Связь без брака

Голубоглазый Ангел вздрогнула всем телом, но видя, что я не предпринимаю ничего более, сначала вырвала свои руки из моих, хотя я сильно и не держал.

– Зачем тебе? Смерти захотел?

– Просто расскажи!

Внезапно она пожала плечами и стала кратко излагать свою историю: как лишилась родителей в авиакатастрофе, а родственники из-за боязни, что она будет претендовать на имущество богатых по советским меркам родителей, быстро от неё избавились, отдав в детский дом. Там её и приметил наш «глубокоуважаемый» Андрей Григорьевич Пень, который создал для неё такие невыносимые условия жизни, что Ира быстро согласилась на удочерение, которое включало небольшие неизвестные широкой публике нюансы.

Закончив, она замолчала.

– Постараюсь помочь, – я поднялся с земли, поскольку слушал её на коленях, чтобы быть вровень с её глазами.

– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнула она и предупредила: – Только для собственной же безопасности не делись этой историей ни с кем.

– Почему?

– В прошлом детском доме он устроил большую комнату отдыха, – насмешливо ответила она, – почти сразу к нам стали приезжать взрослые люди, и после их посещений многие мои подруги возвращались в свои комнаты с подарками, но молчали о том, за что их получили. Смекаешь или рассказать подробнее?

– Я не тупой, – тяжело вздохнул я, поскольку школу-интернат № 3 ждала ровно такая же участь.

– По виду и не скажешь, – хмыкнула она.

– Ладно, не ешь сегодня ничего, не пей и не подходи ко мне, – я посмотрел на неё внимательным взглядом, – я правда постараюсь тебе помочь.

– Ну, мне даже стало интересно, как ты это сделаешь, – невесело улыбнулась она, – только надеюсь, что не будет никаких писем товарищу Брежневу от неизвестного, но отважного пионера?

– Уже пробовали? – спросил я, поскольку должен был спросить, но ответ знал и сам.

– Ни одно не помогло, а тех, кто писал, находили по почерку, – она вздрогнула, – дальше ничего хорошего.

– Милиция, КГБ?

– Инопланетяне с Альфа Центавра, американцы, – передразнила она меня, – никому мы не нужны, пока вокруг крутятся огромные деньги. Видел бы ты дачу Пня в Подмосковье, дворец, а не дача! А какие люди туда приезжают! Только на страницах газет и видела их раньше. Мы туда часто наведываемся, когда ему сильно приспичит, а рядом никого, кроме меня, нет.

– Он же и так тебя может… – я не смог подобрать нужное слово, – в общем, в любое время.

– А, секс – это так, – она завела руки за спину и вжикнула замком платья, – смотри.

Я заглянул и увидел, как всю её спину украшают тонкие белые шрамы.

– Ира! – услышали мы голос того, кого обсуждали, и оба вздрогнули.

– Не подходи ко мне и ничего не предпринимай! – повторил я и быстро скрылся в траве. Вскоре появился директор, который, отвесив Ангелу лёгкую пощёчину, взял её за руку и повёл к пионерскому лагерю.

Глава 4

После разговора с девочкой на меня словно снизошло какое-то умиротворение. Все личные душевные переживания отошли на второй план, и в голове стали формироваться зачатки плана, как можно хоть что-то изменить. Главное – стать известным, чтобы к моему голосу могли прислушаться, а это в советское время можно сделать, пожалуй, только через кино, спорт или партийную карьеру. Экран мне точно не светил, но вот в последних двух я имел определённый опыт, являясь в подростковом возрасте кандидатом в мастера спорта по бегу с барьерами на дистанции сто десять метров и помощником депутата, а затем и депутатом одной из правящих партий – уже во взрослом возрасте. Всё это было для меня словно другая жизнь, далёкая от той, в которой всё пошло под откос из-за взятки, тюремного срока, ухода жены и попадания на дно общества.

«Но для начала нужно разобраться с тем, что происходит в лагере», – приняв решение, я вытащил изо рта травинку и щелчком отбросил её в сторону.

Гуляя возле озера, я видел знакомые стреловидные растения с красивыми фиолетовыми цветками, и теперь мне нужна была только ёмкость для сбора сока, который я собирался получить, перетирая на камне цветы, стебель и корень. Борец считался крайне ядовитым растением, и мне об этом было прекрасно известно, зря я, что ли, штудировал библиотеку интерната, восстанавливая школьные знания и впитывая в себя то, чего не знал раньше, а в лагере записавшись в почти все кружки, в том числе и любителей гербариев.

Вернувшись, я нашёл на кухне пустую бутылку из-под кефира с широким горлышком и пошёл обратно, пока было время, на озеро, ища борец и заполняя тару на треть ядовитым соком. Уже с ней, спрятав под выпущенную рубашку, я вернулся в лагерь и, улучив момент, когда повара выйдут покурить, вылил собранное в тот бак, который готовили для лагерной верхушки. Затем, помыв тщательно саму бутылку и руки, отправился в душ, чтобы постирать одежду, в которой был, а также тщательно помыться самому. Руки, в которых я держал камни, давя ими растения, стали покрываться волдырями, несмотря на все предосторожности, и это могло меня выдать.

