Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки
Дмитрий Станиславович Хаустов

Уильям Сьюард Берроуз – один из самых влиятельных американских прозаиков XX века. Без его книг сложно представить фильмы Дэвида Кроненберга, философские труды Жиля Делёза, песни Дэвида Боуи. Он был союзником битников и покровителем панков, первопроходцем квира и иконой рок-н-ролла, любителем оружия и отчаянным наркозависимым, проповедником свободы и убийцей в бегах. Сложно найти уголки современной культуры, в которых не светятся изотопы его влияния: постмодернизм, киберпанк, трансгуманизм, психоделический рок, индастриал – список можно продолжать бесконечно. «Берроуз, который взорвался» – первая русскоязычная биография застрельщика контркультуры, написанная Дмитрием Хаустовым, автором книг о Чарльзе Буковски, Джордже Оруэлле и бит-поколении.

Дмитрий Хаустов

Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

© Дмитрий Хаустов, 2020

© ООО «Индивидуум Принт», 2020

Однако волнение, огромное волнение началось именно с этого

Эта книга выросла из волнующей завороженности. Вспомните зеленый огонек – а наш герой о нем всегда помнил, – на который по вечерам смотрел Джей Гэтсби у Фицджеральда, но представьте при этом, что огонек не один, его много: пульсирующий в стробоскопических вспышках, он бьется тут и там, разбросанный по всему берегу, слепящий и неумолимый. Так и с Берроузом. Столкнувшись однажды с его пульсирующим присутствием, можно почувствовать головокружение и дурноту, а можно – гипнотическую зачарованность. Вымарать это присутствие из личного опыта вряд ли получится. «Теперь, когда его мечта так близко, стоит протянуть руку – и он поймает ее. Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. ‹…› Этот отрывок остается с читателем и становится частью его внутреннего ландшафта, „чем-то соизмеримым заложенной в нем способности к восхищению“…»[1 - заложенной в нем способности к восхищению:Берроуз У. Читательское мастерство // Счетная машина. Тверь: Митин Журнал; KOLONNA Publications, 2008. С. 74–75.]

Так получилось, что Берроуз – везде. Вот я рассматриваю большой электронный архив черно-белых фотографий. Берроуз, Гинзберг и Керуак. Берроуз и Боуи. Берроуз и Мадонна. И Леонардо Ди Каприо. И Курт Кобейн. И Энди Уорхол. И Жан-Мишель Баскиа. И Дэбби Харри. И Патти Смит. И Фрэнк Заппа. И Джимми Пейдж. И Стинг. И Мик Джаггер. И Фрэнсис Бэкон. И Дэвид Кроненберг. И так далее – вплоть до его изображения на обложке альбома The Beatles «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band» – между Мэрилин Монро и индийским гуру Бабаджи. Всюду Берроуз, этот, казалось бы, незаметный мужчина в костюме – с морщинистым вытянутым лицом и пронзительным взглядом.

В документальном фильме «Человек внутри» (англ. «William S. Burroughs: A Man Within», 2010) Патти Смит говорит: «Казалось, что Уильям связан вообще со всем». Область воздействия его литературных экспериментов распространяется далеко за пределы поэзии рок-н-ролла или битнической поэзии и прозы. Кино: Ван Сент, Кроненберг… Музыка: панк-рок или тот же Боуи… Реклама? О да: Nike или пособия о том, как бросить курить… Одна оконечность этой необозримой области – в сложнейших философемах Делёза и Гваттари, которые много и часто пишут о Берроузе (о нарезках – с места в карьер, в первом же плато под названием «Ризома»[2 - в первом же плато под названием «Ризома»:Делёз Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 10.]), или у Марка Фишера в его знаменитом «Капиталистическом реализме»[3 - в его знаменитом «Капиталистическом реализме»:Фишер М. Капиталистический реализм. Екатеринбург: Ультра. Культура 2.0, 2010. С. 129–130.]. Другая – на противоположном полюсе, в не самом, что уж там, интеллектуально искушенном жанре баттл-рэпа (Slovo SPB, финал 2016 года, VS94SKI vs. SEIMUR, первый раунд VS94SKI: «А чем докажешь, что это не метод нарезок Берроуза?»). Размах поражает, и это еще не предел.

