Кировская весна 1936-1937

При подписании 25 августа 1936 года «Соглашения о невмешательстве во внутренние дела Испании» советское правительство вполне искренне намеревалось строго соблюдать его, но, конечно, при условии такого же строгого соблюдения своих обязательств другими державами (в первую очередь Германией и Италией). Правильность этой позиции не вызывала тогда сомнений, поскольку считалось вполне вероятным, что при невмешательстве извне испанцы сумеют сами разрешить свой внутренний спор без ущерба для дела мира и демократии. {32}

Сентябрь рассматривался нами как месяц испытания, и в течение этого месяца из СССР в Испанию не посылалось ни оружия, ни амуниции. Крики фашистских держав по поводу того, что советские самолеты и танки якобы оперируют в Испании, никак не соответствовали действительности. Однако, итоги сентября свидетельствовали, что Германия и Италия при полной пассивности Англии и Франции во все возрастающем количестве наращивали снабжение военно-фашистского мятежника Франко вооружением. {32}

Объективные факты свидетельствуют, через границу Испании с Португалией огромным потоком идут доставленные из Италии и Германии морем военные грузы, включая самолеты, танки, боеприпасы к ним. Дополнительно, в Испании развернута многотысячная добровольческая германская военно-авиационная часть «Легион КОНДОР», укомплектованная военнослужащими Германии и оснащенная по последнему слову техники германским вооружением.

Многочисленные дипломатические инициативы советского представительства в адрес международного комитета по контролю соглашения о невмешательстве во внутренние дела Испании к изменению ситуации не привели. Данные факты свидетельствует, что лондонский Комитет по невмешательству при всем своем желании оказался не способен оградить народ Испании от вмешательства в его внутренние дела.

Таким образом, из международного инструмента, способствующего быстрейшему прекращению внутреннего конфликта в Испании, соглашение о невмешательстве обратилось в ширму, которой прикрываются поставки вооружения, военной техники и личного состава третьих стран.

Военно-фашистский мятеж в Испании в этих условиях ширится и крепнет. Законное правительство Испании с целью скорейшего урегулирования внутриполитической ситуации обратилось к СССР с предложением о заключении коммерческого договора на поставку отдельных наименований современного советского вооружения.

В этой связи СССР заявляет, что СССР будет связан постановлениями о «невмешательстве» не больше, чем другие участники Комитета.

На основании предложения правительства Испанской республики, СССР выражает готовность поставить Испании определенное количество вооружения и военной техники на условиях, имеющих быть оговоренными отдельно.

СССР продолжает свое участие в работе международного комитета по контролю соглашения о невмешательстве во внутренние дела Испании, находясь в тесном контакте с иными участниками соглашения.

Народный комиссариат иностранных дел СССР расширяет штат своего посольства в Испании до 800 человек, включая 100 человек дипломатического и административного персонала и 700 военных советников. В соответствии с «Положением о статусе военного советника НКИД СССР», которое было опубликовано в «Правде» 30 июля 1936 года, статус военного советника исключает применение военными советниками оружия, кроме целей необходимой самообороны. Основной задачей военных советников НКИД СССР является ознакомление с ситуацией на местах, выявление сильных и слабых сторон сохранивших лояльность вооруженных сил Испанской республики, формирование на усмотрение правительства и командования республиканских вооруженных сил планов мероприятий в части поставок вооружения и военной техники, а также организации военного строительства.

Москва, Кремль, 15 декабря 1936 года

/Примечание автора. В нашей реальности советская помощь оказывалась тайно, в нарушение действующего соглашения о невмешательстве. Отдельные абзацы, отмеченные сноской {32} написаны с использованием источника Испанские тетради И. М. Майского/

20.12.36 Иероним Уборевич

-Таким образом, Иероним Петрович, положение на Мадридском фронте, в целом, стабилизировалось. Республиканские части получили достаточное количество стрелкового вооружения, 50 танков и 50 самолетов, которые существенно подняли обороноспособность мадридской обороны. Атакующие части выдохлись и перешли к позиционной войне. Испанским правительством под руководством наших советников сформировано несколько оборонительных полос, повысились стойкость в обороне и боевая выучка сражающихся в Мадриде частей. Тем временем в учебном центре, дополнительно к шести бригадам, сформированным 10 октября, сформированы еще двадцать испанских и две интернациональные бригады (все – трехбатальонного состава). В каждом батальоне имеется советский военный советник с опытом командования стрелковой ротой РККА, а в каждой бригаде – двое – с опытом штабной или командной работе на уровне батальона РККА, иногда – полка. В ближайшие месяцы число самолетов доведем до 100, а танков – до 70, – доложил Начальник Генерального Штаба РККА Егоров.

