Золотая хозяйка Липовой горы

Петро движением руки велел замолчать затараторившему с порога сельвину, но тот не обратил на жест внимания, пока Хомча не отвесил ему тумака. Только после этого латинянин стал переводить, осторожно подбирая слова, что давалось непросто, с учётом того, что в его голове перевод шёл сначала с языка сельвинов, которым он овладел ещё не в полной мере, на свой родной, а уже потом на угрский.

– Он говорит, что от вогумов на торжище прибыло три лодки по четыре весла каждая. Привезли в основном шкуры и струю бобровую.

– И только? Так нам до их торговли, пока они между собой ладят, и дела нет.

Словно поняв суть сказанного, сельвин вновь попытался заговорить, но в этот раз оборвал речь, едва Петро пошевелил рукой. Звон в голове от оплеухи огромного угра всё ещё не поутих.

– Ещё говорит, что вогумы сватают его дочь.

– Кто именно заслал сватов?

Петро не успел до конца перевести, как отец Рысы выпалил ответ, понятный без толмача.

– Цыпата!

В войнах местных племён было немало общего с военными традициями угров. Объединяли их и формы ведения боевых действий, и сама природа конфликтов. Только у угров самыми распространёнными причинами войны были месть и борьба за пастбищные и охотничьи угодья, а одной из ключевых причин баталий были женщины.

Заведомо обречённое на неудачу сватовство нередко служило поводом для того, чтобы затаённая вражда обратилась в открытое противостояние. Но даже в этом случае сторона, провоцирующая конфликт, придерживалась опредёлённых этических норм, создавала видимость их соблюдения.

В случае с Рысы Чекуру сразу увиделся именно этот самый случай. Ведь тот, кому по силам если не похитить, то сосватать женщину, оказывается властелином не только своей земли, но и той, к которой принадлежит избранница. Потому-то в здешних краях лучшим способом выразить могущество вождя или шамана было сказать о нём, что он взял в жёны семь девиц с семи концов земли.

– Скажи сватам, что твоя дочь мала ещё и даже не может сама котёл над очагом установить, – был ответ Золотого шамана.

– Сколько раз повторить?

– Пока до них не дойдёт. Ты не пожалеешь о своём решении.

Когда сельвун скрылся из вида, Хомча спросил:

– Мне приглядывать за девчонкой?

– Это ещё зачем? – хохотнул Чекур, но потом одобрительно добавил: – Ты бываешь очень сообразителен. Как только увидишь, что она подол украсит собачьей шерстью или шкурой, дай знать.

– Жену наконец-то решил себе приглядеть? Слава Вальге! Давно пора.

– Хомча, ты телохранитель, а не мамка! – снова развеселился вождь. – Делай что тебе говорят и не задавай лишних вопросов. И догадками своими нелепыми, смотри, ни с кем не делись.

– Когда такое было? – озадаченный реакцией хозяина, пробурчал телохранитель, но потом вдруг в свою очередь улыбнулся.

– Ты чего? – удивился вождь смене настроения обычно угрюмого воина.

– Да вспомнил этих чудаков-аварцев. Вот потеха-то была!

Он с полуслова понял, о чём идёт речь. У угров, как и у сельвинов, традиция обязывала женщину во время регул, беременности и родов носить особую одежду, низ которой украшен шерстью или шкурой собак. Забивать их для этой цели тоже было делом рук хранительниц порога – собака выступала оберегом, стерегла «нижний низ». Собака становится искупительной жертвой при всех обнажениях прохода, ведущего из Нижнего мира в земной: при родах и смерти, месячных очищениях и болезни, сюда же относили и весеннее вскрытие рек. Оттого-то угры немало потешались над аварцами, также воевавшими в армии Аттилы, за их обыкновение носить на голове собачьи шапки.

Лишь Хомча покинул покои, Чекур предался не самым весёлым размышлениям. Выходило, Цыпата всё же дал о себе знать.