В поп-культуре второй половины ХХ века, да и в начале века XXI место Берроуза уникально – хотя бы по сочетанию глубины художественного жеста с его повсеместным распространением. Но эта банальная констатация – лишь тезис-минимум. Тезис-максимум звучит так: Берроуз не просто современен своей культуре, он современен и нам сегодняшним, тем, кто живет в немыслимом галопировании наук и в темном повороте постгуманитаристики, в модной стилистике нечеловеческого и постантропоцентрического мира эпохи антропоцена, мира, зажатого между неовиталистическим и кибернетическим, киберпанковым воображаемым. Этому миру Берроуз современен настолько, что, кажется, он его и придумал. Известна байка отца киберпанка Уильяма Гибсона о том, как он решил стать писателем, прочитав одновременно Эдгара Р. Берроуза и Уильяма С. Берроуза. Но между двумя Берроузами – пропасть: один так и осел в призрачном гетто устаревшего юношеского чтива, другой – взорвался на мириады осколков, зеленых огней с того берега, и по сей день озаряющих свой век случайными вспышками.

Идти на структурные эксперименты с таким автором, как (взорвавшийся) Берроуз, было бы глупо – сродни попытке перевспоминать Пруста или перецитатить Джойса. Поэтому книга написана в целом классически: повествование следует хронологии, биографический материал перемежается с разбором главных берроузовских текстов в их историко-культурном контексте. Технической задачей было вычитать у/из Берроуза определенный метод – едва ли простой, скорее многосоставный, – благодаря которому он добился столь основательного присутствия в последующей культуре. Задачей руководящей, личной – соизмерить героя, то есть мои несовершенные знания о нем, с «заложенной» во мне самом «способностью к восхищению».

Забегая вперед, выскажу предположение, которое затем будет связывать – где-то более, где-то менее крепко – все части повествования: вездесущность и повсеместность Берроуза можно объяснить его установкой на производство гибридов, мутантов и симбиозов, в общем, сборок – формальных и содержательных, а далее – каких угодно. «Может, в этом весь секрет? Может, Гэтсби – гибрид, искусственное существо, в буквальном смысле созданное прозой Фицджеральда?»[4 - созданное прозой Фицджеральда:Берроуз У. Великий Гэтсби // Счетная машина. С. 121.]

Гибриды Берроуза варьируются от содержательных до формальных, от фантастических получеловеческих-полуживотных или полурастительных до cut up гибридов из литературных фрагментов (газетные вырезки, детские песенки, Шекспир и Вордсворт) и даже до – на мой взгляд, это важнее всего – читателя как гибрида, искусно трансформированного автором в какую-то новую форму. В книге «Мозаика суперпозиции: нарративная революция Уильяма С. Берроуза» Майкл Шон Болтон пишет, что интерес к прозе Берроуза у критиков и теоретиков часто выливается в прославление его подрывной и негативной работы с традиционным письмом, однако революционность его литературы не исчерпывается отрицанием. Напротив, она важна и интересна прежде всего тем, что она создает, а создает она нового читателя. Преобразуя читательское сознание, повествование Берроуза порождает невиданный гибрид: «Через свои эксперименты с нарративом Берроуз выявляет роль текста как технологии, с которой сталкивается и взаимодействует читатель. Меняя читательскую позицию по отношению к тексту с наблюдающей на соучаствующе-наблюдающую, нарратив Берроуза трансформирует читательское самовосприятие: из связанного телом либерально-гуманистического субъекта он превращается в децентрированного и дисперсного, но [тем не менее] интегрированного постчеловеческого субъекта»[5 - интегрированного постчеловеческого субъекта:Bolton M. S. Mosaic of Juxtaposition. William S. Burroughs’ Narrative Revolution. Amsterdam; New York: Rodopi, 2014. С. 10.]. Конечно, Берроуз неуютен: по его милости мы превращаемся в странного вида мутантов, чужих самим себе.

Гибрид – это и метод работы, и способ существования: modus vivendi + operandi, попробуй пойми, что есть что: «Каждое слово автобиографично и каждое слово вымышлено»[1 - Англ. «every word is autobiographical and every word is fiction». – Здесь и далее, если не указано иное, примечания автора.][6 - каждое слово вымышлено: Цит. по: Miles B. William Burroughs. El Hombre Invisible. London: Virgin Books, 2010. С. 212.], – сказал он однажды, чтобы окончательно все запутать. Ясно, что Уильям С. Берроуз был настоящим хамелеоном, умевшим вписаться в любую компанию, при жизни и после смерти. Не из-за каких-то особенностей характера, но из-за хорошо разработанной техники, которая позволяла – на странице книги и за ее пределами – монтировать все со всем, совмещать совместимое и еще чаще – несовместимое. «Я – Мастер Метаморфоз», – скажет он в «Мягкой машине»[7 - скажет он в «Мягкой машине»:Берроуз У. Мягкая машина. СПб.: Азбука; Амфора, 1999. С. 63.].