– Ну что ж, Александр Ильич, думаю, с Михаилом Николаевичем можно согласиться, поскольку сформированы основные предпосылки для перехода в наступление направлением на Брунете – давайте дадим добро – согласился нарком обороны Уборевич.

15.12.36 Джорж Оруэлл

Было это в конце декабря 1936 года. Я приехал в Испанию с неопределенными планами писать газетные корреспонденции, но почти сразу же записался в ополчение, ибо в атмосфере того времени такой шаг казался единственно правильным.

Фактическая власть в Каталонии по-прежнему принадлежала анархистам, революция все еще была на подъеме. Тому, кто находился здесь с самого начала, могло показаться, что в декабре или январе революционный период уже близился к концу. Но для человека, явившегося сюда прямо из Англии, Барселона представлялась городом необычным и захватывающим. Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих. Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей. На всех магазинах и кафе были вывешены надписи, извещавшие, что предприятие обобществлено, даже чистильщики сапог, покрасившие свои ящики в красно-черный цвет, стали общественной собственностью. Официанты и продавцы глядели клиентам прямо в лицо и обращались с ними как с равными, подобострастные и даже почтительные формы обращения временно исчезли из обихода. Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не говорили даже «вы», – все обращались друг к другу «товарищ» либо «ты» и вместо «Buenos dias» /Добрый день/ говорили «Salud!» /Салют, привет/

Чаевые были запрещены законом. Сразу же по приезде я получил первый урок – заведующий гостиницей отчитал меня за попытку дать на чай лифтеру. Реквизированы были и частные автомобили, а трамваи, такси и большая часть других видов транспорта были покрашены в красно-черный цвет. Повсюду бросались в глаза революционные плакаты, пылавшие на стенах яркими красками – красной и синей, немногие сохранившиеся рекламные объявления казались рядом с плакатами всего лишь грязными пятнами. Толпы народа, текшие во всех направлениях, заполняли центральную улицу города – Рамблас, из громкоговорителей до поздней ночи гремели революционные песни. Но удивительнее всего был облик самой толпы. Глядя на одежду, можно было подумать, что в городе не осталось состоятельных людей. К «прилично» одетым можно было причислить лишь немногих женщин и иностранцев, – почти все без исключения ходили в рабочем платье, в синих комбинезонах или в одном из вариантов формы народного ополчения. Это было непривычно и волновало. Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чем даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих. Я не подозревал тогда, что многие буржуа просто притаились и до поры до времени прикидывались пролетариями.

К ощущению новизны примешивался зловещий привкус войны. Город имел вид мрачный и неряшливый, дороги и дома нуждались в ремонте, по ночам улицы едва освещались – предосторожность на случай воздушного налета, – полки запущенных магазинов стояли полупустыми. Мясо появлялось очень редко, почти совсем исчезло молоко, не хватало угля, сахара, бензина; кроме того, давала себя знать нехватка хлеба. Уже в этот период за ним выстраивались стометровые очереди. И все же, насколько я мог судить, народ был доволен и полон надежд. Исчезла безработица и жизнь подешевела; на улице редко попадались люди, бедность которых бросалась в глаза. Не видно было нищих, если не считать цыган. Главное же – была вера в революцию и будущее, чувство внезапного прыжка в эру равенства и свободы. Человек старался вести себя как человек, а не как винтик в капиталистической машине. В парикмахерских висели анархистские плакаты (парикмахеры были в большинстве своем анархистами), торжественно возвещавшие, что парикмахеры – больше не рабы. Многоцветные плакаты на улицах призывали проституток перестать заниматься своим ремеслом. Представителям искушенной, иронизирующей цивилизации англосаксонских стран казалась умилительной та дословность, с какой эти идеалисты-испанцы принимали штампованную революционную фразеологию. В эти дни на улицах продавались – по несколько центавос /Мелкая монета/ штука – наивные революционные баллады, повествовавшие о братстве всех пролетариев и злодействах Муссолини. Мне часто приходилось видеть, как малограмотные ополченцы покупали эти баллады, по слогам разбирали слова, а затем, выучив их наизусть, подбирали мелодию и начинали распевать.