Сидя за ужином вместе со всеми, я сильно переживал, увидев за столом с отравленной едой двух посторонних, хотел было встать и подойти, но тем самым сразу раскрыл бы себя. Не зная, что делать, я умоляюще смотрел в сторону девочки, ложкой ковырявшейся в еде, но не пробующей её, как я и предупреждал, а рядом с ней сидели старшаки и сам директор, который оживлённо разговаривал о чём-то с начальником лагеря. Ира внезапно встала и, провожаемая колючим взглядом директора, позвала двоих пионервожатых, оказавшихся за их столом случайно. Она строила им глазки и о чём-то весело щебетала. Лицо Пня при этом нужно было видеть, пришло понимание, что Ира поплатится за то, что спасла двух человек, а я наделся, что они съели слишком мало, чтобы умереть. Смерть случайных людей не входила в мои планы.

Борец вскоре подействовал, раздались крики, и по земле, крича от боли и держась за животы, начали кататься люди. Тут же поднялась суета, никто ничего не понимал, поэтому нас срочно стали разводить по баракам, не дав доесть, и, уходя, я с сожалением увидел, что Пень суёт себе два пальца в рот и рыгает, чтобы избавиться от содержимого желудка. Видимо, за разговором он съел слишком мало отравленной еды, чтобы аконитин подействовал как следует.

Нас завели в барак, закрыли дверь, и все стали громко обсуждать, что же произошло и к чему это приведёт. Ко мне по привычке никто не подходил, я давно уже создал себе образ замкнутого подростка себе на уме. А учитывая, что я мог в ответ и ножом пырнуть, желающих пообщаться со мной ближе больше не находилось.

Многие подростки, прильнувшие к окнам, рассказывали, что происходит на улице, говоря, что через час приехала машина скорой помощи, а через два – корыто милиции. Весь вечер и следующее утро нас продержали в безызвестности, не выведя даже на зарядку и завтрак, а уже в обед, когда голодные дети стали табуретками бить в двери, наконец появился первый взрослый. Незнакомый пионервожатый пришёл в сопровождении милиционера и сказал, чтобы мы прекратили буянить, поскольку через пару часов подойдут автобусы и нас увезут обратно в интернат, а пионерлагерь закрывается.

Дети попытались узнать, в чём причина и когда их накормят, на что он ответил, что из-за случившегося массового отравления умерло пять подростков из нашего интерната, начальник лагеря и ещё шесть человек увезли в больницу. Это потрясло многих, и от взрослых отстали. А через пару часов нас и правда погрузили в автобусы и выдали по бутерброду и бутылке кефира, которые голодные подростки умяли со скоростью звука. После чего, уже более довольные, мы поехали в обратный путь, галдя и обсуждая случившееся. Я же сидел и размышлял, жалко ли мне того, кто пострадал, помимо старшаков.

Начальника лагеря точно нет, он видел, что происходит на его территории, и не сделал ничего, чтобы этому помешать, жаль только, что главная цель моего плана осталась цела и невредима. В этом я убедился сам, когда увидел Пня, распоряжающегося погрузкой детей.

По приезде домой все бросились делиться новостью со своими друзьями и знакомыми, которые не попали в лагерь в нашу смену, а я, воспользовавшись тем, что интернат превратился в галдящий и шумящий филиал ада, отправился осуществить то, что давно хотел, но боялся. Теперь же, после произошедшего на озере и в лагере, чувствовал себя чуть увереннее, и страх за свою жизнь ненадолго отступил.

Выйдя из комнаты, я спустился на второй этаж и, якобы идя в туалет, воровато оглянувшись, чтобы никого рядом не было, нырнул в комнату, которая была сразу напротив общего сортира. Сидевший за столом мальчик испуганно вздрогнул и отодвинул от себя тетради.

– У меня ничего нет, – со страхом смотрел на меня Редька, после появления новой власти снова вернувший себе мальчишеский облик, но не уважение подростков. Он и ещё трое опущенных жили в этой комнате полными изгоями.

– Мне плевать, у меня мало времени, – я подпёр дверь своей пусть и хилой тушкой, – быстро расскажи, за что тебя опустил Бугор.

– Зачем тебе? – удивился он.

– Я хочу его наказать, поэтому у тебя только один шанс, – отрезал я, – ну же! Или я ухожу!

– Стой, погоди! – в глазах подростка показались слёзы, – я всё расскажу. Он сделал это по приказу прошлой директрисы, так как я случайно услышал её разговор с мужем о том, сколько она максимум может брать с содержания интерната себе.

– И что ты сделал?

– Написал, конечно же, в милицию и «Пионерскую правду», – он усмехнулся, – эти письма уже через пару часов лежали у неё на столе, и она вызвала меня и Бугра, ну а дальше ты догадываешься, что было.

– Подробности её разговора ты помнишь? – поторопил его я. – Где лежали документы, кто помогал ей подделывать справки и прочее?

Редька на секунду задумался.

– Евгений Анатольевич точно должен быть в курсе, она упоминала его имя.

– Хорошо, если вспомнишь что ещё, оставишь записку на крышке крайнего бачка в туалете напротив, и о нашем разговоре никому ни слова!

Он лишь кивнул и умоляюще спросил:

– Ты правда мне поможешь?

– Постараюсь, – не стал я его обнадёживать напрямую, ведь был простым подростком, который устал проживать чужую жизнь заново.

Выскользнув из его комнаты, я сходил в туалет, а когда возвращался из него, столкнулся с ещё тремя опущенными, которые направлялись к себе в комнату. Увидев меня, они молча отодвинулись, давая пройти, не смотря на них, я пошёл на третий этаж, мне нужно было подумать.