Эпидемия

Всех их можно было разделить на две приблизительно равные группы. Первые стояли с мрачными лицами. Это выражение должно было означать: "И какого черта я приперся(-лась) в эту проклятую Москву? Да еще таким ранним и дождливым утром? Неужели всего этого нет в Чите?".

Вторые улыбались сквозь сдержанную зевоту. Им не терпелось поскорее получить свои вещи и загрузиться в один из красных "Икарусов", который доставил бы их до аэровокзала.

Но этим радужным надеждам не суждено было сбыться.

Женщина в черных вязаных лосинах и густом золотистом парике пыталась справиться с заевшей застежкой-молнией на поясной сумочке, укромно спрятанной под нависающим животом. Она втягивала в себя воздух, пытаясь рассмотреть причину поломки, случившейся так некстати. Живот становился ненамного меньше, но невероятных размеров арбузные груди никуда не девались. У нее оставалось только два выхода: снять сумку или искать зеркало.

Снять сумку без посторонней помощи она не могла, потому что, опасаясь ловких воришек, еще дома распустила ремень до отказа и завязала его мертвым узлом на спине. Итого – оставалось только зеркало.

С этим тоже было нелегко. В зале выдачи багажа не было ни одного зеркала.

Тогда она подошла к огромному, во всю стену, окну, выходящему на взлетное поле. В зале еще горел электрический свет, а на улице стояло раннее серое утро; на внутренней стороне стекла хоть и слабо, но было видно ее отражение.

Она подошла вплотную к стеклу, выдохнула и обеими руками подперла груди. Среди складок свитера показалась черная продолговатая сумочка из дешевого кожзаменителя.

Женщина обрадованно улыбнулась, схватилась за сломанный замочек и стала за него дергать.

Внезапно что-то заставило ее насторожиться и прервать свое занятие. Какая-то большая темная тень наплывала на здание со стороны взлетного поля.

Она подняла глаза и увидела лайнер с погашенными огнями, катившийся прямо на нее.

Женщина открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Воздух шершавым столбом застыл в гортани. Ее глаза расширились от ужаса; она стиснула себя обеими руками, комкая необъятную грудь.

В следующее мгновение освобожденный воздух ринулся наружу, сотрясая голосовые связки; высокий визгливый крик ударил по барабанным перепонкам прочих жителей Читы, которых нелегкая занесла в столицу.

Все разом обернулись и увидели картину, достойную голливудского блокбастера; тупой нос авиалайнера, сокрушающий огромное, в дюралевых переплетах, окно.

Раздался ужасный скрежет и лязг, люди с криками бросились врассыпную. На пол брызнули осколки выбитого стекла. Морда самолета просунулась в проделанную дыру метров на шесть и затем резко остановилась; видимо, переднее шасси уперлось в стену здания.

В суматохе никто не обратил внимания на то, как дверь самолета открылась, и оттуда выпал черный чемоданчик, а следом за ним, повиснув на нижнем обрезе проема, спрыгнул высокий черноволосый мужчина в строгом костюме.

Он подобрал чемоданчик, быстро огляделся и смешался с толпой.

Мужчина выглядел возбужденным и чем-то сильно напуганным, но в тот момент это ни у кого не вызвало удивления. Все были возбуждены и напуганы.

Однако, несмотря на панику, царившую в зале ожидания и выдачи багажа, мужчина мыслил ясно и расчетливо.

Он запнулся о рулон липкой ленты, валявшийся на полу, и чуть не упал. Мужчина отбросил скотч носком ботинка, затем остановился, словно задумавшись о чем-то, нашел моток и сунул его под мышку. Сначала он бежал вместе со всеми по коридору, потом незаметно свернул влево и стал спускаться в подвальный туалет.

На него все равно никто не обращал внимания.

* * *

Через двенадцать минут он вышел из туалета на первый этаж, но теперь его было не узнать.

Первая волна паники схлынула, и коридор, ведущий в грузовой терминал, перекрыла охрана аэропорта.

Мужчина поднялся и посмотрел на оцепление.

На нем были мешковатые штаны со множеством карманов, такой же мешковатый, но стильный свитер, связанный по крайней мере из пары сотен разноцветных шерстяных нитей, и вязаная шапка, напоминавшая клоунский колпак. Черного чемоданчика больше не было; за спиной болтался полупустой рюкзак; под мышкой мужчина держал доску для сноуборда.

Он вышел на площадь перед зданием аэропорта и подошел к первому же попавшемуся такси с багажником на крыше.

– Шеф, в Москву!

– Сколько?

– А сколько надо?

Таксист, невысокий пузатый человечек в засаленной кожаной кепке, окинул сноубордиста оценивающим взглядом.

– Четыреста?

– Поехали.

– Кидай свою бандуру на заднее сиденье, – сказал таксист. – Влезет.

Человек в цветастом свитере покачал головой.

– Не-е-е… Давай лучше на крышу.

Таксист пожал плечами.

– Как скажешь…

Он достал из "бардачка" две полосатые резинки с крючками на концах и закрепил доску на багажнике. Сноубордист потрогал ее, проверяя надежность крепления, и сел на заднее сиденье.

– Поехали.

* * *

Еще через шесть минут все выезды из аэропорта были надежно запечатаны. Но желтое такси с доской на крыше успело миновать посты.

Таксист прислушивался к шелесту бумаг у себя за спиной. В рюкзачке у парня лежали какие-то толстые папки, которые он постоянно перелистывал.

Это казалось странным: зачем сноубордисту брать с собой на отдых ворох всяких скучных документов? Он не нашел подходящего объяснения и уже через минуту забыл об этом.

Сноубордист проехал не так уж много. На середине пути от аэропорта до МКАДа он похлопал таксиста по плечу.

– Знаешь, я передумал. Мне нужно в Каширу.

Таксист насторожился.

– Парень, мы договаривались до Москвы… – сказал он и увидел перед носом четыре сотенные бумажки.

– Давай так. Ты довезешь меня до Каширского шоссе и там где-нибудь высадишь. А дальше я уж как-нибудь сам.

Таксист взял протянутые деньги, ожидая подвоха. Но деньги выглядели, как обычные деньги, и он, ощупав все четыре купюры, сунул их во внутренний карман куртки. В конце концов, клиент платит. И даже бытует такое поверье, что он всегда прав.