Все это время я находился в Ленинских казармах и, как считалось, готовился к отправке на фронт. Когда я записывался в ополчение, меня обещали послать на фронт на следующий же день. В действительности мне пришлось ждать, пока не сформируется новая центурия. Рабочее ополчение, спешно сформированное профсоюзами в начале войны, по своей структуре еще сильно отличалось от армии. Главными подразделениями в ополчении были – «секция» (примерно тридцать человек), «центурия» (около ста человек) и «колонна», которая, практически, могла насчитывать любое количество бойцов. Ленинские казармы представляли собой квартал великолепных каменных зданий с манежем и огромным мощеным двором. Это были кавалерийские казармы, захваченные во время июльских боев. Моя центурия спала в одной из конюшен под каменными кормушками, на которых еще виднелись имена лошадей. Все лошади были реквизированы и отправлены на фронт, но помещение еще воняло конской мочой и прелым овсом. Я пробыл в казарме около недели. Запомнились мне, главным образом, конские запахи, неуверенные звуки горнов (все наши горнисты были самоучками, и я выучил испанские воинские сигналы только на фронте, услышав фашистских горнистов). Запомнились мне также топот подкованных башмаков в казарменном дворе, долгие утренние парады под зимним солнцем, азартные футбольные матчи – пятьдесят на пятьдесят – на посыпанном гравием манеже. В казармах жило тогда, должно быть, около тысячи мужчин и десятка два женщин, а также жены ополченцев, варившие для нас еду. Тогда женщины все еще служили в ополчении, хотя число их было невелико. В первых боях они сражались плечом к плечу с мужчинами, и это принималось как должное. Во время революции такие явления кажутся естественными. Но представления неуклонно менялись. Теперь, когда в манеже обучались ополченки, мужчин туда не пускали, ибо они зубоскалили и мешали. Всего лишь несколько месяцев назад никому бы в голову не пришло смеяться при виде женщины с винтовкой.

В казарме царили грязь и беспорядок. Впрочем, таков был удел каждого здания, которое занимали ополченцы. Казалось, что грязь и хаос – побочные продукты революции. Во всех углах валялась разбитая мебель, поломанные седла, медные кавалерийские каски, пустые ножны и гниющие отбросы. Ополченцы без нужды переводили огромное количество еды, в особенности хлеба. Например, из моего барака ежедневно после еды выбрасывалась полная корзина хлеба – вещь позорная, если вспомнить, что гражданское население в этом хлебе нуждалось. Мы ели за длинными столами – доски на козлах, – из сальных жестяных мисок. Пили мы из кошмарной штуки – поррона. Поррон – это что-то вроде стеклянной бутылки с узким горлышком, из которого сильной струйкой било вино, когда его наклоняли. Из поррона можно пить на расстоянии, не поднося горлышка к губам, передавая его по кругу. Но впервые увидев поррон в действии, я забастовал и потребовал кружку. Уж слишком напоминал он мне грелку с водой, особенно когда в него было налито белое вино.

Постепенно новобранцам выдавали обмундирование, но поскольку это была Испания, все выдавали поштучно, и никогда не было известно, кто что получил. Некоторые же вещи, в которых мы особенно нуждались, в том числе ремни и патронташи, нам выдали в последнюю минуту, когда уже был подан поезд, везший нас на фронт. Я говорил о «форме», но боюсь, что меня неправильно поймут. Этого нельзя было назвать «формой» в обычном смысле слова. Может быть лучше сказать «мультиформа». Все были одеты в общем схоже, но не было двух человек, носивших абсолютно одинаковую одежду. Все в армии носили вельветовые бриджи, но на этом сходство кончалось. Одни надевали краги, другие – обмотки, третьи – высокие сапоги. Все носили куртки на молнии, но одни куртки были из кожи, другие из шерсти всевозможных цветов. Фасонов головных уборов было столько же, сколько бойцов. Шапки обычно украшались партийными значками, а кроме того почти все повязывали на шею красный или красно-черный платок. Колонна ополченцев казалась в то время разношерстным сбродом. Но поскольку фабрики выпускали эту одежду, ее выдавали бойцам, а к тому же, учитывая обстоятельства, она была не такой уж плохой. Правда, рубашки и носки из дрянной хлопчатки совершенно не защищали от холода. Мне даже вспоминать тошно о том, как жили ополченцы в первые месяцы, когда еще ничего не было организовано. Помню, что в газете всего двухмесячной давности я наткнулся на заявление одного из лидеров P.O.U.M., /P.O.U.M. – Partido Obrero de Unificacion Marxista. Объединенная партия рабочих-марксистов/ вернувшегося с фронта и обещавшего приложить все усилия к тому, чтобы «все ополченцы получили по одеялу». От этой фразы мороз пробирает, если вам когда-либо довелось спать в окопе.

{30}

25.12.36 Иероним Уборевич

25 декабря 1936 протоколом 18-2 комиссии наркома обороны по авиации пунктом «4. О самолете И-15» решили:

1. Принять к сведению заявление т. Н.Н.Поликарпова о том, что на самолете И-15 конструктором будут устранены все недостатки, выявившиеся за время эксплуатации самолета и что на этом самолете с мотором М-25А расчетная скорость будет 400-405 км/час, а с мотором М-25Б скорость увеличится еще на 10-15 км/час.

2. Обязать ГУАП (НКОП) восстановить на заводе 1 производство И-15

3. Определить выпуск самолета И-15 для ВВС РККА на 1937 и 1938 не менее 1500.

