История Рязанского княжества

Первое знакомство с младшим Святославичем дает нам не совсем выгодное представление о его личности. Ярослав находится в повиновении у своего брата и подле него не обнаруживает никаких признаков собственной воли; на поле битвы он является несчастным вождем, первым обращаясь в бегство при известии о приближении передового неприятельского отряда. До 1097 г. он как будто не имеет собственного удела, потому что Олег распоряжается в Муроме и в Рязани как полный хозяин. Но было бы слишком поспешно выводить заключение о его ничтожности с первого поверхностного взгляда. Деятельность Ярослава обнаруживает в нем присутствие кроткого, не воинственного характера. Приходясь Олегу младшим братом, Ярослав, в духе того времени, почитает его вместо отца; но, впрочем, подчиняется ему именно там, где дело идет об их общих интересах, т. е. о возвращении отцовского удела на юге. В случае успеха, за Ярославом оставались все Муромо-Рязанские волости, а по смерти братьев он, конечно, надеялся перейти в Чернигов. Но если Ярослав не обнаруживает личной отваги и стремления к военным подвигам – тех качеств, которые составляли принадлежность современных ему князей, – зато он имеет право на сочувствие историка по своему участию в успехах в русской цивилизации на северо-восточном краю России. Мы уже говорили о том, что он не был чужд строительной деятельности и, вероятно, ему обязаны своим началом некоторые древние города Рязанского княжества, например, Переяславль и Пронск. Еще более великая заслуга Ярослава, отличавшегося глубоким благочестием, заключается в его усилиях утвердить христианскую религию меж подвластными племенами.

Успехи христианства

В землях мещеры на средней Оке христианство, без сомнения, появилось вместе с первыми городами, на тесную связь этих двух начал указывает известие о первоначальном основании Переяславля Рязанского, который был заложен у церкви святого Николы Старого. Мы не имеем никаких сведений об успехах проповеди в самой Рязанской области; можно, однако, с достоверностью предположить, что христианство за стенами городов распространялось здесь очень медленно, хотя ничего не слышно об упорном сопротивлении со стороны туземцев. Не так тихо утвердилась новая религия в стране муромской. Крещение муромы, начатое святым Глебом, после него почти прекратилось на некоторое время. Язычники, пользуясь смутной эпохой междоусобиц и отдаленностью отдельных центров русской жизни, начали сильно теснить малочисленную христианскую общину; но не могли, однако, ее уничтожить (церковь св. Спаса в Муроме 1096 г.). Вместе с язычеством, которое у муромцев стояло на некоторой степени развития и, вероятно, имело особый класс жрецов-кудесников, против русского влияния соединился магометанский элемент, занесенный сюда болгарами; последние не только имели постоянные торговые сношения с поволжскими и поокскими племенами; но даже некоторое время господствовали в Муроме[27 - На магометанский элемент в Муроме указывает благоверный князь Константин.]. Между тем как болгары поддерживали мусульман, язычники находили опору в соседней мордве.

Получив в свое распоряжение все Муромо-Рязанское княжество, Ярослав решился вступить в борьбу со всеми элементами, враждебными христианству. Когда его сыновья Михаил и Федор прибыли в Муром в качестве наместников отца, языческая партия встретила их поголовным восстанием, и один из княжичей, Михаил, был убит. Тогда Ярославу пришлось вооруженной силой брать непокорный город. Но он по характеру своему не любил крутых мер, а старался действовать на народ путем кротких увещаний, прибегая к угрозам только в некоторых случаях. Предание рассказывает, что в самом городе возобновилась попытка к мятежу и сделано было покушение на жизнь князя; и что он укротил язычников одним появлением своим перед ними с иконой Богоматери. Борьба окончилась победой христианства, и, по словам предания, даже совершилось торжественное крещение муромских язычников на реке Оке, подобно крещению киевлян при святом Владимире[28 - Весь этот рассказ об обращении муромы в христианство взят из «Жития благоверного князя Константина и чад его», написанного во время Иоанна Грозного. Касательно тождества Ярослава Святославича и благоверного князя Константина, мы не имеем причин отрицать доказательства, приведенные в Истории Русской церкви (Е. Р. Ф. 1848 г. I. ст. 35. примеч. 56), а именно: год события, означенный в прологе, надобно читать не 6700, а 6600. Иначе: а) Вовсе невероятно, чтобы в 1192 г. было в Муроме грубое язычество, после того как видим там целый ряд князей чернигово-муромских; б) По летописям известно, что в 1095 г. в Муроме был Спасский монастырь; в) По жизнеописанию, князь Константин выставляется недалеким со времени святого Глеба; жизнеописатель не делает и намека на других князей муромских; г) По жизнеописанию, перед прибытием Константина в Муром, здесь имели силу мордва и болгары-мусульмане. Но к началу XIII века не время было для такого порядка дел. Между тем известно, что Ярослав Святославич воевал в 1104 году с муромской мордвой, а в 1107 г. болгары воевали в Суздальской области; д) Константин Святославич Муромский XIII века вовсе неизвестен в истории, и даже нет мест в хронологии его княжению. А личные обстоятельства Ярослава Святославича ни в чем не разноречат с житием Константина… Митрополит Никифор (1104–1124) писал к князю Ярославу Муромскому послание против латинян (Москвит. 1844, ноябрь, с. 129. Ж. М. Н. Пр. 1834 часть I, с. 154). У игум. Даниила в его «Хождении» записан князь Ярослав-Панкратий: но имя Константина Ярослав мог принять в монашестве, если только имя Панкратия – не ошибка писца.]. Мы думаем, что поход Ярослава на мордву 1103 года произошел в связи с этой религиозной борьбой. Закоренелые язычники, по-видимому, оставили Муром и с толпами мордвы открыли нападение на русские волости. 4 марта Ярослав дал битву дикарям[29 - Лаврентьевская лет. 119. Никоновская лет. 1. 37.]. Но уже замечено было, что он не имел удачи в военных предприятиях и не отличался талантами вождя; князь потерпел поражение. Вероятно, были и другие столкновения с ними, но летопись запомнила только самую значительную битву.

