Клинки и карабины

Высокий офицер СС. Худощавое, чуть вытянутое лицо с породистым, украшенным небольшой горбинкой, носом. Тот самый, так нелюбимый Дитрихом Нольке, чёрный мундир. Внимательные, серые глаза. Но где он, и как здесь оказался?

Гудевшая голова медленно разворачивала замедленную кинохронику: вот он, Дитрих, сменившись с дежурства, спускается на свой уровень бункера. Открывает дверь, ведущую в «предбанник» между техническим этажом и секциями инженерного состава. И всё… Темнота.

– Будешь молчать? – Эсэсовец внимательно посмотрел на Дитриха. – Ты меня слышишь?

– Слышу, герр штурмбанфюрер. – Нольке узнал «чёрного». Он был с тем задавакой-аристократишкой, фон-как-его-там, который вчера поднял на борт его «девочки» три контейнера с той гадостью… – Почему я здесь? Что сделал?!! Где мой командир?

Штурмбанфюрер резко прикрыл рот начавшему поднимать голос инженеру, и спокойно ткнул того в район левой стороны груди двумя пальцами. Дитриха согнуло пополам от нахлынувшей боли.

– Будешь так громко говорить – сверну шею. – Спокойно проинформировал эсэсман. – Ответишь на вопросы, и полностью свободен. Всё понял?

– Да, господи, да!!! – Дитрих поднял на него глаза, блестящие навернувшимися после удара слезами. – Но зачем бить?!! Что мне вам сказать?

– Когда старт ракеты? Кто основные пассажиры? И что было в качестве груза, который был доставлен фон Нойстицем? – Офицер чуть наклонил голову в сторону, внимательно наблюдая за Дитрихом. – И лучше не ври.

– Старт в… – Дитрих замолчал, наконец-то поняв, где он находится.

Один из переходов между ярусами второго технического этажа. Низкий бетонный потолок. Капли конденсата, бегущие по стенам от труб. Пучки толстых кабелей в изоляционной оплётке. Место, в которое дежурный техник заходит всего два раза за сутки, так как здесь просто не может произойти ничего случайного. Но почему эсэсовец затащил его сюда? А может?! Дитрих уставился на «чёрного»:

– Кто вы?

– Догадался? – Эсэсовец хмыкнул. – Ну да, шпион. И мне нужны данные, которые есть только у тебя. Извини, но к командиру базы и его заместителю я добраться не смогу. Так что у меня есть только ты. Советую ответить. Сам понимаешь – время у меня есть. И ты можешь умереть быстро и безболезненно, а можешь достаточно долго. И страшно.

Дитрих молчал. Он уже понял, что живым ему отсюда не выбраться. Кто такой сидевший перед ним офицер, ему было уже без разницы. Это не какая-то очередная проверка СД, так как Нольке прошёл все степени посвящения в государственный секрет, связанный с проектом «Ковчег». И сейчас ему самому выбирать, что его ждёт впереди. Но…

– Меня будут искать. И выбраться вам отсюда не удас…

– Ты уверен, Дитрих? – «Штурмбанфюрер» улыбнулся. – Ты ведь оставил своему сменщику записку о том, что тебе просто необходимо выспаться. И ближайшие часов шесть никто к тебе в комнату не сунется. Ведь у тебя, лучшего инженера здесь, всё работает как часы, без сбоев и отставаний. К чему тебя кому-то будить? А по поводу того, чтобы выбраться… Я попробую. И тебя это волновать точно не должно. Будешь говорить? Нет? Ну, как хочешь.

Дитриху, лежащему на полу, и связанному порукам и ногам, было не видно, что тот делает. Что-то звякнуло. Потом раздался хруст, как от ломающейся ампулы. В спёртом воздухе помещения разнёсся резкий медицинский запах.

