Дух Огня

«Да ну тебя, это такое выражение. Образное».

Тот день был днём рождения Толика – другого попутчика, так что Кай попал сразу «с корабля на бал». Теперь это двойной день рождения. Потому что тогда Кай родился для этой жизни.

«Здесь меня зовут Гена, и не думай даже называть меня Гуном или что-нибудь говорить про Ашу… Потом из психушки тебя доставать замаешься. Фамилия Иглов. Отчество – Викторович. Ты… ну, для начала… Саня Ленин, – Гун почему-то фыркнул.– Если с кем-нибудь столкнёшься, разговоров не заводи – ты будешь очень замкнутый и необщительный, усёк?»

«Что сделал? – растерялся Кай».

«Усёк», значит «понял». Понял?»

«Усёк».

«Молодец, быстро схватываешь. Тебя и Рустам Тимурович хвалил».

«А Рустам Тимурович это кто? – спросил Кай, который тогда чувствовал себя как во сне, и поражался какой это сон реальный и необычный. Впрочем, он уже тогда знал, что не спит, но ещё не хотел с этим соглашаться. На это ему нужно было хотя бы какое-то время».

«А Рустам Тимурович, это… ну, как тебе сказать… Он знает всё. Он тебе поможет тут освоиться, устроиться как-то на первое время».

«Не нужно, – запротестовал вежливый Кай, которого такая забота, честно говоря, немного испугала.– Я тут всё равно надолго не задержусь».

«Открою тебе глаза на страшную истину, – вздохнул тогда Гена, – ты думаешь, что сам научился „уходить“, а это не так. Мир тебя выталкивает. Ты вырастаешь из него, тебе становиться тесно в нём. Мир как операционная система, которая не справляется со слишком много весящей программой. Программа – это ты, и твой мир уже не может тебя переварить, он тебя не вмещает».

Кай не знал тогда, что такое программа и операционная система и потому великий изобразительный талант Гены лишь потряс воздух. Кай уловил только одно слово – «тесно»…

«А почему? – спросил он».

«А по кочану, – безразлично ответил Гена, – не знаю. Спросишь у Рустама Тимуровича. Мне все эти тайны мироздания до лампочки».

«Что такое лампочка? – спросил не в меру любопытный в тот день Кай»…

Тогда в Москве было лето, часы с маятником на стене показывали полдень, и солнце нещадно жгло гигантский город. Жар опускался сверху, пыль поднималась от земли и люди задыхались, исходили потом в пробках по дороге загород.

Гена скорчил мученическую мину.

«Ну, как с тобой разговаривать? – посетовал он. Встал, подошёл к торшеру, вывернул из него лампочку, продемонстрировал Каю.– Вот, пожалуйста – лампочка Ильича».

«Ух ты, – восхитился Кай, которому лампочка напомнила колбу в химических лабораториях Академии, – а что она делает?»

«Горит, – мрачно сообщил Гена, – ладно, забудь…»

Но Кай почему-то не забыл. Наоборот – воспоминание необычайно ярко полыхнуло в голове. Как будто это было вчера. Или минуту назад. Очень непростую минуту, ушедшую на тяжёлые раздумья. И главное, всё здесь было как тогда. В квартирах у холостяков никогда ничего не меняется. Всегда здесь царит некий упорядоченный беспорядок, если конечно хозяин непедантичен. Может быть, Кай и не был опытен в таких вопросах, чтобы судить (сам-то он всю сознательную жизнь прожил в общежитиях Академии, где за порядком следил суровый, похожий на мумию комендант), но он так думал.

– Ген, давай сейчас быстро разберёмся, что ты мне хотел сказать, – в настоящем времени произнёс Кай, отделавшись от секундного, промелькнувшего в голове воспоминания, – и я пойду уже.

– Хорошо, хорошо… Деловой ты наш.

Эта присказка «ты наш», которой могло предшествовать «деловой», «умный» и многое другое, передающее сарказм и заботу одновременно, перекочевала к Гене из старого советского кино «Гараж», где неоднократно повторялась Валентином Гафтом. Фильма Кай не видел, но об этом ему сообщила Карина, дочь Рустама Тимуровича, которая претендовала на роль психолога и хозяйки-покровительницы всех попутчиков.

Гена прошёл в комнату. У него была небольшая двухкомнатная квартира, обставленная весьма скупо. Каждому вошедшему сразу бросался в глаза бок широкого дивана, который открывался за узким коридором, в комнате. За диваном на подоконнике в гжелевом кувшинчике стояли жухлые цветы, неизвестно кем принесённые, а часы, которых сразу оттуда же видно не было, по-прежнему мирно тикали.

– Ты проходи, садись.

– Разговор будет длинный? – сказал Кай зевая. Его вдруг сразу стало клонить в сон. Наверно подействовали тепло и уют московской квартиры Гены. За окнами было черно, и виден был только снег, занёсший снизу стекло. А внутри было хорошо натоплено, ярко горел свет, а на журнальном столике стояла бутылка пива и статуэтка.

