Радио Судьбы

У этого письма не было обратного адреса, словно оно не прошло через почтовый сервер его интернетовского провайдера, а появилось… ниоткуда. Возникло из воздуха.

И Сержика это пугало. Он сам не знал почему, но очень сильно пугало.

* * *

Десять часов пятьдесят две минуты. Серпуховский штаб МЧС.

Диспетчер Вячеслав Ковалев, заступивший на дежурство вместо обгоревшего Лехи Фомина, тщетно пытался дозвониться в «Дракино». Аэродром не отвечал. Он будто вымер. Ощущение было такое, словно весь личный состав, начиная от начальника аэродрома и заканчивая последним техником, загрузился в свои крылатые машины и улетел в неизвестном направлении.

На мгновение промелькнула абсурдная мысль: если он сейчас высунется из окна, то увидит, как над Серпуховом, медленно и печально, подобно журавлиному клину, проплывает дракинская воздушная армада.

Два больших «Ми-8» идут в голове, по бокам от них – четыре спортивных «Яка», а в хвосте, покачивая сдвоенными крыльями, тащится «Ан-2».

Эта мысль была тем более абсурдна, что окна дежурки выходили во внутренний двор штаба, поэтому, даже высунувшись до пояса, Ковалев все равно бы ничего не увидел.

– Черт побери! Да что ж такое? Что же творится в этом заколдованном месте – на двенадцатом километре шоссе Таруса – Калуга?

В заколдованные места, вампиров, оборотней, инопланетных монстров и прочую дребедень Ковалев не верил. Сказал просто так – для красного словца.

А в реальности ситуация была такова: сигнал поступил в десять восемнадцать. Сейчас – Ковалев взглянул на электронные часы, висевшие на стене, – десять пятьдесят две. Итого – тридцать четыре минуты.

Тридцать четыре минуты прошло с момента поступления сигнала (правда, очень странного сигнала – звонивший так и не смог сказать, что произошло), а мер не принято никаких.

Единственное, что они успели сделать – погасить загоревшийся основной пульт и перейти на резервный. Ну и… Ну и отправить в больницу Леху Фомина… И теперь неизвестно, выйдет ли он из нее самостоятельно. На своих ногах. Или его понесут на руках товарищи. В гробу с закрытой крышкой.

Ковалев покосился на обугленный ящик, залитый пеной огнетушителей. Пульт уже остыл и больше не шипел, как раскаленный утюг. Но вентиляция не справлялась с запахом, стоявшим в воздухе.

Ковалев вспомнил, что Фомин был покрыт такими же хлопьями белой пены, будто только что вылез из ванны. Вот только… Из ванны вылезают распаренными, чуть покрасневшими, но никак не ПОДЖАРЕННЫМИ – до такой степени, что кости торчат из лопнувшей кожи. (А мне, пожалуйста, с корочкой! Я люблю, чтобы хрустело!)

«Черт! Надо послать кого-нибудь за освежителем воздуха! Невозможно сидеть! У нас же не гриль-бар, в конце концов!»

Но вместо этого он наклонился к микрофону и нажал кнопку вызова.

– Внимание всем экипажам, находящимся в районе поселка Большевик, оптовой базы и Калиновых Выселок! Кто-нибудь слышит меня? Прием!

В динамиках раздался треск, и Ковалев невольно вздрогнул. Радио. Обычное средство связи. Сегодня оно пугало его.

Снова треск, и затем – бодрый, уверенный голос:

– Штаб! Четвертый экипаж на связи! Старший экипажа – Бурцев. Слушаю вас.

«А-а-а. Бурцев. Это хорошо. Отличный парень. Он сумеет с ходу во всем разобраться».

– Бурцев! Где вы находитесь?

– Следуем от Калиновых Выселок в сторону города. Как поняли?

– Понял вас. Слушай мою команду. Разворачивайтесь и поезжайте на шоссе Таруса – Калуга. Обследуйте район двенадцатого километра и немедленно доложите, что там происходит.

– Но ведь… Это не наш участок. Это уже ближе к калужским…

– Отставить. Как поняли задачу?

В динамиках повисла пауза. Совсем небольшая – в МЧС не принято обсуждать приказы.

– Штаб, понял вас. Разворачиваемся. До связи!

– Отбой!

Ковалев посидел еще немного, невидящим взглядом уставясь в проклятый железный ящик, который вдруг так некстати вспыхнул. Затем снова наклонился к микрофону и нажал кнопку вызова:

– Четвертый экипаж, ответьте штабу! Бурцев!

– У аппарата, шеф!

Ковалев с трудом подавил улыбку. Этот Бурцев верен себе. Его ничем не проймешь.

– Вы там это… – Он не мог четко сформулировать мысль, которую хотел донести до старшего экипажа. Понимал, что это звучит нелепо, наигранно… даже немного фальшиво, – но он должен был это сказать. – Вы там это, ребята… Поосторожней, ладно?

– Делаю запись в бортовом журнале, – отозвался Бурцев. – Начальство проявило трогательную заботу о подчиненных. Дата. Подпись.

Губы Ковалева помимо его воли растянулись в улыбку. На этот раз он не смог ее подавить. Но в следующий момент его голос стал сухим и строгим:

– Приказываю произвести визуальный – подчеркиваю, только ВИЗУАЛЬНЫЙ! – контроль района предполагаемого места происшествия. О результатах немедленно доложить в штаб. Как поняли?

– Понял вас.

«Ну, с богом!» – подумал про себя дежурный. Действительно, чего это он? Просить экипаж спасателей быть поосторожней – все равно что отправлять дочь на панель и умолять ее сохранить девственность.

Работа у них такая. Не пряники ведь перебирают.

Взгляд его снова остановился на обгоревшем основном пульте.

«Черт! Пойдет кто-нибудь за освежителем или нет?»

– Эй, ребята! Есть кто свободный? Я говорю, сбегайте кто-нибудь в магазин, купите освежитель воздуха!

* * *

Десять часов пятьдесят две минуты. Четвертый экипаж.

Константин Бурцев (в бригаде Серпуховского МЧС его называли Кстин) отложил рацию и посмотрел на водителя.

– Ну что, Володя. Разворачивай оглобли. Отчизна ждет подвига! Похоже, в районе двенадцатого километра шоссе Таруса – Калуга открылась очередная амбразура. Закроем ее? Своими молодыми упругими телами?

Володя проворчал что-то неразборчивое, включил сирену и стал осторожно разворачиваться через двойную сплошную.

– Жертвы есть? – оживился врач экипажа, Виктор Пастухов. Он сидел в салоне и листал журнал «За рулем».