Обитатели Липового городища не сразу пришли в себя от явления Золотой Богини на месте Старика Края Гор и прибытия больших лодок, полных отлично вооружённых и облачённых в невиданные одежды воинов.

Чужестранцы поставили их перед фактом: они остаются на этих землях как минимум до весны. А на горе отныне будет святилище их богини Вальги, тут же получившей у местного люда другое название – Золотая Баба.

Познакомившись с местными преданиями, Петро поведал вождю угров любопытную деталь: оказывается, несколько поколений назад с верховий Сельвуны на Липовую уже приплывали на плоту светловолосые и высокие воины. Было их меньше, чем пальцев на двух руках. Ступивший же первым на берег рыжебородый муж богатырского телосложения, но сейчас весьма исхудавший, в знак мира положил на землю свой меч и кожаный чехол, из которого виднелись край лука и оперение стрел. Оказалось, это были рысы. Их земли лежали в тех краях, куда уходит солнце, а сами они – то, что осталось от большого отряда, уходившего за Большой камень воевать живущих там игров.

– Тебе это ничего не напоминает? – прервал свой рассказ Петро, обращаясь к слушающему его с большим интересом Чекуру.

– Ещё бы! – живо откликнулся тот. – Выходит, тем рыжебородым и был мой прадед Куна! Рысы – очень похоже на русы, как и игры на угры. Видимо, до родных краёв в самом деле не так далеко?

– Этого нельзя сказать наверняка. Предания гласят, что путь рысов был долог и труден: через горы, леса и реки. Во всяком случае, прямой дороги в те края нет. Кстати, именно от пришельцев сельвины переняли обычай строить хизбы из дерева, прежде они обитали в землянках и жилищах из шкур.

– Всё сходится! От бабки Карьи знаю, что обзаводиться деревянными хоромами угров тоже научили соплеменники её отца, попавшие в плен. То-то родным пахнуло, когда впервые увидел это городище.

– Да, чуть не забыл! Каменная стена – тоже дело рук тех русов-рысов. Взялись они за её возведение споро, видимо, желая осесть здесь навсегда, но потом охладели к этому, а через три зимы и совсем снялись с места и ушли, уже на лодках, вниз по Сельвуне – искать путь в родные земли. Так только одна стена и осталась. Сельвины её подновляют, ремонтируют, иначе бы совсем развалилась.

– Как-то это не вяжется с нашими преданиями, где русы предстают кровожадным племенем.

– Сам знаешь, в жизни всему находится место. Твой прадед, его здесь помнят под именем Кон, по прибытии был совсем плох, но купания в воде, бурлящей, словно кипяток, излечили его. В знак благодарности он убил местного вождя-шамана, приютившего у себя странника, и занял его место. Он поставил над источником хизбу духов. Сам рыжебородый шаман не камлал, но после посещения хизбы духов, как прозвали сельвины его обитель, приходил в соответствующее состояние и мог общаться с Верхним и Нижним мирами. Позже, уже после отбытия рысов-русов, эту традицию переняли и другие шаманы.

– Постой, так имя Рысы…

– Да, такое имя стали давать девочкам, а мальчикам – Рыс, также и их потомкам.

Сельвины приняли угров на своей земле благосклонно. Их сердца покорило то, что, имея возможность взять себе по праву сильного всё что заблагорассудится, пришельцы не сделали этого. Не было ни грабежей, ни убийств, ни насилия. И это решило многие проблемы: в понимании сельвинов тот, кто становился врагом, обращался в «иного» человека, которого и умертвить следовало нечеловечески, унизив его. Например, сняв с убитых головную кожу (считалось, что только душа лишенного скальпа человека окончательно умирала). Легенда гласила, что сельвинский вождь Яптун однажды поверг вогумского шамана, вырвал у него «пахнущее рыбой, много рыбы съевшее сердце», раскромсал его на три части и съел.

За годы похода угры успели отвыкнуть от сложных обычаев своих предков. Они руководствовались простой истиной: убей, чтобы выжить. О ритуальных действиях думать было некогда. Потому никто из угрских шаманов в отряде не прожил и года: они слишком полагались на помощь духов, тогда как требовалось доверять только своим силам и подчиняться приказам Молочного горна.

