Комендесса Баянова

Комендесса Баянова
Дмитрий Спиридонов

Легко ли управлять общежитием, набитым сотнями разных проблем и характеров? Один капризничает, второй грубит, третий нарушает режим, четвёртый лопается от похоти, а вы – всего лишь слабая женщина… Но вас зовут Северина Баянова и вы с честью несёте этот тяжкий груз.

Дмитрий Спиридонов

Комендесса Баянова

…ей снится, что она лежит навзничь в полосе прибоя, раскинутая на мокром песке словно скатерть. Она лежит ногами к воде, одетая во что-то прозрачное и обтягивающее (колготки? латекс? капроновый комбинезон?), чувствует каждую песчинку, прилипшую к бёдрам, а над нею рдеет предзакатное небо, с которого свешиваются языки порозовевших облаков.

Море шумит и волнуется совсем близко, его звук крепнет и нарастает. Наверное, сейчас о берег ударит волна.

Женщина в просвечивающей одежде пытается пошевелиться, но запрокидывает голову и видит, что её развёрнутые руки и ноги прикованы цепями к копьям или металлическим штырям, воткнутым глубоко в песок. Запястья и щиколотки схвачены металлическими ободьями, цепи туго натянуты, четыре копья в песке удерживают пленницу словно четыре якоря.

Рычание прибоя всё громче… громче… ближе… рваная волна набегает на берег, укрывает лежащую женщину почти с головой, мягко шлёпает между растянутых бёдер, и этот шлепок не больно, но сильно и чувственно отзывается в её сокровенном месте, защищённом лишь фантомной оболочкой капрона. Низ живота сжимается, вверх по телу несётся импульс лёгкого стыда, удовольствия и желания. В ушах женщины раздаётся звон, а соски вздрагивают словно два поплавка, почуявших приближение хищной рыбы.

Морская вода омывает привязанной женщине грудь и подбородок, шевелит волосы на затылке и отступает. Лежащая облизывает губы, ощущая свежую горечь пены, часто моргает, стряхивая блёстки с ресниц. Вырвать копья из земли и освободиться из цепей она даже не пытается. Она будет лежать на этом берегу долго-долго, или почти всегда.

Вторая волна! Снова приятный шлепок между ляжек, растянутых как струны, ворчливые ручьи бегут по крупным грудям, подбрасывают их как мячи. Мышцы чрева замирают в предвкушении волшебства, с губ женщины уже готов слететь счастливый вздох… но вода вновь откатывается на недосягаемое расстояние, не позволяя прикованной пленнице достигнуть апогея наслаждения.

Третья волна приносит с собой крохотную черепашку, размером не больше спичечной коробки. Пригвождённая навзничь женщина не может видеть её, но чувствует, как озадаченная черепашка тычется носом в её разведённые ноги, ищет выход из западни, пытается вскарабкаться по гладкому капрону, падает обратно на песок… лишь бы случайно не перевернулась! Руки женщины прикованы, она не сможет сесть и помочь маленькой морской обитательнице.

Четвёртая волна подхватывает черепашку и плашмя шлёпает её о беззащитный женский лобок. О-о-о, вот это уже серьёзнее! Застонав, женщина судорожно выгибает спину. Гребешки и грани панциря наносят ей множество невесомых уколов, трогают и дразнят женское естество, будто несмышлёный ребёнок провёл по нему пятернёй. В следующую минуту, словно одумавшись, отлив оттаскивает черепашку обратно и бросает где-то ниже женских колен.

– Где же ты, божье чудо в алмазном панцире? – шепчет пленница, извиваясь на берегу. – Ползи сюда, слышишь?

Возбуждённая, беспомощная, облепленная капроном и песком, она ворочается в инквизиторских цепях и уже с заметным нетерпением ждёт пятой, шестой, седьмой волны…

***

Она просыпается без каких-то копеек шесть, без всякого будильника – привычка. Губы пересохшие со сна, правая ладонь крепко зажата в паху, возбуждённые соски набрякли до ломоты и звона. Убрав руку, почти сразу грузно поднимается на казённой постели: нагая обильная дама со спутанными волосами. Северина всегда спит нагишом, позволяя себе отдохнуть от стяжек нижнего белья и липкого капрона.

