XXXVI
Взяв руку Веры трепетной рукой,
Он говорил ей: «Оба мы тоскуем,
О, если бы вы знали, как порой
Я ласки жажду, тихой и простой!
Зачем же лицемерим мы, враждуем?
Простите, я признаний не терплю,
Скажу вам попросту: я вас люблю...»
ХХХVII
И, увлечен потоком красноречья,
Он ничего не видит, как поэт,
Не слушает, не ждет противоречья,
Не замечает, что ему в ответ
Она не говорит ни «да», ни «нет».
Он был так полн самим собою в счастье,
Что не подумал об ее участье.
XXXVIII
А ей на жертву весело глядеть,
Как рыбаку на золотую рыбку,
Что блещет, вьется, попадая в сеть.
О, если б только мог он рассмотреть
Румяных губ мгновенную улыбку,
Лукавую, как мягкий свет луны
На влажном лоне трепетной волны!
XXXIX
«Еще одно признание, о Боже!.. —
Так думала, не поднимая глаз,
Кокетка наша. – Все одно и то же...
Как я привыкла к звуку нежных фраз, —
Мне говорили их уж столько раз, —
Те – из любви, другие – по расчету...
Он, кажется, пятнадцатый по счету».
XL
Сергей любил – надолго ль – все равно;
Он говорил так сильно и умно,
Такою музыкой и вдохновеньем
Все было в речи пламенной полно,
Что даже Веру сладостным волненьем
Он заразил; она гордилась им,
А кем гордятся, тот почти любим.
XLI
Но на другое утро он в постели
Припомнил все... И вдруг вскочил Сергей:
«Да я в любви признался... в самом деле...
Вот глупость-то!» В дали грядущих дней
Он прозревал твой факел, Гименей,
Уж перед ним мелькал халат супруга...
И разлюбил он Веру от испуга.
XLII
Так вечером (предупреждаю вас,
Для глупостей весьма удобный час)
Отважен ум, душа кипит страстями,
Но глянет утро бледное на нас
Холодными и строгими очами, —
Мы потухаем, мы полны стыдом
Перед его насмешливым судом.
XLIII
В тот вечер на балу она была.
Забелин Веру не узнал сначала:
Как эта ясность милого чела
Нежданной, дерзкой прелестью дышала!
Она ему чужда и весела,
И с видом легкомысленно-беспечным
Кокетничать готова с первым встречным.
XLIV
Она задела кружевом его...
Сергей был в бешенстве: «Нет, каково!
Прошла – и хоть бы взором подарила!
Как будто бы меж нами ничего
И не было!» В нем гордость говорила
Сильней любви. Угрюмый на балу,
Нахмурив брови, он сидел в углу.
XLV
«Постой же, – думал, – глупенькой девчонке
Я отомщу!» Не прав был наш герой:
В ней резвая веселость, как в ребенке,
Была избытком жизни молодой;
Но он не мог бы, мелочный и злой, —
Так ум его тщеславье ослепило, —
Понять, как это плотское в ней мило.