Через штанину Дитриха что-то укололо. Через минуту в висках резко застучало, и он с ужасом понял, что «эсэсовец» начинает двоиться, и его голосу, который колоколом раздавался в голове Нольке, нет никакой возможности сопротивляться. Дитрих услышал вопрос, почувствовал, как шевельнулись его собственные, разом пересохшие губы и язык, и он начал говорить…

Внедрённый советский агент, только что свернувший шею бывшему старшему технику полка «Бранденбург», бежал по одному из коридоров. Нужно было добраться до канализационного коллектора, находившегося впереди. Нужно было успеть… Экономично вдыхая и выдыхая, он стремился вперёд, понимая, что не сможет справиться с теми, кто его преследовал.

Далеко позади, высекая бетонную крошку с полов, вслед ему неслись массивные, с красными огоньками глаз, смазанные тени в длинных плащах, с громоздкими, крупнокалиберными автоматами в руках. Специальные дыхательные маски на лицах, с гофрированными хоботами шлангов, тянувшимися откуда-то из-за плеч, не выпускали наружу ни звука. Лишь изредка приоткрывался резиновый клапан, выпуская наружу свистящий клубок зеленоватого газа.

– Ну что, какая готовность? – Полковник Хорунжин торопливо влетел в кабинет главного конструктора. Обычная невозмутимость была отброшена им в сторону.

– Стопроцентная, товарищ полковник. – Конструктор неторопливо откусил бутерброд с сырокопчёной колбасой, наслаждаясь забытым вкусом, что так не хватало в лагере. Он мог себе позволить такое поведение в присутствии этого чекиста, ведь готовность действительно была стопроцентной.

– Головой отвечаете, товарищ главный конструктор, помните? – Хорунжин присел в продавленное кресло, обтянутое беспечным цветастым сатином. – САМ будет на запуске, понимаете?

– Понимаю… – Конструктор отхлебнул чая, настоящего цейлонского, с тем ароматом, что будет непонятен тем, кто у кого он есть постоянно. Зажмурился, наслаждаясь его сладостью. Боже ты мой, Боже ты мой, как же оно до сих пор ощущается… просто вкус жизни, с каждым глотком вот этого чаю, со свежим хлебом, чью корку вновь поставленные коронки спокойно разгрызают и когда не боишься каждый день. И ведь всего семь месяцев (нет-нет, ЦЕЛЫХ семь месяцев) прошло с того момента, когда он, отупевший, свернувшийся в клубок на диване вагона СВ поезда «Иркутск-Москва», не верил в происходящее.

В то, что больше не будет побудки и подъёма. Не будет пронизывающего насквозь ледяного ветра на лесоповале. В то, что он не услышит разрывающий лёгкие кашель соседа по нарам. Не придётся курить на троих окурок, брошенный конвоиром, подобранный и наколотый на щепочку. Есть то, что он постеснялся бы дать свиньям у брата в деревне.

Всё позади, а за прошедшие семь месяцев он сделал то, что до него удалось в СССР только одному человеку. Он, главный конструктор, смог восстановить его записи, повторить и улучшить всё, достигнутое в двадцатые гением никому сейчас неизвестного инженера. И всё это, всего лишь в какие-то двести десять дней.

Результат работы сейчас высился в степи в пределах видимости. Остроносая и пузатая ракета, гордо стояла на направляющих, устремляясь вверх. Даже отсюда были видны громадные серп и молот, нанесённые на её борт.

Конструктор не боялся, что она упадёт на территории сопредельных и недружественных государств. Расчёты доказывали – она пройдёт через тысячи километров и достигнет цели. Он был уверен в успехе. И ему было наплевать на ожидаемого к пуску Таранкана, отправившего сотни таких, как он, инженеров, в ГУЛАГ. Ракета полетит, он знал это.

– А состояние тех, кто полетит? – Хорунжин перебил его довольные мысли.

– Вроде бы неплохо. Я же за это не отвечаю, товарищ полковник. Сами у меня забрали полномочия за отслеживанием их состояния. Забыли разве?

– Ну да… – Смутить Хорунжина этим явно не удалось. – А проявить инициативу? Если что не так, то смотрите мне, товарищ главный конструктор. Наплачетесь тогда у меня.

– Как скажете. Может быть, тогда пройдём в их корпус и посмотрим?

Пройдя до лифта, и предъявив двум строгим парням в синих галифе и красных погонах пропуска, они поехали вниз. Спустившись до уровня шестого бункерного этажа, лифт остановился.

