Из варяг в греки. Набег первый

– Слыхать, поблизости древляне рыщут.

Любогост поводил бородой.

– Ничего не слыхали, – и боязливо добавил, – А что, князь, думаешь, разбудить мне мужиков?

– Да уж если не слыхали, то и ладно, – улыбнулся князь, – Оно же лучше.

Любогост непонимающе оглядывал всадников за спиной Стояна. Луна пряталась за облако, и чтобы видеть, Любогост велел вынести из дому толстую свечу.

– Не серчай, князь. Нынче праздник, дозора в леса не посылаем. А так-то тишина.

– Мы с похода, – ответил Стоян, – передохнём у тебя.

– Такому гостю тут всегда рады, – Любогост неумело скривил улыбку, – А вы, воины, идите за мой дом на стогны, сейчас велю зажечь огонь и принести вам мёда.

Люди Стояна расселись на широких лавках вокруг большого костра, к ним, позёвывая, присоединился старейшина с двумя сыновьями. Рабы-дреговичи раздували в горе углей потухший с вечера огонь, несли чарки и кувшины.

Горазд впивался глазами в крутобоких молоденьких невольниц, и пихал локтем Витко.

– И впрямь, хорошо бы тут отдохнуть.

– Мы пробудем тут до полудня, – сказал Стоян, – Уверимся, что древлян поблизости нет.

Он поведал Любогосту о побоище на лесной поляне и словах пленного.

– Но скажи мне, Любогост, – спросил он, – где те трое греков?

Голубые и зелёные глаза с лавок уставились на князя.

Любогост подавился кашлем и принялся оглаживать бороду.

– Двое исчезли, князь. Третий в яме сидит, – выдохнул он, не смея смотреть на князя.

– Исчезли? – Стоян отставил чарку, – В яме? Объяснись, хозяин!

– Моим людям не понравилось, что твои греки сокрушили наших богов. Даждьбог и Велес вон там стояли на холме, рядом с воротами. Теперь их там нет.

– Греки как-то ночью подкопали, да вытащили, – кивнул детина-сын.

– И по реке сплавили. Ищи теперь на топях-то, – присовокупил второй.

– И что сделали с греками? – спросил Стоян.

– Одного, который Филипп, схватили и кинули в яму. Двух других… не знаю, князь. Никто не говорит.

Любор, внимательно слушавший разговор, спросил отца.

– Что за греки, отче? И почему он говорит, что они твои?

– Люди, сын. Такие же, как и мы с тобой. И так же доверяли хозяевам.

– И христианские жрецы, – робко добавил Любогост, – Слышал о таких?

Любор неуверенно кивнул.

– Я разрешил им жить среди нашего племени, – сказал Стоян, – А теперь выясняется, что Любогост совсем не соответствует своему имени…

Стоян выдержал паузу и смерил седого старейшину суровым взглядом.

– Но если бы они не трогали богов! – возразил Любогост, – Разве так платят за гостеприимство?

– Они хотели, чтоб мы поклонились их богу, – вставил сын старейшины, – Разве нам нужен новый бог?

– А ну помолчи! – бросил Любогост через плечо, и продолжил, – Сам посуди, князь. Если бы жили мирно, никто бы не трогал их, и пусть молятся кому хотят. Слишком горячие эти твои христиане. Всё-то их не устраивает.

– Ну-ка, – Стоян, упершись в колени, грузно поднялся, – Покажи мне яму со жрецом. А за тех двоих, смотри, Любогост, как бы тебе не пришлось отвечать лично!

Любогост, буркнув под нос «велика честь», велел сыну проводить Стояна до ямы. А когда те ушли, обратился к Любору и Первуше.

– В чём же я виноват, дети? Ваш отец слишком уж любит этих греков. И неужели он ничего не говорил вам про них?

– Ничего, – ответили братья.

Любогост поплескал в чарке медовуху, хлебнул, огляделся, чтобы Стоян ничего не услышал, и повёл рассказ.

– Вы же знаете, что наш род пришёл сюда из земель Моравии?

– Да, – ответил Первуша охотно, – Это было ещё давно, когда бог Троян с римских берегов ходил меж людей!

– Верно. И ваш отец ходил в Моравию кланяться святыням, когда вы ещё с мамкой жили. Там есть рощи и камни богов, которым он клал жертвы. Все знают, что когда Стоян был молод, он и до Арконы добирался, и резал козла самому богу Святовиту! О, наш князь много хаживал… Но в этот раз в Моравии он встретил христиан. Моймир, царь Моравский, велел всему племени – от чехов до ляхов – принять этого нового бога, а от старых отказаться. Конечно, не все послушались его, и горькая участь ждала людей, верных нашим исконным богам! Стоян видел, как Моймир строил там капища для нового бога. Он называл их «церкви», и они были высоки и крепки, в них вносили много золота и даже серебро, и парчу и аксамиты, а жрецами Моймир посадил в них греков. Ох уж эти греки… Ваш отец много говорил с ними, поскольку те учили наш язык. Они сумели так заговорить его, что с собой из того похода он привёз не каменья, не кольчуги, и не хорошеньких рабынь, а троих греческих жрецов.

– Почему же он привёз их сюда, а не к нам в Стоянище? – удивился Первуша, – Наверняка, это хорошие люди, раз понравились отцу.

– Почему он никогда не рассказывал об этом нам? – спросил Любор.

– Князь Стоян хочет заручиться поддержкой Царьграда. Хочет власти над всей землёй по Днепру и дальше, и чтобы она не досталась Киеву. Такая тяга к власти достойна великого воина и хозяина пашней, – согласился Любогост, – Но что, если для этого он и нам скажет отречься от наших богов и принять бога ромейского?

В наступившем молчании трещал костёр, и издали слышалась брань Стояна. Он извлёк из смердящей ямы грека-черноризца и теперь выражал негодование.

– Так вот почему отец не откликнулся на призыв Аскольда Киевского! Он хочет послужить христианскому Царьграду, – сообразил Любор и глянул на Витко.

– И не надо длинного носа иметь, да? – спросил тот.

– Мы могли бы пойти вместе с ними грабить Царьград, – загорелся Любор, – добыть себе столько славы, что потомки из рода в род передавали бы её, и она бы не оскудевала! Мы могли бы…

– Что? Идти плечом к плечу с людоедами? Может, князь и прав. Разве не нужен нам крепкий союз с ромеями? – спросил Витко, но Любор уже ничего не слышал, и глаза его ярко отражали огонь.

– Да, мы могли бы… Представь себе, как о нас бы заговорили! Русы и варяги сложили бы песни о нас!