Адмирал Империи – 34

– Предатель – это ты, контр-адмирал, – внезапно загрохотал из динамиков зычный, пронизанный неподдельным гневом голос. В этих громоподобных раскатах, в самих интонациях говорящего явственно проскальзывало нечто одновременно угрожающее и триумфальное. Словно обличитель заранее предвкушал свою победу, упивался собственным безоговорочным превосходством. – Ты и только ты несешь всю полноту ответственности за разгорающийся мятеж, ибо по собственному скудоумию, либо же намеренно, из корыстных интересов препятствуешь передвижениям Черноморского космофлота и незаконно преграждаешь ему путь к столице Империи!

Повинуясь внезапному импульсу, Петр Григорьевич рывком вскинул голову, впиваясь пылающим взглядом в огромный, чуть ли не в полстены центральный монитор. И тут же невольно отшатнулся, не веря собственным глазам. Ибо оттуда, прямо из светящихся недр проекционного экрана, прямо на него в упор глядело лицо того, кого адмирал менее всего ожидал сейчас увидеть. Того, кого весь официальный агитпроп, все новостные ленты вот уже второй месяц дружно именовали не иначе как «гнусным цареубийцей», «подлым изменником» и «предателем Российской Империи». Перед Шуваловым возникло лицо полковника Демида Зубова собственной персоной…

– Ты в своем уме, безумец?! – выдохнул Шувалов, когда к нему, наконец, вернулся дар речи и он немного отошел от шока. – Что за чушь городишь?! О какой такой «миссии» ты говоришь? Твой Самсонов – натуральный узурпатор и самозванец, явившийся сюда с одной-единственной целью: любой ценой захватить власть на Новой Москве. Силой и подлостью пробить себе путь к трону, невзирая на устои и традиции! Только круглый дурак или патентованный лжец способен всерьез говорить те слова, которые ты сейчас произносишь.

Одновременно Петр Григорьевич, пока еще не до конца осознавая всю чудовищность происходящего, тем не менее начал четко и без суеты отдавать команды своему экипажу. Короткие, рубленые фразы разлетались по мостику.

– Всем облачиться в боевые скафандры! Задраить переборки, перекрыть технические коридоры, любой ценой задержать продвижение штурмовых групп Зубова! Организовать очаги сопротивления на каждой палубе, на всех уровнях!

Увы, чуда не произошло. Космоморяков «Москвы» штурмовики 4-го батальона попросту смяли, задавили стремительностью, числом и умением. Не хватило им ни времени, ни людей, чтобы мало-мальски достойно организовать оборону, выставить надежные заслоны на пути людей Зубова. Сказалось отсутствие опыта серьезных абордажных схваток, недостаток должной подготовки.

Гвардейцы, одетые в золоченую броню новейших комплексов «Ратник-500» сминали сопротивление редких сопротивляющихся, продвигаясь по линкору подобно раскаленному ножу, входящему в масло. Четко, быстро и деловито брали палубу за палубой под свой контроль, не давая ошеломленному противнику ни малейшего шанса опомниться и перегруппироваться. Видно было, что захватом линкоров командует опытный и решительный офицер, заранее спланировавший каждый шаг своего молниеносного броска.

И вот уже через пять минут тяжелые пневмодвери на капитанский мостик с шипением разошлись в стороны, являя застывшим в ужасе офицерам фигуру самого полковника Зубова – во всем великолепии полного боевого облачения, в окружении десятка верных штурмовиков. Теперь, воочию видя всю эту внушительную компанию, лихо вломившуюся в святая святых флагмана, Петр Григорьевич окончательно осознал весь трагизм ситуации.

– Контр-адмирал Шувалов, – торжественно провозгласил Демид, неспешным шагом двинувшись навстречу адмиралу, и всем своим видом излучая превосходство и абсолютную уверенность в собственной правоте, – я вызываю тебя на честный поединок, за твое предательство интересов Российской Империи! Также я, как второй по старшинству офицер Гвардейской Преображенской дивизии, – продолжал хриплым голосом говорить Зубов, – отстраняю тебя от командования и объявляю вне закона!

Распаленный собственным красноречием, Зубов сделал еще несколько шагов в сторону центрального пульта, за которым застыл не шелохнувшись Петр Григорьевич. Остановился буквально в паре метров, сверля адмирала немигающим, завораживающим взором.

Слушая этот безумный, апокалиптический бред, Петр Григорьевич невольно расхохотался – зло и безнадежно, давясь клокочущей в горле горечью.

– Я не буду с тобой драться, цареубийца! – ответил Шувалов, гордо вскидывая подбородок и расправляя плечи, видя направленные на него десятки готовых к стрельбе штурмовых винтовок. Контр-адмирал обратился сейчас напрямую к тем, на кого еще смел надеяться. К тем самым гвардейцам 4-го батальона, что обступили его кольцом, в нерешительности перетаптываясь на месте. – Перед вами – ваш законный командир, облеченный всей полнотой власти самим Государем-императором! – звенящим от напряжения голосом, чеканя слова, воскликнул Петр Григорьевич. Глаза его пылали огнем, а весь облик излучал несгибаемую волю и решимость идти до конца. – Неужели вы и впрямь готовы предать Престол и Отечество, пойдя на поводу у кучки бесчестных авантюристов и клятвопреступников?! Вспомните, чему вас учили, что вдалбливали вам в головы с первых дней в училище – действовать строго по Уставу, хранить безусловную преданность Империи и ее законному правителю!

Шувалов, распаляясь собственными словами, повысил голос почти до крика. Казалось, он из последних сил пытается переорать стоящий в ушах звон, пробиться к разуму и сердцам подчиненных, вырвать их из-под гипнотических чар Зубова.

– Одумайтесь, пока не поздно! Не совершайте роковой ошибки, о которой будете горько сожалеть до конца своих дней! Без колебаний арестуйте этого изменни…

Контр-адмирал не успел договорить, прогремел выстрел из пистолета, и Шувалова отбросило на пол. Защитных лат на нем не было, поэтому в противостоянии с Демидом, облаченным в ратник у него не было никаких. Шувалов с глухим стоном отлетел назад, ударившись спиной о переборку. На кителе адмирала стремительно расплывалось кроваво-красное пятно, а сам он неестественно обмяк и начал медленно сползать на пол.

– За что? Как ты мог так поступить, Демид? – слабеющим голосом прохрипел Шувалов, титаническим усилием заставляя себя приподняться на локте и смотря снизу вверх на возвышающегося над ним полковника. В глазах умирающего плескалась невыразимая мука вперемешку с откровенным недоумением. – Мы же сражались плечом к плечу…

Но Зубов, презрительно скривив губы, лишь сплюнул под ноги бывшему командиру и процедил с нескрываемым отвращением:

– Таким как ты никогда этого не понять, пес!

Полковник наставил пистолет точно промеж глаз своей жертвы, удовлетворенно отметив, как расширяются в ужасе зрачки обреченного. Взвел курок одним плавным, отточенным движением. И, глядя прямо в побелевшее лицо противника, с расстановкой произнес:

– Сдохни и пусть твоя смерть послужит наукой всем, кто вознамерится променять Родину и честь на сговор, прикрываемый пунктами устава…

И, не дав Шувалову вставить ни слова, Зубов резко надавил на спуск.

Второй выстрел, прозвучавший в нависшей над мостиком звенящей тишине, в этот раз угодил точно в лоб адмиралу. Снес ему полчерепа вместе с затылком, окатив переборки и палубу веером алых брызг вперемешку с серым крошевом костей и мозгов. Петр Григорьевич Шувалов осел на пол у ног своего убийцы, нелепо откинув руки в стороны.

После этого ужасающего действа, невольными свидетелями которого стали все присутствовавшие на капитанском мостике «Москвы», на какое-то долгое, прямо-таки оглушающее мгновение воцарилась гнетущая, давящая на перепонки тишина. Казалось, само время остановило свой бег, застыв в леденящем кошмаре. Звук умер, краски поблекли, а воздух сделался вязким и густым, с трудом втягиваясь в легкие. Ни единый человек не посмел шелохнуться, моргнуть или хотя бы судорожно сглотнуть пересохшим горлом.

И дело тут было вовсе не в животном страхе за собственную шкуру, пусть он и примешивался к прочим эмоциям. Нет, в большей степени люди просто оказались шокированы и растеряны самим фактом – как такое вообще возможно?! Поверить в реальность происходящего казалось немыслимым, диким, противоестественным. Офицеры линкора, его экипаж, оказалась статистами в чьей-то большой игре, марионетками в дрожащих от нетерпения руках кукловодов.

Ведь, положа руку на сердце, многие из присутствующих на мостике ветеранов, да и наблюдавших за развернувшейся трагедией членов экипажей прочих кораблей вовсе не спешили записывать Демида Зубова в отъявленные злодеи. Конечно, то, что он выстрелил в Императора Константина, навсегда лишило его незапятнанной репутации. Но в глазах сослуживцев, сохранивших верность гвардии, этот поступок отнюдь не перечеркивал его прежних заслуг и доблестей.

Тем более, если вспомнить витавшие повсюду слухи о том, что полковник пошел на этот отчаянный шаг не из каких-то гнусных соображений выгоды или корысти, а защищая честь обожаемой тем ми же «преображенцами» княжны Таисии Константиновны. Да-да, той самой безупречной Таисии, что сейчас выступала живым олицетворением закона и порядка, несгибаемым оплотом погрязшего в хаосе государства.