Отъехавшая в сторону решётка открыла стальную дверь с глазком. Их внимательно изучили через танковый триплекс, после чего – естественно пропустили.

Длинный коридор с белым кафелем на полу и полированными мраморными досками стенах. Двери по его боковинам, установленные в шахматном порядке. Мягкий свет матовых светильников. Прохладный воздух, прогоняемый системой вентиляции. Охранники в «фельдграу» и с автоматами «Манлихер-штюрмер». Красные флаги с чёрной свастикой и орлом. В угловой нише – портрет Гитлера в полный рост.

Этот блок, также, как и ещё несколько других, полностью копировал извлеченное разведчиками ещё в годы войны. Всё, что касалось базы «Вальхалла-зеро» на Луне.

Именно здесь сотрудники специальной группы капитана Немальцева проходили курс тренировок, входящий в программу подготовки к экспедиции.

Хорунжин довольно осмотрел собственное хозяйство, оставшись им полностью доволен. Наверняка САМ захочет спуститься сюда, и это лишний раз докажет Усачу – полковник Хорунжин щи лаптем не хлебает. И без всякого Института, пусть и под контролем лысого здоровяка. И тогда… Полковник внутренне улыбнулся.

Кремлёвский хозяин не любит показуху. Ему подавай результат. Но здесь, в ведомстве Хорунжина, результат непосредственно связан с тем, что нужно выставлять напоказ. А уж показать Усатому – будет чего…

Пройдя через большую, звуконепроницаемую дверь, полковник с конструктором оказались в большом и высоком зале, с собранными прямо в нём полноразмерными макетами укреплений, странно выглядевших небольших зданий и боевой техники. Тут грохотали выстрелы.

Группа из двадцати пяти – тридцати мужчин, увешанные оружием, в защитной экипировке, похожей на штурмовую, тренировались в стрельбе.

В глаза Хорунжину бросился громадный, на две головы выше своих далеко немаленьких коллег, белоголовый детина. Уверенно держа в руках новый, неизвестный ещё в войсках пулемёт с коробом, присоединяющимся снизу, он поливал из него очередями, водя стволом так, как будто в руках у него был всего-навсего пистолет. «Хороша форма у ребят, – мелькнула мысль, – таких бы тогда, в войну, эх…»

В стороне, за пуленепробиваемым экраном стояли двое: Макар Немальцев и худощавый мужчина, лет так за пятьдесят, в белом халате и с аккуратными седыми усами.

– Здравствуйте, Макар. Добрый день, Юрий Сергеевич. – Поприветствовал их, подходя ближе, Хорунжин.

– Здравствуйте, батенька. – Белохалатный, не отводя глаз от стрелков, кивнул и стал что-то чиркать в большой тетради, удерживаемой на весу.

– Здравия желаю, товарищ полковник. – Буркнул Макар, не глядя на подошедших к ним гостей.

Хорунжин улыбнулся, заговорщицки подмигнул нахмурившемуся конструктору, запустил руку в большой кожаный портфель, пристёгнутый к его левому запястью наручниками, и извлёк оттуда простенький почтовый конверт:

– Танцевать будешь, вечно недовольный капитан? – И протянул письмо разом повеселевшему Макару. – Как успехи в подготовке?

Немальцев ткнул пальцем в сторону мужчины в пенсне и стал чуть отходить в сторону. Но, передумав, остановился. Из стопки стальных касок, аккуратно стоявшей у стены, достал одну, бросил на пол. Не глядя – поднял ногу и резко опустил вниз. С громким скрежетом металл разом согнулся, превратившись из боевого шлема в лепёшку. Хорунжин удовлетворительно кивнул головой, поворачиваясь к пишущему в тетради бородатому обладателю пенсне.

– Что скажете, профессор? Какова форма наших ребят?

– Гхм… – Тот кашлянул в кулак, и повернулся, наконец, к полковнику. – Успехи физиологические-то замечательные. Вон он, результат формы и… э-э-э… лишнего хвастовства и мальчишества, лежит у вас под ногами. Макар, что вас заставляет так уродовать инвентарь, а?