Почти в одно время с торжеством христианства на Муромской земле, побеждено было язычество у вятичей. Успехи христианской проповеди в этой части России замедлились потому особенно, что власть русских князей до самого XII века ограничивалась здесь только некоторыми укрепленными пунктами; а основная масса населения находилась в весьма слабой зависимости от потомков Рюрика, управляясь собственными князьями или старшинами, которые не всегда признавали над собой господство русских князей. Так, например, Мономах должен был предпринимать походы для их усмирения. «В вятичи ходихом по две зиме, на Ходоту и на сына его, и ко Корьдну ходих первую зиму», – говорит он в своем поучении (Лаврентьевская лет. 103); а несколько выше сказано: «Первое к Ростову ид ох, сквозе вятиче, посла мя отец». Слова «сквозе вятиче» намекают на то, что подобный путь не так уж был легок и безопасен. В первой трети XII века[30 - См. Историю Русской Церкви. Е. Р. Ф. I. 33.] святой Кукша с учеником своим Никоном, оставив Киево-Печерскую обитель, проповедовал слово Божие в стране диких вятичей, крестил много народу и смертью мученика запечатлел здесь торжество новой религии. Христианство, в свою очередь, помогало распространению княжеской власти в славянских и финских землях: так в половине XII века вятичи уже спокойно повинуются наместникам черниговских князей. С тех пор христианская проповедь могла свободно проникать в Рязанскую область с юго-западной и северо-восточной стороны.

18 марта 1115 г. скончался знаменитый Олег Гориславич, а в 1123 г. умер в Чернигове и старший брат его – кроткий Давид. Из сыновей Святослава в живых оставался только Ярослав, который имел теперь неоспоримое право на первый стол в уделе своего отца. Действительно, он тотчас переходит на юг и садится в Чернигове. Пока был жив Мономах, Ярослав спокойно пользовался своими правами. Спустя два года по кончине Владимира он остался старшим в целом роде Рюриковичей, но киевский стол, по желанию граждан, занимает его племянник Мстислав Владимирович, и Ярослав не обнаруживает никакой попытки присвоить себе фактическое старшинство. Он совершенно доволен своим Черниговским уделом, ничего не ищет, кроме спокойствия, и берет с Мстислава только клятву поддерживать его в Чернигове. Если существовала подобная клятва, стало быть, существовали и причины, по которым ее требовали. Вероятно, кто-нибудь из родных племянников Ярослава – Давидовичей или Ольговичей – показывал неуважение к правам дяди, который просто не мог приобрести влияния на младших князей. Опасения Ярослава вскоре оправдались. В 1127 г. Всеволод Ольгович неожиданно напал на Чернигов, захватил дядю в свои руки, а дружину его истребил и ограбил. Такая удача Всеволода объясняется сочувствием к нему черниговских граждан, которые, может быть, тяготились княжением невоинственного Ярослава. Великий князь изъявил намерение наказать Всеволода и возвратить удел своему дяде, поэтому он вместе с братом Ярополком начал готовиться к походу на Чернигов. Всеволод поспешил отпустить Ярослава в Муром и призвал на помощь половцев. Последние пришли в числе 7 тыс. человек, но от реки Выря воротились назад. Ольгович прибегнул к переговорам, начал упрашивать Мстислава, подкупал его советников и так протянул время до зимы. Тогда пришел из Мурома Ярослав и стал говорить киевскому князю: «Ты целовал мне крест; ступай на Всеволода». Мстислав находился в затруднительном положении: с одной стороны, обязанность наблюдать справедливость между младшими родичами и крестное целование побуждали его вступиться за дядю; с другой – виновный Всеволод приходился ему зятем, потому что был женат на его дочери. За последнего стояли лучшие киевские бояре; в пользу его подал голос андреевский игумен Григорий, который пользовался расположением еще Владимира Мономаха и был почитаем всем народом. Великий князь в раздумье обратился к собору священников, так как после смерти митрополита Никиты место его оставалось тогда не занятым. Нетрудно было предвидеть решение собора, потому что большая часть голосов уже заранее принадлежала Всеволоду. К тому же наше древнее духовенство старалось отвращать князей от междоусобиц и пролития крови, считая это одной из главных своих обязанностей. Так оно поступило и теперь: собор принял на себя грех клятвопреступления. Мстислав послушался, но дорого стоила ему впоследствии эта несправедливость. «И плакася того вся дни живота своего», – говорит о нем летописец[31 - Лаврентьевская лет. 130. Ипатьевская лет. 10. Никоновская лет. II. 60.]. Ярослав оставил всякие попытки поддерживать свои права, с грустью возвратился в Муром и прожил там еще два года. Он скончался в 1129 г.

Между тем как деятельность Ярослава, главным образом, сосредоточивалась около Мурома и Чернигова, для нас замечательна та роль, которую приняла на себя в то время Рязань. С тех пор как Тмутракань, отрезанная половцами от южной России, исчезла из наших летописей, ее значение отчасти перешло к Рязани, которая также лежала на русской окраине: младшие безудельные князья, обиженные старшими, так называемые изгои, находят здесь для себя убежище. Под 1114 годом есть известие о кончине двух таких князей в Рязани. Один из них был Роман Всеславич Полоцкий, неизвестно каким образом сюда попавший; другой – Мстислав, внук Игоря Ярославича и племянник известного Давида Игоревича; последний являлся верным помощником своего дяди, участвовал в половецких походах, а потом грабил суда на каком-то море. В Рязани же в один год с Ярославом скончался Михаил Вячеславич, внук Мономаха[32 - Никоновская лет. II. 44. 64. Карамзин. II прим. 26.]. Кроме того, есть известие, что Ярослав Святославич, изгнанный в 1127 г. из Чернигова, на пути в Муром оставил в Рязани какого-то Святополка[33 - Татищев называет его братом Ярослава (11.233). Карамзин (II прим. 247) отвергает это известие, действительно вероятное, потому что ни прежде, ни после не видно, чтобы Ярослав имел брата Святополка; достовернее, что это был один из его племянников.]; но потом о Святополке более не упоминается. По смерти Ярослава Святославича все Муромо-Рязанские земли достаются его сыновьям – Юрию, Святославу и Ростиславу.

С Ярославом оканчивается тесная связь между княжествами Чернигово-Северским и Муромо-Рязанским. Внимание Ярослава еще обращено на юг; он делает усилие, чтобы утвердиться в Приднепровье; сыновья его уже не возобновляют никаких притязаний на старшинство в роде Святославичей и не думают покидать своих северо-восточных волостей для того, чтобы отыскивать неверные земли на юге. С того времени среднее течение Оки все более и более выделяется из общей системы уделов и начинает жить своей собственной жизнью, подобно княжествам Полоцкому и Галицкому.

Глава II

Эпоха внутренних междоусобиц и борьбы с суздальскими князьями 1129–1237 гг.

Сыновья Ярослава. Начало борьбы с Суздалем. Ростислав Ярославин два раза изгнан из Рязани. Набеги половцев. Построение новых городов. Глеб Ростиславич. Отношения с Андреем Боголюбским. Участие Глеба в событиях Суздальского княжества по смерти Боголюбского. Примирение с Михаилом Юрьевичем. Война с Всеволодом III. Поражение на Колакше. Плен и кончина Глеба. Зависимость Рязани от владимирского князя. Первая междоусобица Глебовичей. Вмешательство Всеволода III и черниговцев. Муромские князья. Поход на камских болгар. Вторая усобица и война с Всеволодом. Отделение рязанской епископии от черниговской. Третья война с Всеволодом. Осада Пронска. Плен рязанских князей и освобождение. Второе поколение Глебовичей. Братоубийство[34 - Имея в виду собрать все летописные известия о Рязанском княжестве, мы посвящаем эту главу преимущественно описанию многочисленных, хотя и не всегда интересных войн, внутренних и внешних; не забудем, что эти летописные известия о войнах служат нам почти единственным источником по истории Рязани до самого XIV века.].

Сыновья Ярослава. Ростислав Ярославич. 1129–1155 гг.

Сыновья Ярослава разместились на отцовской земле таким образом: Юрий сел в Муроме, а Святослав и Ростислав – в Рязани[35 - Воскресенская лет. 242. (По новому изд.)]. Здесь под словом «Рязань» надобно разуметь название целой области, в которой кроме самой Рязани были в то время и другие города; так два года спустя после смерти Ярослава читаем следующее известие: «Того же лета (1131) князи Рязанстии и Пронстии и Муростии много половец побита». Следовательно, Пронск уже существовал и имел своих князей. Нельзя не обратить внимания на множественное число, употребленное при этом случае; оно показывает, что Ярослав оставил довольно многочисленное семейство; что при трех упомянутых братьях надобно подразумевать их сыновей и племянников. Далее из того же общего предприятия мы заключаем, что эти князья в то время жили в согласии между собой и дружно действовали против внешних неприятелей. Борьба со степными варварами на рязанской окраине продолжалась непрерывно до позднейших времен; летопись, по обыкновению, упоминает только о столкновениях наиболее значительных. Так в 1136 г., во время набега на Рязанскую землю, был убит печенежский богатырь Темирхозя[36 - Никоновская лет. II. 65, 136.]. Печенеги, как видно, далеко не были истреблены в первой половине XI столетия; их рассеянные остатки перемешались с половцами и долго еще грабили соседние земли. В 1143 г. скончался Юрий Ярославин Муромский, не оставив детей. Старший стол перешел к следующему брату – Святославу, который до того времени сидел в Рязани. На его место пересаживается младший брат Ростислав (вероятно, из Пронска). Спустя два года Святослав скончался в Муроме, и Ростислав, надобно полагать, опять занял или хотел занять его место, а в Рязани посадил своего меньшого сына Глеба[37 - Ипатьевская лет. 21.]. Но у Святослава был сын Владимир; он или совсем не получил волости от дяди, или хотел наследовать отцовский удел. Как бы то ни было, мир и согласие недолго просуществовали в семье муроморязанских Ярославичей, и в этом углу России открывается борьба между дядей и племянником. Последний находит помощь и покровительство у двух соседних с Рязанью князей – Святослава Ольговича Северского и Юрия Владимировича Суздальского. Может быть, это-то обстоятельство и послужило поводом к первому столкновению между княжествами Суздальским и Рязанским. Впрочем, это столкновение было неизбежно и по другим причинам. Около половины XII века на северо-востоке, между Волгой и Клязьмой, усиливается Суздальское княжество, обязанное этим своему выгодному положению и умной деятельности Юрия Долгорукого на поприще славянской колонизации. Сюда, на свежую девственную почву, начинают отливать с юго-запада жизненные соки древней России. Соседние волости вскоре не могли не почувствовать, хотя бы инстинктивно, опасения за свою самостоятельность, и каждая, по мере своих сил, стала готовиться противодействовать слишком быстро возраставшему могуществу соседа.

Начало борьбы с Суздалем. 1146 г.

Известно, что в 1146 г. занятие киевского стола Изяславом Мстиславичем и несчастная судьба Игоря Ольговича повлекли за собой целый ряд междоусобных войн, которые отозвались почти во всех русских княжествах. Святослав Ольгович Северский пригласил Давидовичей соединиться с ним для освобождения из плена злополучного Игоря. Но Давидовичи более заботились об удержании за собой Черниговских волостей, нежели об участи двоюродного брата; поэтому они вступили в союз с Мстиславичами против Ольговичей. Святослав обратился тогда к Юрию Суздальскому и за освобождение Игоря предложил ему помощь, если тот захочет добывать себе Киева, которым Изяслав не по праву завладел мимо своих дядей. Юрий, разумеется, был рад случаю вмешаться в дела Южной Руси и овладеть заветным киевским столом. Пока Долгорукий готовился лично предпринять поход на юг, в стане северского князя явился племянник Ростислава Рязанского – Владимир Святославич. В следующей затем войне он принимает участие как усердный союзник Святослава и Юрия, очевидно, стараясь приобрести их расположение и покровительство, и его нельзя сравнивать с известным галицким изгнанником – Иваном Берладником, который сначала служил Ольговичам, а потом оставил их и перешел к Мстиславичам.

Ростислав Ярославич два раза изгнан из Рязани

Между тем и деятельный киевский князь, со своей стороны, приготовил все средства для успешной борьбы с Юрием и его союзниками. Кроме собственной дружины Изяслав мог располагать силами своего брата Ростислава Смоленского, черниговских Давыдовичей и новогородцев; мало того, к нему же примкнули и рязанцы. Общие враги соединили интересы князей и привели к союзу Мстиславичей с Ростиславом Рязанским. Когда Долгорукий двинулся на помощь к Святославу, осажденному в Новгороде Северском, Изяслав, в надежде отвлечь Юрия, послал степью гонца в Рязань с просьбой, чтобы Ростислав напал на Суздальскую землю. Ростислав поспешил исполнить его пожелание, и, на самом деле, Юрий, получив о том известие, отправил на юг только сына Ивана, а сам от Козельска повернул назад. Рязанский князь дорого поплатился за свое смелое нападение, борьба с суздальцами пришлась ему не по силам. Он не только должен был спасаться отступлением, но не смог удержаться в самой Рязани против Юрьевичей – Ростислава и Андрея – и принужден был бежать к одному из соседних половецких ханов – Ельтуку[38 - Ипатьевская лет. 26, 29.]. Таким неудачным было начало долговременной вражды рязанских князей с родом Долгорукого. Изгнав Ростислава из его волости, Юрий, без сомнения, воспользовался случаем наградить Владимира Святославича за его верную службу, посадив его в Муроме. В 1147 г. Владимир был в числе гостей Юрия, когда последний угощал союзника своего Святослава Ольговича в знаменитом поместье боярина Кучка. На рязанском столе около того времени является Давид Святославич[39 - Никоновская летопись под 1147 г. упоминает о двух довольно загадочных рязанских князьях. «Того же лета преставился князь Давид Святославич в Рязани, и сяде по нем брат его Игорь Святославич на великом княжении в Рязани». 11. 95. И потом под 1149 г.: «Приде из Рязани в Киев к великому князю Юрию Владимиричу князь Игорь Давыдович». С. 115. Карамзин (11. прим. 300) отвергает первое известие и говорит, что таких князей не бывало. Мы не можем голословно повторять такое решение. Очень может быть, что Давид Святославич был братом Владимира, другим племянником Ростислава, занявшим место последнего после его изгнания; а по смерти Давида рязанский стол перешел к его брату или сыну Игорю (потому смотря, что вернее – Святославич или Давидович). Пришествие Игоря в Киев к Юрию Долгорукому совпадает со временем появления Ростислава в Рязани. Вообще, эпизод о князьях Давиде и Игоре довольно правдоподобно заполняет промежуток в истории Рязанского княжества между изгнанием Ростислава и его возвращением.].