Откинув символическое одеяльце, женщина спускает ноги на пол, широко расставив белые бёдра, обтекаемые как космические шаттлы. Вмятины в матрасе ещё долго будут хранить тепло и влажность её тела. Северина легла в половине второго ночи, проспала всего часа четыре. Пока достаточно, после обеда ещё вздремнёт. Некогда валяться, работы много.

Некоторые полуграмотные ушнырки поначалу думают, будто Северина – это фамилия. А не угадали! Такое вот редкое имя ей досталось: СеверИна с ударением на И. Фамилия же у неё нехитрая, хотя яркая: Баянова.

– Комендант – мужского рода! – произносит она в зеркало традиционное утреннее приветствие. – А я, слава Богородице, полу женского. Значит, комендесса.

Студенты политехнического колледжа наградили комендессу общежития Северину Баянову сразу несколькими прозвищами, которые передаются от потока к потоку. По первым буквам ФИО она получается БСМ – Баянова Северина Марковна, потому для простоты её иногда называют БДСМ. Кроме того, переделав отчество Марковна, острословы за глаза дразнят её Мраковной. А ещё из-за созвучной фамилии и шумной натуры – Бабайкой.

Но все эти клички не со зла. Наедине с собой Северина ласково называет себя Норд-фройляйн. «Норд» – север. Девичья фамилия её была Гельшефтер, поэтому спасибо родителям, что хотя бы Сарой не назвали, как в одесском анекдоте! Северина звучит куда благороднее. Протирая глаза, она мурлычет незатейливую мажорную песенку без начала и конца:

– Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,

Свою попу поднимайн!

Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,

На арбайтен выходяйн.

За окном первого этажа – беспросветная октябрьская хмарь, но батареи в общежитии политехнического колледжа раскалены. Северина Марковна до декабря спит с открытой форточкой. Её комендантские палаты – сдвоенный кабинетик, облицованный ореховыми сэндвич-панелями. В левой комнате – каптёрочка, где Баянова решает важные управленческие дела, распекает  воспитателей, кастеляншу и пакостливых студентов. Там же она обедает и пьёт чай.

В соседнем помещении устроен её скромный женский будуар: шкаф, душ, тумбочка, шторы, неширокая мягкая кровать. Под кроватью хранятся конфискованные у студентов электроплитки, нагреватели и другие кустарные приборы, пользоваться которыми запрещено внутренними правилами.

Северина Марковна обжилась здесь плотно. Ради общежития она нередко ночует в комендантском будуаре в помощь дежурному по корпусу, особенно в дни стипендии и другие народные праздники. В списанном шкафчике кипятильник, ковшик, кастрюля, фен, чайные чашки, натуральный кофе, коробки с сахаром, банки с вареньем. В нижнем отделе – шампунь, косметика, помада, лосины, прокладки, резервные колготки, рубашки, кофты, подследки, шарфики. Несколько бутылок коньяка и вина для торжественных случаев. Рюмки, ножи, вилки. Зарядное устройство для телефона, ручки, бланки, чистая бумага, носовые платки.

В шесть часов в коридорах общежития ещё тихо. В отоплении булькает вода, на вахте дремлет Трофимовна с недовязанным носком, ветер раскачивает унылые предзимние липы.

С полотенцем на пышном плече грудастая обнажённая женщина идёт за шкаф, в свою контрабандную душевую кабинку. Персональный душ (без всякого проекта и согласований) установил ей в качестве «дембельского аккорда» один мастеровитый выпускник, чем сразу покорил суровое сердце комендессы. Кто ни разу ночами не крался в студенческую мыльню, где вечно сломана дверная щеколда – тот не поймёт счастья обладания отдельным душем в общежитии!

В благодарность Северина даже была готова нарушить своё железное правило никогда не спать со студентами. Если бы мастер сделал Баяновой интимное предложение, она бы его, пожалуй, приняла. К счастью, выпускник оказался не только мастеровитым, но и культурным. Установил кабинку, сделал вид, что не понял женского намёка, и откланялся.

Большегрузная Северина ловко помещает себя в компактную кабинку, задвигает створку и пускает напор. В прозрачном стакане, в облаке горячей воды и радуге пены блестит, переливается, шумно волнуется ярмарка женских прелестей. Взмывают упругие толстые локти, открывая потаённости подмышечных впадин, бёдра нежно трутся друг об друга боками, снежные хлопья текут с плеч, цепляются за пуговки сосков.