{36}

27.12.36 Истребитель И-15

27 декабря 1936 года Начальник ВВС РККА КОМАНДАРМ 2-ого ранга Алкснис направил ЗАМ. НКТП и НАЧАЛЬНИКУ ГУАП т. Кагановичу М.М:

Выписку из стенограммы беседы начальника ВВС РККА Командарма 2 ранга с летным и техническим составом ВВС РККА и ГВФ, находившимся в особой командировке.

Акснис – Как белые дрались с истребителями?

Горянов – По разговорам, наши гораздо лучше дерутся и противник боится наших истребителей, особенно И-15: маневренный и сильный огонь, а И-16 меньше боятся, огонь не такой сильный и у самолета маневренность меньше.

Голоса остальных – нет, огонь хороший, но маневренность меньше, а скорость больше.

Алкснис – Но сбили они почти столько же, или И-15 сбили больше?

Горянов – Нам не говорят, сколько сбили.

Алкснис – Судя по материалам, которые к нам попадают, И-16 прибыли туда позже на месяц, но как будто сбили немного меньше. Верно это или нет?

Янов – Товарищи летчики-истребители рассказывают, что И-16 менее поворотлив, чем И-15.

Горянов – Тов.(многоточие) говорил нам, что мятежники бояться больше И-15.

Выписка верна:

Начальник 1 отдела штаба ВВС РККА Полковник Алексеевский

{36}

1937 год

01.01.37 Михаил Кольцов

Новый год мы встречали с летчиками. За длинными столами сидели пилоты-истребители, их коротко стриженные русые головы, круглые лица, веселые глаза и зубы сделали неузнаваемой сумрачную трапезную залу францисканского монастыря. Мы приехали вместе с Миахой и Рохо – летчики встретили их громовым «Вива!», какого никогда не слышали эти старые стены. Генерал и подполковник были явно взволнованы, особенно Рохо. Он ведь всегда так замкнут, официален, кабинетен. Авиацию он знал как составной элемент в своих расчетах, приказах, операционных планах. За письменным столом, над картой, над сводкой он радовался успехам истребителей или злился, когда они опаздывают. Тут он впервые встретился лицом к лицу с живыми «курносыми», с этими скромнейшими героями, спокойно и просто рискующими каждый день своими молодыми жизнями, чтобы спасти жителей Мадрида от летающей черной смерти. Жадно вглядывается он в юные, слегка застенчивые лица, прислушивается к шумным застольным разговорам и песням, ловит на себе встречные, заинтересованные и спокойно наблюдающие взгляды… Уезжая, он говорит необычно приподнято: «Очень благодарен за этот вечер».

Прошлый Новый год, в Барвихе, пили донское шампанское, катались на розвальнях по снегу над Москвой-рекой, перекликались в лесу. Из колхоза на шоссе выходили комсомолки. «Чу… снег хрустит… прохожий; дева к нему на цыпочках летит, и голосок ее звучит нежней свирельного напева: «Как ваше имя?» Смотрит он и отвечает: «Агафон»… В «Правде» я публикую шуточные новогодние гороскопы с предсказаниями. Я обещал, что тридцать шестой год пройдет под знаком планеты Марс. Что итальянцы, устыдившись упреков Лиги наций, с извинениями уйдут из Абиссинии. Что в Германии, под знаком созвездия Скорпиона, будут окончательно изъяты из обращения все неарийские пищевые продукты – масло, мясо, крупа и картофель. Что вслед за Маньчжоу-Го, Хэбэй-Го и Бейпин-Го воспоследуют Чахар-Го, Шанхай-Го. Что Наркомпрос покинет созвездие Рака и наконец займется правильной постановкой школьного обучения. Что блестяще удадутся пробеги: Сухуми – Одесса верхом, Ленинград – Москва без калош и Оренбург – Полтава на цыпочках. Что товарищи Шмидт и Ушаков пройдут на байдарках по Северному морскому пути, попутно ликвидируя неграмотность среди медведей. Я настойчиво указывал на молодую планету, не обозначенную в книгах старых звездочетов, – на так называемую Красную звезду, указывал, что это счастливая звезда.

Не хватило ни фантазии, ни юмора предсказать, что следующий Новый год я буду встречать консервированными кроликами и пивом во францисканском монастыре в горах Кастилии, с «курносыми» истребителями по правую и левую руку, что итальянцы будут бомбить Национальную библиотеку в Мадриде. Поди-ка составь теперь гороскоп на тридцать седьмой год!..

По устному приказу командира эскадрильи часы в трапезной зале тихонько перевели на восемьдесят минут вперед. Это чтобы «курносые» пораньше легли спать. Ведь завтра опять, как всегда, воздушный бой.