Между тем Давидовичи Черниговские изменили Изяславу и намерились обманом захватить его на левой стороне Днепра. Киевлянин Улеб спешит к великому князю с вестью, что против него соединились все черниговские князья, рязанские и суздальские; хотят его убить. О каких рязанских князьях говорит здесь летописец? Вероятно, это были: во-первых, Владимир Святославич Муромский (в летописи не раз под именем рязанских князей упоминаются муромские); во-вторых, Игорь Давидович, который сел в Рязани после Давида Святославича. Наконец, мы имеем прямое известие, что даже один из сыновей Ростислава Ярославича – Андрей из Ельца – прибыл в Чернигов и соединился с Давидовичами[40 - Никоновская лет. 11. 97.]. Узнав об измене Давидовичей, Изяслав посылает сказать брату Ростиславу: «Ступай сюда ко мне; а там наряди новгородцев и смольнян, пусть удерживают Юрия, и к присяжникам (ротникам) своим пошли в Рязань и всюду»[41 - Ипатьевская лет. 32.]. Следовательно, рязанские князья в этой вражде разделились между двумя сторонами, также как и Мономаховичи. Нет сомнения, что Изяслав, главным образом, говорит о Ростиславе Ярославиче. Но последний на этот раз ничего не сделал в пользу киевского князя, потому что сам находился в затруднительном положении. По крайней мере, в следующем 1148 г. рязанские дружины являются на театре войны только в лагере Ольговичей и Давидовичей.

Не ранее 1149 г.[42 - В этом году в Киев из Рязани пришел Игорь Давидович.] удалось Ростиславу воротить свою наследственную волость, конечно, при помощи союзных половцев. Обстоятельства в это время ему благоприятствовали. Хотя Долгорукий и овладел Киевом, но все внимание его и все силы были заняты борьбой с племянником, так что он не мог оказать деятельной помощи своим отдаленным союзникам. Пока суздальский князь и его сыновья оставались на юге, Ростислав мог не только спокойно княжить в Рязанском уделе, но и удерживать в повиновении своих младших родичей, как можно заключить из следующего известия. Когда в 1151 г. Юрий, лишившись Киева, из Остерского городка начал собирать силы, чтобы снова идти на племянника, и послал за помощью в Рязань, то «небе ему оттуду ничтоже», – говорит летописец[43 - Никоновская лет. 11. 123.]. Обстоятельства переменились, когда суздальский князь воротился на север. Уступая необходимости, Ростислав должен был изменить прежним союзникам и признать себя подручником Юрия. В 1152 г., услыхав о разорении своего городка, Долгорукий послал за помощью к рязанским князьям; Ростислав Ярославич явился на его призыв с полками муромскими и рязанскими[44 - Ibid. 131. Ипатьевская лет. 69.]. Поход, как известно, кончился неудачной осадой Чернигова, и незаметно вообще, чтобы рязанцы отличились тогда усердием в деле суздальского князя. Что это временное подчинение было вынуждено обстоятельствами – доказывает дальнейшее поведение Ростислава. Спустя два года Юрий предпринял свой последний поход на племянника. Сильный конский падеж заставил его воротиться от Козельска. Вслед затем произошло враждебное столкновение с рязанским князем. Ясно, что Ростислав не хотел примириться с ролью подручника и отказался участвовать в походе суздальцев; а может быть, как ив 1146 г., он произвел движение в пользу Мстиславичей. Как бы то ни было, новая борьба с соседом опять кончилась изгнанием Ростислава из Рязани, которую Долгорукий теперь отдал своему знаменитому сыну Андрею. Но рязанский князь гораздо более походил на своего дядю Олега, нежели на отца Ярослава. Он ни в каком случае не думал отказываться от своих прав, тем более что средства для борьбы в те времена обиженные князья легко могли найти в южных степях России. Ростислав не замедлил воротиться с половцами. И ночью врасплох напал на Андрея. Юрьевич, явившийся таким храбрым и предусмотрительным вождем в войне с Изяславом, на этот раз не уберегся от нечаянности; он едва имел время спастись бегством столь поспешным, что не успел даже надеть другого сапога. Дружина его подверглась совершенному истреблению: часть ее утонула в Оке во время бегства, остальные были засыпаны в яме по приказанию Ростислава. Андрей бежал в Муром, а оттуда – в Суздаль[45 - Арцыбашев. Кн. II. Стр. 148. Он не указывает, откуда взял это известие.]. Подобный успех внезапного нападения заставляет нас предполагать, что рязанский князь пользовался содействием населения, которое хотя редко и неохотно принимало участие в княжеских усобицах, однако, не любило подчиняться вообще чужим князьям.

Таким образом при жизни Юрия Долгорукого, с одной стороны, и Ростислава Ярославича, с другой, окончился первый акт борьбы между Суздальским и Рязанским княжеством. Не говоря уже о личном превосходстве суздальских князей, перевес материальных средств, очевидно, был на их стороне. При этом не стоит упускать из вида нераздельность Суздальско-Ростовской волости во времена Юрия и сына его Боголюбского, тогда как Муромо-Рязанское княжество было поделено между потомками Ярослава, недолго сохранявшими свое единодушие. Если делать заключение о характере Ростислава по его поведению, то, очевидно, ему нельзя отказать в настойчивости и какой-то суровой энергии. При таких свойствах князя, как мы видим, борьба приняла под конец ожесточенный характер. Ростислав замечателен для нас особенно в типическом отношении, потому что он вместе с дядей Олегом начинает целый ряд рязанских князей, отмеченных общей печатью жесткого, беспокойного характера.