Говорили, что якобы полковник Зубов не стерпел, когда Константин Александрович прилюдно ударил дочь по лицу – и выстрелил, уже не думая о последствиях, движимый не разумом, но рыцарским сердцем.Согласитесь, для всякого уважающего себя офицера и дворянина, коим являлся Демид Зубов, подобное объяснение прозвучало бы крайне весомо и убедительно. Романтично, пусть и чересчур импульсивно.

Да и помимо прочего, многие из гвардейцев, служившие бок о бок с Зубовым, не понаслышке знали его лучшие качества. Отменную храбрость и удаль в бою, готовность всегда подставить плечо боевому товарищу, прийти на выручку в минуту опасности. Помнили, с каким неизменным радушием и хлебосольством встречал полковник сослуживцев, никогда не скупясь на добрую выпивку и закуску. Как лихо зажигал на балах в обществе первых красавиц, вызывая жгучую зависть и восхищение молодых офицеров…

Словом, даже столь чудовищное обвинение, как покушение на царя, не смогло полностью перечеркнуть тот неизгладимый след, что оставил Демид Александрович в душах сотен и тысяч служивших под его началом людей. Почти никто из них не питал к «изменнику» искренней, жгучей ненависти – лишь смутное недоумение вперемешку с обидой. Дескать, как же это ты, братишка, так опростоволосился, в какую грязную историю вляпался?

Другое дело – слова, которые Зубов только что бросил в лицо поверженному Шувалову. Выдвинутые им в запальчивости обвинения, при всей их спорности и неоднозначности, породили в умах внимавших новые, крайне тревожные вопросы. Заставили иначе взглянуть на привычные, устоявшиеся истины.

Ведь если даже в самых общих чертах допустить, что убиенный контр-адмирал и вправду состоял в некоем тайном сговоре против трона – тогда в ином свете представала и вся предшествовавшая трагедия. Получалось, что Петр Григорьевич, кристально честный служака и патриот, не отстаивал закон и порядок. Нет, он, напротив, вольно или невольно потворствовал силам, жаждущим ввергнуть Империю в пучину анархии и распада…

И напротив, вчерашний заключенный, ( никто из стоявших сейчас на мостике правда не понимал, как Зубов получил свободу), отщепенец и предатель вдруг сделался защитником государственных интересов, радетелем за целостность и величие России.

Посеянные Зубовым зерна сомнения уже дали первые ростки. Лихорадочный шепоток пробежал по обширным коридорам и отсекам флагмана, разом спутав все карты и прежние расклады. Кого теперь считать законной властью, под чьи знамена вставать в этой смуте? Кого чтить героем и избавителем Отечества, а кого – подлым интриганом, что ради эфемерной выгоды торгует будущим собственной страны?

Ответа на эти вопросы пока не знал никто. И уж точно – не рядовые офицеры, штурмовики и космоматросы Преображенской дивизии, чьими руками вершились сейчас судьбы галактических пространств. Сознание их, как и у большинства честных, но простодушных людей, пребывало в смятении и разброде. Голова буквально пухла от обилия взаимоисключающих фактов и домыслов, в душах царил полнейший сумбур.

Ведь даже мы с вами, обладая куда более полной информацией, вряд ли возьмемся однозначно рассудить – кто в той драме был безусловно прав, а кто стопроцентно виноват. Что уж говорить о простых солдатах, что называется, в режиме реального времени наблюдавших за стремительным крушением привычного миропорядка?

Единственная мысль, твердой иглой засевшая в мозгу свидетелей этого инцидента, сводилась к тому, что старый мир рухнул бесповоротно и окончательно. И теперь им всем, волей-неволей, придется встраиваться в новую реальность, какой бы причудливой, болезненной и чуждой она ни казалась.

Словно в подтверждение этого неутешительного вывода, на всех дисплеях и мониторах линкоров и крейсеров Преображенской дивизии возникло лицо полковника Зубова, обратившегося с речью к своим сослуживцам:

– Братья-гвардейцы, боевые товарищи и верные друзья! – прочувствованно начал полковник. Его напряженное, будто выточенное из камня лицо выдавало сильнейшее душевное волнение. Однако голос Демида гремел уверенно и властно, без малейших признаков дрожи или фальши. – Перед вами стоит ваш непосредственный командир. Адмирал Шувалов оказался предателем и отступником. Я не могу допустить кровопролития, которое должно было вот-вот начаться между нами и «черноморцами» нашими братьями по оружию. Поэтому я полностью беру ответственность за свои действия и принимаю на себя командование гвардией! Сейчас к нам подходят корабли Ивана Федоровича Самсонова – героя войны с Коннором Дэвисом, те корабли с экипажами которых мы дрались и умирали в «Тавриде» и «Екатеринославской»…

Демид Зубов всегда отличался несомненным ораторским талантом. Умением простыми и доходчивыми фразами облекать сложнейшие философские концепции, безошибочно находить путь к сердцам любой, даже самой взыскательной аудитории. Но сейчас, пожалуй, он и сам превзошел собственные лучшие образчики красноречия. В каждом его слове, в каждой интонации чувствовалась неподдельная страсть, всепоглощающее пламя убежденности и веры.

– Ваши товарищи из Черноморского космического флота не собираются вступать с нами в бой, лишь хотят проследовать к Новой Москве для наведения там порядка, – продолжал свою пламенную речь Зубов. – «Черноморцы» не враги нам и пришли, чтобы помочь в восстановлении спокойствия в Российской Империи. Я, как ваш командующий, приказываю не препятствовать им и не открывать огонь на поражение. Кто не выполнит мой приказ, будет объявлен вне закона и расстрелян. Все крейсера и линкоры Преображенской дивизии должны покинуть боевые порядки, выстроиться в походную колонну и деактивировать палубные орудия. Мы присоединяемся к космофлоту адмирала Самсонова и временно переходим в его подчинение. Отныне, в этот тяжелый час, все прочие соображения должны быть безоговорочно принесены в жертву высшим государственным интересам! От нашего с вами единства зависит само будущее Российской Империи!

Экипажи и командиры гвардейских кораблей, ошарашенные столь внезапным и противоречащим всем порядкам приказом, пребывали в растерянности и смятении. Воистину, у большинства из них буквально земля уходила из-под ног, а небо обрушивалось на голову! Ведь еще вчера, еще какой-то жалкий час назад они свято верили в собственную правоту и незыблемость существующих устоев. Готовы были грудью встать на защиту трона от любых происков бунтовщиков и сепаратистов.

И вот в одночасье все вдруг перевернулось с точностью до наоборот. Те, кого еще утром почитали закоренелыми смутьянами, «пятой колонной» внутри Империи – нежданно-негаданно обернулись братьями по оружию и хранителями российской государственности. Тогда как вчерашние непогрешимые авторитеты разом сделались изменниками-отступниками, врагами священного дела единства и процветания Родины…

Так что, поколебавшись какое-то непродолжительное время, основная масса гвардейцев Преображенской дивизии все же приступила к выполнению указаний новоявленного командующего. Сперва нестройно и неуверенно, а затем все слаженней и организованней корабли один за другим начали покидать привычные боевые порядки.

Правда, кое-где все еще продолжали упорствовать отдельные экипажи и капитаны, фанатично преданные прежней власти. Несколько крейсеров и линкоров так и продолжали истуканами торчать в аккуратном строю, всем своим видом давая понять – мы скорее погибнем, но приказа командования не нарушим. Увы, теперь они оставались в меньшинстве…

Между тем крейсера и линкоры эскадры Самсонова продолжали приближаться к месту трагических событий. «Черноморцы» в подтверждение слов Зубова и впрямь пока не собирались открывать огонь по гвардейским вымпелам, хотя расстояние уже позволяло это сделать…

– Вице-адмирал Джонс, – на связь с Илайей, находящимся на своем флагманском дредноуте «Юта», через зашифрованный канал флотской связи внезапно вышел сам командующий Черноморским флотом адмирал Самсонов. В голосе его явственно звучали нотки недоумения и плохо скрываемого раздражения. – Будьте любезны доложить, что за чертовщина творится в этой чертовой Гвардейской Эскадре? Никак не возьму в толк, что за хаотичные перестроения…

Самсонов на миг замолчал, сканируя глазами светящуюся перед ним тактическую карту с десятками крошечных огоньков, обозначавших корабли обеих противостоявших группировок. Чем дольше адмирал вглядывался в причудливую россыпь значков бегающих по пространству туда-сюда, тем мрачнее становилось его красное от прилива крови лицо.

Ибо на карте явственно проступала картина полнейшего разброда и замешательства в стане «преображенцев». Вымпелы, еще недавно аккуратно построенные в идеальные боевые «линии», теперь лихорадочно рассыпались в разные стороны, образуя какой-то немыслимый хаос без всякой системы и порядка. Дистанции между кораблями то стремительно увеличивались, то вновь сжимались в судорожных попытках перегруппировки. Частота и траектории маневров ясно указывали: экипажи пребывают в полнейшем смятении и явно утратили управление от единого командного центра.

– Что за чертовщина?! —выругался Иван Федорович, почесав подбородок.

Как бы там ни было, а полный хаос в рядах противника давал черноморцам прекрасную возможность для стремительного рывка к победе. Скорее всего, неприятельский арьергард сейчас находится в полнейшей растерянности. И достаточно одного решительного удара, чтобы разом покончить со всей гвардейской эскадрой.