Без царя в голове

А я скрывался там

За неименьем собственного дома

И делал вид, что сплю.

    Дмитрий Барабаш

– Есаул, у вас душа болит?

– Нет, ваше превосходительство, душа не болит. Зубы болят, вот. Застудил…

    Из фильма «Бег»

Две недели есаул Князев, который у меня живет, уговаривает «подламывать» уличные палатки. Ему срочно нужны деньги для организации Сибирского съезда казачества. Его за этим из Омска в Москву и послали. Деньги все обещают, но никто не дает. Генерал Стерлигов жалуется на безденежье, Сергей Бабурин дал двести тысяч в долг и все.

Есаул – герой октября 1993 года. Газета Штильмарка «Черная сотня» посвятила ему пять полос в специальном номере. «Казаки в Белом доме», кажется, называется. На второй день жития у меня он совершенно взбеленился – достань ему женщину, и все тут. У него, мол, любимая жена есть, но он уже четыре месяца верность хранил:

– Димка, – хрипит он, – сперма уже к горлу подступает, спермотоксикоз. Мне манда нужна. Но не проститутка, денег нет. И не шлюха, я их не уважаю. Приличная девушка нужна. Как ты думаешь, если я ее уговорю в рот взять, ситуацию объясню, это не будет сильной изменой жене? А трахать я ее не хочу – это точно измена. Собирайся, едем.

«Погоди», – говорит есаул и куда-то звонит с моего домашнего: «Володька, то есть, товарищ подполковник, привет, это Князев! Там вчера на Варшавском кто-то гранату под „бумер“ с четырьмя быками закатил. Ты не слишком ищи, ладно?» Из трубки слышны крики «Мудак ты Князев! Мудак!» Ну вот, отзвонились – отчитались, – с довольным видом говорит Князев. – Теперь можно и личной жизнью заняться.

Есаул с трудом натянул мою кожаную куртку и вытащил меня в центр Москвы, на Арбат. У меня разболелся застуженный весенними сквозняками зуб, и я был погружен в эту толчкообразную горячую боль, каждые два часа глотая анальгин. Есаул страшен как смертный грех – плоское бурятское лицо, глазки-буравчики и тонкие китайские усики. Впрочем, он утверждал, что его дедушка был офицером японской Императорской армии в двадцатые годы. Отвислая задница, обтянутая моими же голубыми джинсами «Ли», видимо, досталась ему от бабушки.

Раза три мы продефилировали по Старому Арбату, пытаясь познакомиться с девушками. То есть с девушками я знакомлюсь один, есаул делает вид, что рассматривает матрешки на лотках уличных торговцев, нервно теребя усики. Но как только я произношу:

– А теперь я хочу представить вам своего друга, – указывая рукой на мгновенно багровеющего Князева, девицы в ужасе убегают, а есаул затейливо ругается матом и говорит: – Ничего, ничего, походим еще.

Не солоно хлебавши, бредем мы с осточертевшего мне Арбата в Александровский сад. Я убеждаю есаула, что в этом самом саду много скамеек, где, в ожидании мужественных красивых нас, уже второй час воздыхают девицы самых разных сортов.

В результате, мы встречаем «альфиста» с позывным Бешеный, он Князева в плен брал во время штурма Белого дома в 1993 году, так и познакомились. Капитан в новеньком полевом камуфляже и обмывает получение капитанских погон в гордом одиночестве. Рассказывает, что только вернулся из Минвод, куда их отправляли освобождать самолет с заложниками. А сейчас он в Кремле отдыхает – во внутренней охране Ельцина. Есаул его подкалывать стал:

– А что, твой Беня Ельцын все ползает по коридорам, поддамши, или уже завязал?

– Да пошел ты на хер, Князев, – счастливо улыбается новоиспеченный капитан. И делится историей, что на днях надавал по щекам пьяненькой Кристине Орбакайте, когда она после концерта в Кремлевском Дворце Съездов ломанулась в апартаменты президента.