Богатства сельвинов после походов по Европе угров особенно не интересовали. Только местные женщины могли бы стать предметом распрей. Однако и тут на помощь пришли традиции: сельвин, хозяин хизбы, если принимал дорогое подношение от гостя и не мог ответить равным ему по ценности, уступал на ночь свою жену.

Правда, спустя какое-то время этот обычай сошёл на нет. Угры сами начали обзаводиться спутницами: брали молодых сельвинок в жёны, оставались в хизбах вдов. А уж к своим женщинам никого не подпускали. Чекур поощрял желание воинов обзавестись семьями и, бывало, снаряжал целый струг женихов (его так и называли – свадебный), который отправлялся вверх или вниз по реке. В готовом его принять селении или городище устраивался богатырский турнир. Соревновались в прыжках через лодки, кидании камней ногами и руками, стрельбе из лука, борьбе. Если побеждал кто-то из местных, то получал в награду драгоценное оружие или утварь. Если выигрывал угр – выбирал невесту. Старейшины нечасто отказывались от подобных праздников: на Сельвуне раньше ничего подобного не случалось. Росло и число хизб в Липовом городище.

Золотая Баба, хоть и восхищала всех своим блеском и формами, долгое время никаких чудес не являла. Сельвины с тоской начали вспоминать пропавшего идола – Старика Края Гор, хотя сам каменный идол перед появлением Вальги бесследно исчез. «Как в воду канул», – говорили местные (и были недалеки от истины: угры скатили болвана с обратной стороны горы и скинули в омут). Потихоньку его почитатели сплотились вокруг ушедшего в тень шамана Цыпаты. Тот продолжал тайно проводить обряды, их центром была небольшая хизба, поставленная над источником с бурлящей, словно кипяток, водой. Перед камланием старик уединялся там на какое-то время и выходил оттуда уже вдохновлённым на общение с духами.

Чекур не препятствовал этому. Он, как и большинство из тех, кого ещё недавно называли гуннами, терпимо относился к различным вероисповеданиям. Но скоро до вождя стали доходить слухи, что Цыпата настраивает соплеменников против угров и их Золотой Богини. А вот этого спускать уже не следовало. «Давай я размозжу башку старого хрыча о камень, на котором он жертвы своему старику приносил», – такой вариант решения проблемы, предложенный Хомчей, Чекур со смехом отклонил. Следовало поступить тоньше и гораздо убедительней, а не делать из «старого хрыча» жертву. И такой момент настал.

Отправляясь к поклонникам Старика Края Гор, Чекур не взял с собой никакого оружия и позвал только Петро.

Угр и латинянин появились в кульминационный момент: Цыпата, пообщавшись с духами воды в шаманской хизбе, вошёл в круг, образованный вокруг костра сельвинами, и приступил к камланию. Его диалог со Стариком Края Гор мало походил на мольбу. В призывах шамана к божественному духу сквозила непринужденность и даже требовательность. Цыпата, кружа в танце и развевая вокруг длинную бахрому своего обрядового наряда кама, задавал вопросы божеству, а чуть спустя транслировал его ответ, но уже изменённым, грудным голосом. При этом дух обращался к шаману «сирота» в знак того, что тот является отстранённым от мира людей.

Чекур сказал что-то на ухо Петро, и тот объявил во всеуслышание:

– Что ж, сирота, принимай ещё гостей.

Цыпата даже не сразу понял, что произошло. Но нашёлся он быстро и ответил голосом духа Старика Края Гор:

– Незваные гости хуже снега на первый цвет.

– Пусть твой старик сам явится и скажет мне, Золотому шаману, об этом. Что-то давненько его не видно.

– Ты обидел его, низвергнув с горы! Теперь нам долго вымаливать у него прощения за это. Да и какой ты Золотой шаман?! Ни золота на тебе, ни кама…