Клинки и карабины

– Чё она тут делает – расскажу. Спустись, пожалуйста, вниз, посмотри – не осталось ли чего поесть. Я сейчас, провожу нашу гостью и сразу к тебе.

Флоренс одобрительно улыбнулась.

– У меня сестренка есть, ей годиков пять ли, шесть… говорят, похожа на меня как две капли воды. Гедвигой назвали.

– И чё? – Поинтересовалась Ньют, лихо сплюнув через зубы и тут же растерев подошвой.

– Она также себя ведет, дорогуша, когда видит красного петушка на палочке, если с родителями забредает на ярмарку.

Ньют опасно прищурилась и вроде бы двинулась к двери. Охо-хох… Хорне успел. Успел оказаться рядом раньше, чем нож, изъеденный временем, но острый, хоть брейся, оказался на свободе.

– Я тебе, сучка, сейчас улыбку поперек рожи-то нарисую! – пыхтела Ньют, зажатая Хайни. – А, ну! Пусти, я сказала!

– Да отпусти ты ее, – Флоренс, судя по звуку, мягко и влажно улыбнулась, потягиваясь, – иногда котятам нужно нащелкать по носику.

– Чё ты сказала?!

Хайни вытолкал ее в коридор, не смотря в бешеные глазища. Ньют он любил и считал самой лучшей, давно зная, что женится именно на ней, когда станет настоящем капером. И характер, обжигающе-взрывной, как ханьский огонь, ценил. Особенно, когда в подворотнях города им приходилось сшибаться с Оле из Лукового переулка или с семьей Гафф из доков. Там-то бурлящая внутри Ньют ярость, отцовский старый нож и переданное перед смертью умение им орудовать, были к месту.

Но не сейчас и не здесь.

– Ньют… Ньют! – зашипел Хорне прямо в ее ухо, красное, как и она сама. – Пожалуйста! Дело, Ньют, наше первое дело!

Серые льдинки уставились в его глаза. Моргнули, разгоняя бешенство, кипящее в них, обычно таких спокойных. Ньют выдохнула, моргнула еще раз, вдруг став напакостившим ребенком. Фу-у-у, все, закончилось. Только бы извиняться не начала…

– Я поняла, Хайни, – шепнула Ньют, – все сделаю. Договаривайся.

И пошла вниз, на кухню.

Флоренс, попивая свое красное, ждала его.

– Успокоил свою фурию?

Хорне не ответил. Сел напротив, подтянув колченогий табурет, куда обычно складывал платье. Уставился в глаза, жестко и зло, не обращая внимания на все ее едва уловимые вздымания в вырезе.

– Еще раз, с самого начала. Через неделю на Золотых мелях, доккенгармский купец, пятьсот мне и по пятьдесят команде. Товар – тебе, корабль мне. Верно?

– Все так, шкипер. – Флоренс, явно уловив новые правила, кивнула без насмешки. – Команда не больше десяти человек, должны справиться. На купце будет чуть больше матросов, с самим купцом пара приказчиков и пара своих людишек, смотреть и таскать груз. А на твоем «Коте» еще остались орудия?

Хорне кивнул. Да, орудия остались, это точно…

– Что за товар?

Флоренс чуть помедлила.

– Почти ничего необычного, сам увидишь. Трюм набит плотно, а хозяин жаловаться не побежит.

Хорне не удивился. Ясный взгляд и чистое лицо красотки скрывали за собой темные мысли и грязные дела, в таких жаловаться не принято. Флоренс птица высокого полета, только полет ее, чаще всего, ночной, чтобы никто не увидел. Она не из Стреендама, Хорне бы ее знал и помнил. А уж разбираться в хитросплетениях дел, творящихся у «ночных господ» с материка, воров, убийц, контрабандистов и прочей братии, у него пока не выходило. Годами и опытом не вышел.

А раз эта опасная вертихвостка в курсе нечистоплотности купца, значит, впрямь, никто не обратится ни к мар-ярлу, ни в Морскую палату, ни в совет капитанов. Риск – дело благородное, но и опасное.

– Какой корабль у купца?

– Малый когт, на носу – девка с сиськами. «Синяя русалка», не пропустишь.

Хорне кивнул, соглашаясь. Прикинул, что к чему, и, не дав ей уйти, сказал прямо:

– Задаток – двести кругляшей, невозвратно. Где встречаемся?

