Пусть скажет, что в послушниках малец
Его у нас в обители остался.
Возрадуется пусть и слёз не льёт.
Отца Ивана (я с ним крепко знался
Когда-то) пусть, не мешкая, найдёт
И передаст от нас ему в подарок
Ковригу воску и земной поклон
За отрока. И скуфию – в приварок,
Пусть поминает добрым словом он
И нас, и нашу славную обитель.
Он без корысти ночию и днём
За веру православную ревнитель,
И мы его в моленьях помянём.
Сцена пятая
1622 год. Осень. Авраамий на коленях перед образами в своей келье. В дверях, на коленях же, стоит келейник. Авраамий, закончив молиться, встаёт с колен и оборачивается к келейнику.
А в р а а м и й
Готовится ли к постригу Никита?
К е л е й н и к (поднимаясь)
Он, отче, весь в моленьях и трудах.
А в р а а м и й
Душа его ко Господу открыта;
И многомудр, и ведом Божий страх
Его душе.
К е л е й н и к
И пасека в порядке.
И два монаха трудятся при нём.
А в р а а м и й
И строг, и памятлив, и речи гладки,
А вместе с тем, сердечным жгут огнём.
Подходит к маленькому зарешёченному оконцу.
Не он ли это там с широким брылем
У входа в храм челом бьёт до земли?
А ну-т-ко, призови его, Василий —
Спрошу его: не передумал ли.
Келейник выходит. Игумен садится на лавку. Спустя какое-то время в келью входит статный юноша – послушник Никита. В руках широкополая соломенная шляпа пасечника – брыль.
А в р а а м и й
Поди сюда, сын мой. Садись-т-ко рядом.
Тебя аскетом, право, не сочтёшь.
Ты статен и румян. Тебе ли надо
Чернечество? Что в нём ты обретёшь?
Иное дело – белое священство:
Приход, жена, детишек полон дом,
Сад, пасека – ну разве не блаженство?
Не мне в твоём быть выборе судом.
Священников, столь знающихся в книгах
Богослужебных, проще сосчитать,
Чем тех, кто изъясняется на мигах…
В иных церквах и этих не сыскать…
Монахи, коих дал тебе в ученье,
За пасекой, я чаю, приглядят…