Набеги половцев

Теперь посмотрим на другие стороны деятельности первых Ярославичей. На юге шла обычная вражда с кочевниками. Мы видели, что в изгнании Ростислав два раза находил убежище у половецких ханов и получал от них помощь. Но такие союзы дорого обходились русским областям и нисколько не мешали набегам других соседних орд. Из времен Ростислава летопись упоминает о следующих столкновениях с варварами. Под 1148 г. сказано, что в княжение Игоря Давидовича тысяцкий Константин побил многих половцев в загоне. На другой год половцы опять совершили набег и уже с награбленной добычей возвращались домой, когда рязанские князья, собравшись вместе, догнали их на реке Большой Вороне и жестоко побили. В 1156 г. повторилось то же: варвары попленили окрестности Ельца; князья погнались за ними, ночью в степи напали на спящих половцев и отняли полон, а самих избили[46 - Никоновская лет. II. 106. 119. 155. Об Игоре Давидовиче прибавлено в Рязанских Достопамятностях. Под 1155 г. встречается довольно странное известие: «Того же лета приходиша татарове в Резань и на Хапорть, и много зла сотвориша, овех избиша, а других в плен отведоша». Никоновская лет. 11. 151. Нет сомнения, что здесь также дело идет о половцах; а Хапорть есть испорченное название Хопер.].

На востоке время от времени повторялась вражда с камскими болгарами. Есть известие, что в 1155 г. они сделали нападение на Муромские и Рязанские земли[47 - Татищев. III. 98.]. Вероятно, дело не обходилось без неприязненных столкновений и с мордовскими дикарями.

Построение новых городов

Между тем славянская колонизация шла своим чередом. Посреди лесов и степей, на крутых берегах рек являлись укрепленные пункты или так называемые города, число которых росло с каждым десятилетием. В географическом отношении для юго-восточной Руси XII века особенно важны были походы Святослава Ольговича Северского в 1140 и 1147 годах. Темная зелень лесов, до того времени скрывавшая от внимания истории землю вятичей и западную часть Рязанского княжества, проясняется; мы открываем здесь присутствие довольно густого населения, а также многочисленные города – Брянск, Карачев, Козельск, Мценск, Тулу, Дедославль, Колтеск, Пронск, Елец, Осетр, Лобынск, Тешилов и Неринск[48 - Никоновская лет. II, 93. 95. Ипатьевская лет. 28. 29.].

Построение новых городов, конечно, было делом князей; но летописи редко указывают нам эту сторону их деятельности. О Ростиславе Ярославиче, например, летописец только один раз, под 1153 г., заметил, что он построил на берегу Оки крепость и назвал ее своим именем, т. е. Ростиславль[49 - Никоновская лет. II. 137.].

Отношения с Андреем Боголюбским

К 1155 г. мы относим смерть Ростислава Ярославина, основываясь на следующем известии. В этом году рязанские князья возобновили оборонительный союз с Мстиславичами и целовали крест Ростиславу Смоленскому на всей любви, причем все они смотрели на Ростислава как на отца[50 - Ипатьевская лет. 79.]. Если обратить внимание на самый тон этого известия, то нельзя не прийти к тому заключению, что он более идет к детям рязанского князя, нежели к нему самому: последний приходился дядей смоленскому Ростиславу в целом роде Ярослава I. Но союз со смоленским князем не избавил рязанских Ростиславичей от подчинения Суздалю. При Андрее Боголюбском они постоянно играют роль его подручников. В 1160 г. Боголюбский, подражая своему великому деду в защите Русской земли, хотел нанести сильный удар по степным варварам и послал на них своего сына Изяслава с суздальской дружиной. К Изяславу присоединилось много других князей, между прочим, муромские, рязанские и пронские. Дружины переправились за Дон и далеко углубились в степи. Половцы хотели дать отпор, но были побеждены и рассыпались во все стороны; русские их преследовали. На Ржавцах варвары собрались и в другой раз ударили по нашим войскам; победа очень дорого стоила русским, и князья с немногими людьми воротились домой[51 - Никоновская лет. II. 178.]. В следующем году скончался Владимир Святославич Муромский[52 - Ibid. 189. В летописи он назван в этом случае великим князем рязанским.]. В Муроме садится сын его Юрий, а рязанский стол занимает младший Ростиславич – Глеб; о его брате Андрее летописи более не упоминают.

Глеб Ростиславич. 1155–1177 гг.

С этих пор внимание наше преимущественно сосредоточивается на деятельности Глеба. К несчастью, летописцы слишком скупы на известия о событиях Рязанского княжества. Только из некоторых отрывочных намеков мы кое-что узнаем о его отношениях с соседями. Так в 1167 г. Владимир Мстиславич, находившийся на ту пору в весьма напряженных отношениях с племянником своим – великим князем киевским Мстиславом, отправился в Суздальскую землю к Андрею. Последний велел ему сказать: «Ступай (пока) в Рязань к Глебу Ростиславичу; я наделю тебя». Владимир, действительно, пошел в Рязань, оставив жену и детей в Глухове. О подчинении рязанцев Андрею свидетельствуют знаменитые походы его дружин; муромские и рязанские князья почти постоянно принимают в них участие. В 1164 году Юрий Муромский ходил с Андреем на болгар. Только в первом походе его войск на юг, когда Киев был взят приступом, о рязанцах и муромцах не упоминается. При неудачной осаде Новгорода, в 1169 г., встречаются сыновья Глеба Рязанского и Юрия Муромского. В 1170 г. те же князья с Мстиславом Андреевичем громили волжских болгар; воинам, однако, очень не понравился этот поход. «Понеже неудобно зиме воевати болгары», – говорит летописец. Далее муромо-рязанские дружины участвовали во втором походе на Киев, столь несчастливом для войск Боголюбского[53 - Летопись Первая Суздальская. 75. 79. Никоновская лет. II. 216. Ипатьевская лет. 109.].