Узнав о наших безуспешных поисках, Бешеный поддержал начинание. Мы идем к Могиле Неизвестного Солдата, и Бешеный разживается деньгами у человека в милицейской форме на Посту №1, затем, закупив пива и усевшись на скамейку, они принимаются его хлестать. А поскольку я не могу к ним присоединиться из-за мучительной зубной боли, они отправляют меня вновь на поиски девиц, проинструктировав:

– Девушки всегда ходят парами, одна – красивая, другая – страшная. Ты трахаться не хочешь, поэтому сделай другу доброе дело – отвлекай страшную на себя, а Димка-есаул будет к симпатичной подкатывать.

Наконец пара девчонок-простушек с окраин, приняв мое искаженное болью лицо за лицо сексуально неудовлетворенного человека, соглашается попить с нами пива. И вот герои принимаются очаровывать девушек.

Капитан первым делом рассказал, как он собственноручно пристрелил нескольких омоновцев третьего октября 1993 года во время Переворота, то есть своих вроде, в Белом доме за то, что они добивали раненых девушек у пресс-центра.

Есаул в ответ поведал трогательную историю о раненной в живот медсестре. Она, дескать, прошла с казаками войны в Абхазии и Приднестровье, а четвертого октября в Москве ее ранили в живот и изнасиловали, уже умирающую, четверо десантников.

Капитан развил тему, заявив, что он профессиональный убийца на службе у правительства. А специализация его – метание ножей и любых острых предметов.

Есаул подхватил обольщение тем, что рассказал, как они в Приднестровье нашли в роще лесопилку и среди окровавленных обрубков распиленных на части людей обнаружили двоих незадолго до этого пропавших казачат.

– Жаль, у меня с собой фотографий сейчас нет, они в Омске остались, – сокрушался он.

Затем подвыпившие джентльмены принялись горячо спорить о том, какая разновидность камуфляжа лучше, и втолковывать притихшим девушкам, что носить десантные ботинки – это, конечно, шикарно выглядит. Но дешевые кроссовки практичнее. Потому как если наступаешь на противопехотную мину в таких ботинках, то ноги отрывает по середину голени, а в кроссовках – только пятки срезает.

Естественно, девицы послали нас ко всем чертям, предварительно вылакав все пиво и съев воблу. Не помогли даже показанные есаулом фотографии Хайди Холлинджер. Вот есаул с пьяным вице-президентом Руцким в обнимку, вот пьяный путчист Илья Константинов с есаулом, и так далее.

Вечер закончился тем, что есаул, распрощавшись с капитаном, повел меня в гости к старику-геральдисту, который живет в огромной квартире на Старом Арбате.

Старик и его жена – баркашовцы. Антисемиты и негров не любят. У меня допытываться стали, считаю ли я черных недочеловеками. Я в ответ признался в нежной любви к «горячему черному джазу», Дюку Эллингтону и Луи Армстронгу. Супруга геральдиста, сильно навеселе, прослезившись, шепнула мне на ухо: «В молодости это были мои кумиры».

Вышли мы из гостей поздно, есаул был пьян в дым. Ко мне уже не успевали, и я решил ехать к Эльвире переночевать. По дороге, в метро, Князев все порывался кого-нибудь убить. Напротив нас сели два чеченца. Холеные лица, дорогие пальто кашемировые, галстуки. Он мне шепчет на ухо: «Подержишь одного секунд пять, пока я с другим справлюсь?»

– Зачем? – спрашиваю.

– Посмотри на два болта рыжих, по сто пятьдесят, – шепчет он.

Смотрю, действительно золотые перстни-печатки, массивные, не то с брильянтовой, не то с фионитовой осыпью.

– Убийство, – говорю, – грех смертный, это из тебя Сатана говорит. Молитву Иисусову читай.

Он успокоился на минуту, а тут вайнахи на остановке вышли, и мне полегчало. По дороге от станции метро до Эльвириного дома он орал посреди пустой ночной улицы: «Бей жидов, спасай Россию!», в ответ с одного из балконов донеслось: «Правильно, мужик!» Затем в ста метрах от дома он попытался выбить боковое стекло автомашины. Видите ли, ноги у него устали, и он дальше ехать хочет. Отбив себе локоть, он принялся во весь голос материться. На звук сработавшей сигнализации машины появился муниципальный патруль. Первое, что сказал Князев: