД («из всех комнат которого день и ночь неслись душераздирающие крики и плач») осудила «по первой категории» (расстрел) без малого 5000 граждан. Жуткие подробности допросов, пыток, издевательств, имитаций расстрелов языком документов изложены в публикации историка-архивиста СБУ Александра Лошицкого «Лабораторiя. Новi документи i свiдчення про масовi репресii 1937–38 рокiв на Вiнничинi» (З архiвiв ВУЧК – ГПУ – НКВД – КГБ. 1998. № 1–2). Массив документов по репрессиям на Винничине и работе международной комиссии 1943 г. опубликован в сборниках: Вiнниця: злочин без кари. Документи, свiдчення. К.: Воскресiння, 1994; Народовбивство в Украiнi. Офiцiйнi матерiали про масовi вбивства у Вiнницi. Львiв, 1995.]. С весны 1943 г. Министерство пропаганды Германии развернуло кампанию по дискредитации советских властей, рассчитывая, в частности, на усложнение, путем создания соответствующего общественного мнения, сотрудничества с СССР ведущих стран Запада.

В Виннице начались раскопки мест захоронений (на ул. Подлесной и в других местах) расстрелянных НКВД граждан, оккупанты создали международную комиссию с участием медиков, юристов, журналистов, священнослужителей из 11 стран, союзных или оккупированных рейхом, и нейтральной Швеции. Возглавил комиссию назначенный Министерством пропаганды профессор Герхард Шрадер. С мая по 16 июня было извлечено из могил 509 трупов. 4–7 июня международная комиссия провела исследования тел, вынеся вывод о том, что они убиты выстрелом в затылок 5–6 лет назад. Показательно, что 18 июня в Берлин ушло донесение представителя рейхскомиссариата «Украина» фон Зауккена: «ожидаемое количество трупов 8–10 тысяч»! В 1944 г. в Берлине вышел сборник материалов, утверждавший, что жертвами «жидобольшевизма» в Виннице стало около 9,5 тыс. человек. По немецким данным, 679 тел идентифицировали. После восстановления советской власти все захоронения объявили местами погребения жертв гитлеровского террора.

В связи с этим представляет интерес выявленный авторами документ – спецсобщение 4-го Управления НКГБ УССР в НКГБ СССР от 10 марта 1944 г. Проведенное контрразведчиками расследование вопроса «о раскопках могил замученных органами НКВД» в Виннице показало, что в мае 1943 г. гестапо создало комиссию из сотрудничавших с оккупантами лиц. В частности, ее председателем стал агент гестапо, преподаватель географии пединститута и заместитель редактора газеты «Вiнницькi вiстi» Трембовецкий, членами – винницкий гебисткомиссар Моренфельд, начальник отдела здравоохранения Винницкого гебитскомиссариата, «украинский националист» Дорошенко (занимавшийся организацией отправки в Германию научно-преподавательских кадров), бургомистр Винницы и член ОУН (А. Мельника) Севастьянов, а также представитель УАПЦ отец Григорий. Фактическим руководителем комиссии (также изучавшей эксгумированные останки) стал сотрудничавший с гестапо сотрудник Министерства пропаганды Шмидт.