Сто пять килограммов живой плоти, крутых холмов и просторных долин впитывают в себя драгоценный дождь, изгоняя остатки сонливости и ночной телесной влаги. Орудуя мочалкой, Северина продолжает напевать бесконечную частушку:

– Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,

Свои сиськи умывайн!

Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,

Свои ушки прочищайн!

Крупногрудая, тучная Северина Марковна носит короткую русо-мелированную стрижку (меньше волос – меньше возни). После душа её волосы лежат прилизанной шапочкой. Встав голой перед зеркалом, она сушит их феном, вспушивает ёршиком-расчёской. Присев у шкафа, выбирает себе чистое бельё и одежду.

Усевшись на застланную постель, Северина заправляет айсберги грудей в тесные гроты бюстгальтера, выламывая руки за спину, смыкает застёжки между лопаток, сверху натягивает лёгкую хлопковую маечку. Одним движением растряхивает тесёмку трусиков – блескучий шелковистый флажок быстро взбегает по отвесным ляжкам, туго натягивается на полушариях ягодиц, впивается в них прожилками-резинками и каменеет. В самом узком месте между ног трусики Северины похожи на зажатую, беспомощную серебристую рыбку. Деваться им некуда, целый день они будут крепко держать хозяйку за тайные уста, впитывать солёные капли женского природного масла.

Над гардеробом комендесса Баянова не заморачивается: в общаге она как у себя дома. Зимой – рабочий чёрный халат, шаль на плечах, тёплые колготки. Летом – чулки и ситцевое платье. Но чаще всего – растянутый свитерок, бывалые туфельки на низком каблучке и лосины. Ношение гладких, классных и тесных лосин Северина про себя именует лосинотерапией. После увлекательных ночных сновидений эластичная одежда помогает весь день держаться в бодрящем и игривом тонусе.

За трусиками, лифчиком и маечкой настала очередь тех самых лосин. Сегодня из шкафа выбрана ослепительно-чёрная и невероятно тугая модель. Задирая могучие колени, Северина упихивает себя в две хрустящие струйки эластика, будто перекрашивая свои белые ноги в жгучий, чёрный, наэлектризованный цвет. Её икры пузатые и гладкие как трёхлитровые банки, коленки сверкают как утюги.

Тончайший спандекс скрипит, сопротивляется, шкворчит, сыплет испуганными бликами, однако женщина опытнее и хитрее. Плавными толчками она всё глубже погружает себя в лосиновую тьму: лодыжки, голени, коленные чашечки… Постепенно синтетика сдаётся, спандекс плотно садится по ноге, обжимает бомбы-ляжки, стискивает пах, обхватывает женскую мясистую поясницу.

Натянула! Стрельнув последним салютом, лосины загораются ровным светом, оттеняя литую форму бёдер, и на всей их идеальной поверхности остались лишь две морщинки сзади: след от трусиков на ягодицах, ломкий и звонкий, будто припай на кромке реки. Обширная попа Северины в зеркальном хрустале спандекса напоминает местный стадион «Мехмаш», закатанный пружинистой резиновой крошкой. Свою «лосинотерапию» комендесса очень любит, и будьте уверены, студенты тоже к ней неравнодушны.

Включив чайник, Северина завершает туалет, нырнув в бордово-сиреневый свитерок «в ёлочку». Обернув упитанную талию цепочкой, вешает на правое бедро гремящую связку ключей, как символ владычицы всех уголков и закромов общежития. Сквозь шерсть свитера тут же прогрызаются тугие узлы лифчика, подол облепляет зад, а глянцево-эластичные бёдра комендессы открыты больше чем наполовину – на радость и негодование всем встречным в течение дня.

– Кому не нравится – пусть не смотрят! – Северина вынимает чашку, вилку, блюдце с кусочком торта, озаряя будуар своими плотными и ладными ногами. – Кто старых толстых ляжек не видал?

Домашний тортик с кремом ей вчера преподнесла Викуля Синицына из триста одиннадцатой, у неё был день рождения. В общаге четыре сотни студентов, и если комендесса Баянова будет брать с каждого дня рождения по кусочку торта, на неё через неделю никакие лосины не налезут. Но Вика – девочка славная, её можно уважить.

– Сладкое с утра, конечно, вредно, – Северина размешивает в кружке кофе. – Но ведь я его не ем? Нет, я его смакую.

– Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,

Вкусный тортик поедайн!

Норд-фройляйн, Норд-фройляйн,