Участие Глеба в событиях Суздальского княжества по смерти Боголюбского

29 июня 1174 г. погиб Андрей под ударами заговорщиков. По-видимому, настала пора освобождения для всех слабейших князей, которые должны были смиряться пред его непреклонной волей; мало того, им представлялся теперь удобный случай отомстить суздальцам за прежние обиды. Опасение такого возмездия ясно обнаружилось во Владимире, куда съехались все дружинники Андрея. «За каким князем мы пошлем? – говорили они. – Соседями у нас князья муромские и рязанские; боимся их мести, как вдруг придут на нас войною; а князя у нас нет. Пошлем к рязанскому Глебу и скажем ему: хотим Ростиславичей Мстислава и Ярополка, твоих шурьев»[54 - Ипатьевская лет. 116.]. (Глеб был женат на дочери Ростислава, старшего брата Боголюбского). Слова «боимся их мести» заставляют предполагать, что в княжение Андрея рязанцы и муромцы немало терпели от насилия суздальцев, хотя летописи умалчивают об этом обстоятельстве. Но Глеб Ростиславич, кажется, думал не столько о мести, сколько о том, чтобы приобрести влияние на дела Суздальского княжества и таким образом предупредить опасность с этой стороны. Без сомнения, неслучайно явились на Владимирском съезде рязанские бояре Дедилец и Борис Куневич[55 - Татищев. 111. 201.]. Летопись прямо говорит, что суздальцы, забывши клятву, данную Юрию Долгорукому, не иметь у себя князьями младших его сыновей Михаила и Всеволода, послушались рязанских бояр и отправили к Глебу посольство из знатнейших людей: они просили его послать своих мужей вместе с суздальскими в Чернигов за двумя Ростиславичами. Следовательно, Дедилец и Куневич действовали искусно; они сумели застращать Андрееву дружину и привести ее к упомянутому решению. Надобно полагать, что их поддерживала целая боярская партия, которая имела свои причины устранить братьев Андрея. Дело принимало такой оборот, будто суздальцы получали себе князей из рук Глеба Ростиславича. Последний, разумеется, поспешил исполнить просьбу и призвать своих шурьев. Нельзя не заметить при этом, что известия летописей об участии, которое в то время пришлось на долю Глеба в событиях соседнего княжества, далеко неполны и оставляют еще довольно места предположениям. Ростиславичи поехали на север, но не одни, а вместе со своими дядьями – Михаилом и Всеволодом Юрьевичами. Не совсем вероятным кажется известие о том, будто Ростиславичи по собственному желанию пригласили с собой Юрьевичей и дали старшинство Михаилу. Такая уступка, конечно, была вынуждена обстоятельствами, т. е. борьбой партий в Суздальской области и враждой старых и новых городов, а также влиянием черниговского князя Святослава Всеволодовича, который держал сторону Юрьевичей. Может быть, именно опасение, что владимирцам будут помогать черниговцы, заставило партию ростовских бояр искать поддержки рязанского князя. Как бы то ни было, междоусобицы не замедлили обнаружиться, лишь только Михаил Юрьевич и Ярополк Ростиславич прибыли на север. На первый раз, Ярополк при помощи муромских и рязанских полков заставил Михаила покинуть Владимир и воротиться в южную Русь.

Глеб, казалось, достиг своей цели. За свою деятельную помощь он имел полное право рассчитывать на благодарность шурьев. Но в этом случае рязанский князь обнаружил недостаток дальновидности, не приняв никаких мер для того, чтобы упрочить в Суздальской земле господство своих союзников, которые не отличались ни благоразумием, ни мужеством. Он только помог им ограбить богатый Владимирский собор и с большой добычей воротился в Рязань. Может быть, он ошибся в расчете подчинить своему влиянию молодых суздальских князей, которые более стали слушаться ростовских бояр. По крайней мере, Глеб остается в стороне при вторичном столкновении дядей с племянниками. В 1176 г. Мстислав и Ярополк постыдным образом уступили свое место соперникам, нападение которых отразить не сумели. Мстислав убежал в Новгород, а Ярополк – в Рязань. Таким образом, обстоятельства, благоприятные Глебу, миновали очень скоро; с этих пор начинается для него целый ряд неудач, которые приводят за собой неизбежную катастрофу.

Мир с Михаилом Юрьевичем в 1176 г.

Олег Святославич, сын черниговского князя, возвращаясь из Москвы, куда он ездил провожать двух княгинь – жен Михаила и Всеволода, задумал увеличить свою Лопастенскую волость и отнял у рязанцев город Свирельск, принадлежавший прежде к Черниговскому княжеству. Глеб отрядил против него своего племянника Юрьевича; но последний проиграл битву на реке Свирели[56 - Ипатьевская лет. 118.]. В том же году Михаил вместе с братом Всеволодом пошел на Рязань, чтобы отомстить Глебу за его союз с Ростиславичами и воротить все драгоценности, похищенные им из Владимира. Глеб, незадолго до этого потерпевший неудачу против такого слабого противника, каким являлся Олег Святославич, конечно, не имел никакой охоты вступать в борьбу с Михаилом, который вел на него соединенные полки всей Суздальской земли. На реке Нерской (впад. в Москву) Михаила встретили рязанские послы и сказали от имени своего князя: «Глеб тебе кланяется и говорит: я во всем виноват; а теперь возвращу все, что взял у шурьев своих Мстислава и Ярополка, все до последнего золотника»[57 - Летопись Первая Суздальская. 88. Никоновская лет. II. 228.]. Добродушный Михаил охотно согласился на мир с рязанцами, которые сразу же отдали ему назад всю добычу Глеба. Она состояла из золота, серебра, оружия и рукописей; особенно важно было для владимирцев возвращение знаменитого образа Богоматери; между прочими вещами находился и меч святого Бориса, тот самый, который составлял любимое оружие Андрея Боголюбского и которого он напрасно искал в час своей гибели. При этом Глеб должен был дать клятву в том, что не будет помогать своим шурьям против Михаила и Всеволода[58 - Татищев. III. 215.].

Война с Всеволодом III. 1177 г.

Но известно, как часто наши древние князья грешили против крестного целования. Несколько месяцев спустя умер Михаил Юрьевич, и Ростиславичи в союзе с Глебом снова делают попытку занять Суздальские волости. Сначала Мстислав из Новгорода пошел на Всеволода, но был побежден на Юрьевском поле и, непринятый опять новогородцами, отправился к Глебу Рязанскому. Весть о несчастий шурина застала Глеба посреди военных приготовлений; вероятно, он рассчитывал напасть на Владимирскую область, пока Всеволод был занят войной с Мстиславом и ростовцами. Когда Мстислав прибыл в Рязань, Глеб, наученный опытом, уже неохотно слушал воинственные речи своих шурьев и сначала советовал им отправить послов во Владимир, чтобы мирным образом уладиться с Всеволодом. Прежние неудачи, однако, не исправили Ростиславичей; побуждаемые ростовскими боярами, они непременно хотели решить дело оружием, в результате чего вовлекли рязанского князя в бедственную для него войну. Она началась осенью 1177 г. нападением Глеба на Москву, он сжег ее и опустошил окрестные селения. Всеволод пошел было на него со своими дружинами, но в походе узнал, что противник его воротился в Рязань; тогда же к нему явились новогородцы и советовали подождать своих сограждан. Владимирский князь послушался их и от Ширинского леса воротился назад. Он решил одним могучим ударом уничтожить своего беспокойного соседа и начал собирать огромные силы. Святослав Ольгович Черниговский, союзник Юрьевичей, прислал к нему на помощь сыновей Олега и Владимира; вместе с ними прибыл князь русского Переяславля – Владимир Глебович, племянник Всеволода; кроме того, к войскам Всеволода присоединилась дружина новогородцев[59 - В Никоновской лет. 11. 233. сказано «и с новогородци». Может быть, это была та же самая Милонежкова чадь, о которой говорится выше. Мы думаем, что именно об этой битве поминали новогородцы перед Липецким сражением в 1216 г., говоря: «Мы не хочем измрети на конех, но якоже отци наши билися на Колакши пеши». П. С. Р. Л. IV. 24.]. С такими-то грозными силами Всеволод выступил в поход зимой того же года и вошел в пределы Рязани. Глеб, как видно, не дремал и также собрал значительную рать для борьбы с владимирским князем. Кроме тех ростовцев, которые держали сторону его шурьев, он повел с собой толпы половцев, с которыми прямым путем через леса устремился к Владимиру. Всеволод достиг Коломны, когда пришла к нему весть, что рязанский князь уже разграбил богатую соборную церковь в Боголюбове, щедро украшенную Андреем, и опустошает окрестности его столицы, причем особенно свирепствуют степные варвары. Поспешив воротиться назад, Всеволод на берегу Колакши встретил рязанцев и половцев, которые возвращались с множеством добычи и пленников. В то время случилась оттепель, лед на реке сделался очень топок, и в продолжение целого месяца оба войска стояли друг против друга в ожидании более удобной переправы. Между тем как происходили мелкие стычки и перестрелка, Глеб предложил мир противнику; но тот не принял предложения, потому что сильно сердился на Глеба за опустошение своей земли.

Поражение рязанцев на Колакше

Настала масляная неделя. 20 февраля Юрьевич приготовил полки к битве и послал на другую сторону Колакши обоз с дружиной переяславцев под начальством своего племянника Владимира Глебовича. Глеб против Владимира отрядил Мстислава Ростиславича, а сам с сыновьями своими Романом и Игорем, с шурином Ярополком и со всем остальным войском перешел реку, думая, что Всеволод остался на той стороне с немногими людьми. Рязанцы подошли к Прусковой горе, за которой стоял великокняжеский полк, и были уже от него в одном перелете стрелы, когда Глеб увидал, что Мстислав Ростиславич, постоянный беглец с поля битвы, и на этот раз оборотил тыл перед Владимиром Глебовичем. Рязанский князь поспешил отступить, но уже было поздно. Рязанцы, окруженные войсками Всеволода, вступили в жестокую, но непродолжительную сечу. Поражение их было совершенное. Сам Глеб, сын его Роман и шурин Мстислав попали в плен с большей частью дружины и с множеством знатных бояр и думцев рязанского князя; между них находились: знаменитый воевода Боголюбского – Борис Жидиславич, сторонник Ростиславичей; потом – Яков Деденков, Олетин и раз уже встречавшийся нам Дедилец. Половцы, плохие воины в рукопашной битве, дорого поплатились за свои разбои. Северный летописец смотрит на это поражение как на справедливое наказание Божие за грехи Глеба, т. е. за то зло, которое он причинил Владимирской земле. «Внюже меру мерите, – говорит он, – возмерится вам; суд без милости несотворшему милости».

В чистый понедельник победители с торжеством вступили во Владимир[60 - «Владимирцы, слыша сие, вышли все в стретение победителю врагов своих с великою радостию. Всеволод же, учреди полки, пошел во Владимир: на переди Олег и Святославичи с их полки, за ними Глеб Рязанский с сыном, шурином и со многими его пленники ведены связаны, за ними Всеволод на коне со своими, таже Владимир Глебович с переяславцы». Татищев. III. 225.]. Велика была радость граждан при виде пленных князей; в соборном храме Богородицы принесена была благодарность Богу; потом несколько дней продолжалось в городе шумное веселье. Всеволод обошелся с побежденными врагами довольно милостиво: Глеб с сыном и шурином отданы были под стражу, но не посажены в темницу, им определено было содержание из княжеского дома; даже суздальцы и ростовцы не лишены были полной свободы. Владимирским гражданам сильно не нравилось то, что пленные князя чувствуют себя гостями. На третий день они подняли мятеж и с оружием пришли на княжеский двор, требуя большей строгости в обращении с врагами. Всеволод, не желая подвергнуть пленников оскорблению со стороны народа, велел посадить их в порубь[61 - Замечательно при этом случае, что народ, роптавший на снисхождение к пленникам, обвинял Глеба Рязанского, между прочим, и в смерти Андрея Боголюбского, которая будто бы учинилась по его наущению. Ibid. 227.]. В это же время он послал своих людей в Рязань с требованием, чтобы рязанцы выдали ему Ярополка Ростиславича, в противном случае грозил явиться с войском в их земли. Ярополк вместе с Игорем Глебовичем успел спастись бегством во время роковой битвы. Он удалился в пограничные степи куда-то на реку Воронеж и там, гонимый страхом, переходил из одного места в другое[62 - Никоновская лет. 11. 235, 236.]. Рязанцы, подумав между собой, сказали: «Князь наш и братия наша погибли за чужого князя»; пошли на Воронеж, взяли Ярополка и выдали владимирцам, которые также посадили его в порубь.

Кончина Глеба Ростиславича

Между тем нашлись князья, которые приняли участие в бедственном положении Глеба. Мы уже говорили о союзе Ростислава Смоленского с рязанскими Ярославичами в 1155 г. Этот союз был скреплен еще и родственными отношениями: знаменитый Ростиславич – Мстислав Храбрый – женился на дочери Глеба. Мстислав не замедлил обратиться к Святославу Всеволодовичу Черниговскому, прося его заступиться у своего союзника Всеволода за пленных князей и склонить его к их освобождению. С той же просьбой прислала в Чернигов рязанская княгиня – Глебова жена. Святослав исполнил их просьбу и отправил во Владимир черниговского епископа Порфирия с игуменом Ефремом. Известно, что духовенство преимущественно брало на себя священную обязанность миротворцев во времена княжеских усобиц. Всеволод не остался глух к ходатайству черниговского князя, которому он многим был обязан, но исполнил его желание только в половину. Ростиславичи после вторичного мятежа владимирских граждан были отпущены в Смоленск. Очевидно, Всеволод не считал для себя опасными своих племянников и легко согласился дать им свободу; но иначе он думал о рязанском князе. Он знал, как ненадежно спокойствие его княжества, если Глеб опять явится во главе рязанских дружин, и предложил ему самые тягостные условия мира. Трудно определить, в чем именно состояли эти условия. Святослав Черниговский просил отпустить Глеба в Южную Россию. «Лучше умру здесь, а не пойду в Русь», – отвечал упрямый Глеб. Следовательно, ему предлагали свободу без княжества. По другому известию, Всеволод требовал от него уступки Коломны и ближних волостей; Глеб не хотел согласиться и на это условие[63 - Ипатьевская лет. 119. Татищев. III. 228.]. Рязанский князь, как видно, с твердостью переносил свои несчастья и вполне обнаружил при этом свой гордый, непреклонный характер. 30 июня того же 1177 года Глеб умер в темнице[64 - В летописи, как заметил С. М. Соловьев (И. Р. II. Прим. 342), употреблено при этом довольно странное выражение: «Тогда же князь Глеб мертв быст». Ипатьевская лет. 120.]. Послы Святослава Всеволодовича по смерти Глеба продолжали хлопотать за его сына Романа, который, в свою очередь, приходился зятем черниговскому князю. Целых два года тянулись переговоры, и не ранее 1179 г. согласился Всеволод отпустить Романа на рязанское княжение. Об условиях, на которых последний должен был целовать крест, летописцы не говорят прямо, но для нас многозначительны их короткие выражения вроде следующих: «А Романа сына его едва выстояша, целовавше крест», или: «А князя Романа укрепивше крестным целованием и смиривше зело отпустиша в Рязань»[65 - Ibid. 120. Никоновская лет. II. 236.]. Очевидно, здесь дело идет о совершенной покорности Всеволоду Юрьевичу.

Зависимость Рязани от Всеволода III. Сыновья Глеба Ростиславича. 1177–1212 гг.

Таким образом, второй акт борьбы рязанских князей с владимиро-суздальскими окончился на этот раз еще более решительным торжеством последних. Мы видели, что Глеб с успехом мог вмешаться в дела соседнего княжества и даже был для него грозным, но только до тех пор, пока оно страдало от внутренних беспорядков и усобиц. Лишь только Михаилу и потом Всеволоду удавалось соединить владимирцев, суздальцев, ростовцев и переяславцев, борьба с ними опять становилась не под силу рязанскому князю. Притом же, не отказывая Глебу в деятельном, мужественном характере, мы имеем все права обвинить его в недостатке благоразумия и проницательности. Он не сумел оценить ни Ростиславичей, ни Юрьевичей и, не рассчитав средства, довел борьбу до крайности. Поколение рязанских Ярославичей по характеру своему, конечно, стояло ближе к князьям Южной России, подобно которым они предпочитали решать споры судом Божьим, нежели к своим северным соседям, чьей осторожной, расчетливой политики не придерживались.

Поражение на Колакше и плен князей кроме унижения и подчинения Рязанской земли владимирскому князю влекли за собой другое обычное явление того времени. Степные варвары, узнав о несчастье соседей, не замедлили воспользоваться удобным случаем, чтобы пограбить Рязанские волости. Поэтому первым делом Романа Глебовича, вернувшегося в свою отчину, был поход на хищников, которым он нанес поражение на реке Большой Вороне.

Первое междоусобие Глебовичей 1180 года

С 1180 г. уже начинаются усобицы между братьями. Глеб оставил после себя довольно многочисленную семью, нам известны имена шестерых его сыновей: Роман, Игорь, Святослав, Всеволод, Владимир и Ярослав. Повод к неудовольствиям подал старший Глебович – Роман. Зависимость от Всеволода III, конечно, была тягостна для рязанского князя. При одних собственных силах он не мог начать новую борьбу с могущественным соседом; отсюда понятен тесный союз Романа с его тестем – черниговским князем Святославом Всеволодичем. В то время еще не совсем ослабла связь Рязани с Черниговом как метрополией; в отношении церковной иерархии оба княжества еще составляли одну епископию. Очень может быть при этом, что Святослав, принимавший деятельное участие в освобождении зятя, к тому же будучи доселе в дружеских отношениях с Всеволодом, без особенных препятствий надеялся утвердить свое влияние на дела Рязанского княжества и стать тамошним князьям вместо отца.

Роман затеял спор о волостях с младшими братьями Всеволодом и Владимиром, которые княжили на Проне. Дело дошло до войны. Теснимые старшим братом, с которым соединились Игорь и Святослав Глебовичи, пронские князья обратились к Всеволоду.

Вмешательство Всеволода III и черниговцев

Может быть, и самая ссора произошла вследствие того, что младшие братья предпочитали владимирское влияние и не хотели подчиниться черниговскому. «Ты наш господин и отец, – посылают они сказать Всеволоду, – брат наш старший Роман отнимает у нас волости, слушаясь своего тестя Святослава, а тебе он целовал крест и нарушил клятву». Великий князь сначала хотел уладить дело мирным образом и велел сказать Роману, чтобы он не обижал братьев. Встретив неповиновение своей воле, он собрал полки и выступил в поход. Между тем Роман успел известить Святослава Всеволодовича о своих сложностях; тесть немедленно отправил к нему помощь черниговскую дружину под начальством своего сына Глеба, который занял Коломну как передовой рязанский пост со стороны Суздальского княжества. Великий князь осадил Коломну и, заставив Святославича выйти из города, отослал его с бывшими при нем боярами во Владимир, а черниговскую дружину велел развести по своим городам[66 - Летописи темно выражаются по поводу того, каким образом Глеб попался в руки Всеволода. Лаврентьевская лет. 164: «Ту в Коломне Святославича Глеба я князь Всеволод». Ипатьевская лет. 122: «Слышав же Всеволод, еже прислал Святослав сына своего, помогая зяти своему, и позва и к себе: Глеб же Святославич нехоте ехати, но и волею неволею еха к нему, за не бяшет в его руках». Никоновская лет. И. 240: «Ему же оплошившемуся, и всем пьяным бывшим, и тако стражей его поимаша, сице же и самого князя Глеба Святославича изымаша».]. Роман, осаждавший в то время своих братьев в Пронске, при вести о приближении Всеволода снял осаду и пошел к нему навстречу. Младшие Глебовичи поспешили соединиться с владимирскими полками.