Спорить Флоренс не стала. Кинула на стол два тяжелых кисета, до поры-до времени прячущихся в кафтанчике. Стрельнула глазами, как спрашивая – будет ли пересчитывать? Хорне не отказался, на слово ей верить было не с чего и пересчитал. Все двести тонких, но полновесных «львов» оказались на месте, блестя выпуклой чеканкой и грея душу.

– Зеленая бухта, через девять дней, к полночи.

Зеленая бухта? Хорошо. В сказки о маргейстах, живых утопленниках, обитавших в ней, Хорне не верил.

– Не подведи меня, шкипер. – Улыбнулась Флоренс. – И не таскай с собой свою подружку.

– Ньют сама выбирает, куда ей идти и с кем.

– Она-то пусть выбирает, дорогой. – Флоренс встала, оказавшись на своих каблуках даже чуть выше самого Хайни. – Ее место на берегу, в хорошеньком беленом домике, где гуси пасутся на зеленой травке, две коровы дают молока на масло со сметаной, качать зыбку и гулить розовому пузанчику в ней. И ждать тебя, посматривая за вышитые занавески. Точно тебе говорю, шкипер. Не пускай, хотя это твое дело.

Уже уходя она обернулась:

– Винцо паршивое. Найди кого-то, кто поможет тебе в нем разобраться и запомни про молодое лиможанское. Это порой полезно.

Ньют нажарила салаки, откуда-то притащила плошку со сметаной. Сестер Вирго она проводила ровно, как Хорне спустился вниз. Сел за стол, отщипнув корку вчерашнего хлеба, подвинул кувшин с пивом. То за ночь, вне бочонка, выдохлось полностью, горечью перекатывалось на языке. Хорне макал салаку в остатки оливкового масла с мелко рубленым чесноком и жевал, глядя перед собой.

Ньют, пальцем поддевая сметану, мешала в ней ягоды. Она вообще любила сладкое и торговцы медом ее обожали. А как еще, если хранишь дома не только мед, но еще воск, соты, что-то там остальное, выходившее от пчел? Город – это город, и в нем всегда есть грызуны, а тех хлебом не корми, дай добраться до жратвы. А Ньют…

У себя, в десяти домах между Луковым и Жестяным переулками, Ньют лучше всех устраивала крысиные ловушки и мышеловки. Потому многие торговцы с Нижнего рынка ее привечали и порой вкуснятина доставалась бесплатно.

– Что за дело, Хайни? – наконец не выдержала подруга.

– Настоящее, с призовым кораблем и оплатой. – Хорне положил на стол три кругляша. – Возьми, сейчас пойдем к кораблям, купишь по дороге новую куртку. Пойдешь домой – купи братишкам чего-нибудь.

Отец Ньют остался калекой, без одной ноги и глаза. Его взяли в рыбачью артель и он вместе с ней, остался на Зеенсмарке, утопленный молодыми серпентами. Мать Ньют умерла, разрешаясь самым младшим из ее братишек. Всего у Ньют их было трое, близняшки и мелкий, а следила за ними отцовская старшая и бездетная сестра-приживалка. Ньют с братьями ее любили и звали бабушкой Улле.

Хорне, пока семья была почти полной и сильной, помогал им как мог. Дружбу с ней, сероглазой и златовласой, ехидной и доброй, вздорной и мудрой, Хорне ценил высоко. Когда он остался полностью один, кроме нее никого и не было рядом. Ну, может Молдо, что сейчас стоило найти. Был еще Блэкбард, но его Хорне опасался. Оба ветерана моря, ходившие с дедом и отцом, хотя бы появлялись просто так, узнать – как там оставшийся Кишки-Вон, пока старого хрыча Хоссте нелегкая таскала по воде в последнем походе.

– Много? – спросила Ньют, кивнув на золото.

– Пятьсот мне. Матросам по пятьдесят.

– Я пойду без денег, просто с тобой. Возьму половину положенного с призовых, Хайни…

«Ее место на берегу, в хорошеньком беленом домике…»

Угу, хорошо ей так думать и говорить. Поди не дай Ньют отправиться туда, где ей хочется быть? Она уже три года росла сама, сама кормила братьев, сама делала все для своих. Хорне иногда даже пугался, считая, что рядом с ней просто мальчишка-несмышленыш. Ньют, умница и добрячка, легко угадывала такие моменты и, как специально, начинала расспрашивать о лоциях, такелаже, кораблях, астрономии и остальном, вбиваемом в упорную голову Хайни уже умершими старшими.