– Нет, почему… Сейчас по-быстрому разберёмся, – Гена зачем-то взял со стола медную статуэтку – мужика, пытающегося сделать вид, что он есть божество античности.– Ты знаешь что-нибудь о мироздании? – неожиданно спросил он.

Кай хмыкнул, изучая неудачную статуэтку глазами.

– Это риторический вопрос?

– Нет. Обычный.

– Ничего себе, обычный. Нет, я ничего не знаю о мироздании… То есть, конечно, знаю, что со времён Магеллана Земля круглая. До этого она стояла на черепахе и трёх слонах.

– Ага. Я, собственно, вот о чём. Тебе Рустам Тимурович рассказывал о мире?

– Есть мир Аши, а есть мир планеты Земля. Между этими мирами стоят серые башни и только через них можно переходить из одного мира в другой.

Гена покачал головой.

– Неправильно. Ты же умный человек и должен понимать, что мир только один. В конце концов «мир» это только понятие, определение для всего того, что есть. То, что окружает нас – моря, океаны, континенты. Планеты, вселенные, в конце концов… И эта планета и твоя – это мир. Один, цельный и нераздельный.

Кай, успевший уже было задремать, приоткрыл сонные глаза. В глазах этих, впрочем, промелькнула искра не затуманенного дремотой разума, и даже доля заинтересованности.

– Земля – это одна, а Аша вторая часть нашего мира. Они разделены границей горного кряжа, где тысячи лет назад были возведены серые башни. Кем возведены и когда – не знает никто. Эта тайна похоронена во тьме веков, хотя кое-кто и говорит о неких Зодчих… но, мало ли, о чём рассказывают легенды. Обычным путём – по земле, карабкаясь по скалам, героически преодолевая ущелья и горные реки, попасть туда нельзя.

Нельзя? Но он же попал? Впрочем, Гена не знал этой истории. Кай и сам её толком не знал, потому что когда он очнулся после почти недельной лихорадки, память его не сохранила ровным счётом ничего. Кроме того, что теперь он воспитанник Академии, поскольку брать под крыло несчастных сирот – это благо.

– Башни это… Ну, как тебе сказать – что-то вроде параллелей и меридианов на глобусе. Они есть, но только в нашем воображении.

– А почему тогда все могут видеть эти воображаемые башни? – быстро спросил Кай, пока Гена не успел углубиться в дремучие дебри собственной философии в которых сам чёрт ногу сломит.

– На глобусе всё тоже видно, – нелогично ответил Гена. Однако попутчик, похоже, был занят совсем другим и плевал на такие мелочи.– Тысячи лет эти башни стоят нетронутыми, пока однажды не зарождается в их глубине искра жизни. Тогда начинает расти древо. Башня оживает. Эта искра – человек, наполняющий всю башню. Он становиться её единственным хозяином, единственным владельцем. И только он может пересекать горы, даже больше этого – уходить в другую половину мира, пересекать меридиан. Только он один – больше никто.

– И у каждого из нас есть своя башня, я это знаю, – сказал Кай, – Рустам Тимурович мне рассказывал.

– Да. Вот как раз в этом-то и заключается основная проблема… Ладно, сначала продолжим. Ты знаешь, что люди делятся на тех, кто однажды пересечёт меридиан и тех, кто не сделает этого никогда…

Кай опять задремал, навёрстывая свой прерванный предутренний сон, сполз и утонул в кресле. Гена настырно тряхнул его за плечо.

– Ладно, давай я буду говорить покороче. Дело вот в чём. Это в первый раз заметил Серёга. Тогда было его дежурство – волшебник хотел поставить Толика, но у того личные трудности, он отпросился… В общем, кто-то пересекает черту так, что мы не в состоянии его вычислить.

Кай бессмысленно посмотрел на попутчика.

– Ты же говорил, что вы всё держите под наблюдением, что ничто не способно пройти башнями так, чтобы вы этого не заметили…

– Да, был такой разговор… Видишь ли, в чем дело – наша работа просто сопровождать тех, кто вдруг понял, что может переходить из одной половины мира в другую. Этим людям всегда нужна помощь, чтобы они не сошли с ума… Хотя, что я тебе говорю, ты сам знаешь. Мы не наблюдаем за ними самими – тогда пришлось бы следить за миллиардами людей Земли и сотнями тысяч Аши, мы смотрим за башнями. Когда башня оживает, мы узнаём, что кто-то вот-вот отправится в путь. Тогда мы идём вместе с ним… Вот как раз по этой самой причине и возникла такая ситуация, что мы не можем найти этого человека. Башня принадлежит только одному, вернее так должно быть и так всегда было, но теперь что-то изменилось… Теперь в скалах гудит ветер. Горы начинают рушиться, и я боюсь, что Ашу скоро постигнет изменение климата, причём очень серьёзное… Короче, кто-то пользуется чужой башней для перехода.

– Но это же невозможно.