В своей самой искренней книге – само собой, про котов – он пишет: «Размышляя про раннее отрочество, вспоминаю частое ощущение: я прижимаю к груди какое-то существо. Существо довольно маленькое, размером с кошку. Это не человеческий ребенок и не животное. Не совсем. Оно отчасти человек, отчасти что-то еще. Помню одного такого в доме на Прайс-роуд. Мне лет двенадцать или тринадцать. Интересно, что же это было… белка?.. Не совсем. Я не могу разглядеть его отчетливо. Не знаю, что ему нужно. Но знаю, что доверяет оно мне абсолютно. Гораздо позднее мне довелось узнать, что мне отвели роль Хранителя: создать и вскормить существо, которое отчасти кошка, отчасти человек, а отчасти нечто, пока не подвластное воображению, но оно может родиться от союза, которого не было уже миллионы лет»[8 - от союза, которого не было уже миллионы лет:Берроуз У. Внутренний кот. М.: АСТ; Астрель, 2010. С. 5.].

Ниже он резюмирует: «Таково назначение Хранителя: лелеять гибридов и мутантов на хрупкой стадии их младенчества»[9 - на хрупкой стадии их младенчества: Там же. С. 9.]. Таким он и был: Хранителем Гибридов.

Развернутым комментарием к этой загадочной саморепрезентации и послужит эта книга.

Современный человек, наверное, появился с возникновением речи. В начале было слово, однако следующим шагом будет восхождение над уровнем слова. Слово – это изживший себя артефакт. Если биологический вид не избавляется от встроенного устаревшего артефакта, он обречен на гибель. Динозавры выживали благодаря своим крупным размерам, однако величина их и погубила. Современной формой человек, вполне вероятно, обязан употреблению слов, но если он от этого устаревшего артефакта не избавится, то от него же и погибнет.

    Уильям С. Берроуз

А теперь я, Уильям Сьюард, выпущу на волю полчища слов…

«Голый завтрак», Уильям С. Берроуз

Часть первая. El hombre visible

Технический глаз, парящий над трущобами Мехико, показывает следующее.

Юный maricon Хоселито, сын торговки Долорес с дурным глазом, якшается с наркоманами, ворами, убийцами, шлюхами и с монструозной сутенершей Лолой Ла Чата, прячущей выручку меж гигантских грудей.

Мальчик по имени Эль Моно прислуживает престарелому киллеру Дядюшке Матэ и учится у него подстреливать летящих грифов. «Всякий кто не по нраву дядюшке Матэ вскоре осваивает науку держаться от него подальше»[10 - держаться от него подальше:Берроуз У. Дикие мальчики. Тверь: KOLONNA Publications, 2002. С. 27.],[2 - Странности пунктуации – Берроуза.].

Зеленая Монахиня в монастырском приюте подсаживает постояльцев на морфий, чтобы убить в них волю к побегу. Один из них – Одри Карсонс. «Одри был худым бледным мальчиком лицо изрезано мучительными душевными ранами. ‹…› В Одри было что-то гнилое и нечистое, запах ходячей смерти. ‹…› Он проводил бессонные ночи рыдая в подушку от бессильного гнева»[11 - рыдая в подушку от бессильного гнева: Там же. С. 55.]. А еще он читал дешевые приключенческие романы и полностью переселялся в их миры.

Перед глазами, как дурной сон, картины Дикого Запада, Первой мировой и колониальных войн. Одри обнаруживает себя в окружении мальчиков, полуголых и вооруженных.

Мальчики заполняют аркады и залы с киноэкранами, расходятся по ярмарке. Мальчики-зрители смотрят на экранных мальчиков – на мальчиков-индейцев в декорациях цивилизации майя, с пирамидами, в окружении плотоядных растений – растений с огромными фаллосами, растений с широкими анусами. «А там жопное дерево»[12 - А там жопное дерево: Там же. С. 75.], – говорит один из них.

Люди трахают деревья, деревья трахают людей, а мальчики между делом собирают семя, потому что оно стоит очень больших денег.

В Марракеше, где «дикие мальчишки на улицах целые ватаги злобных как голодные псы»[13 - как голодные псы: Там же. С. 85.], смешиваются эпохи и архитектурные стили, одежда и даже тела. «Каждый покупает что захочет рыжеволосую задницу мексиканский пах китайский желудок люди становятся пестрыми тонкие черные руки как щипцы для орехов улыбка деревенского мальчишки потом рога и козлиные копыта мальчики-волки мальчики-ящерицы один одержимый сделал себе руки гладкими и красными как терракота и завершил их клешнями омара»[14 - завершил их клешнями омара: Там же. С. 88.].

Опасно ходить по улицам без охраны: дикие мальчики набрасываются толпой. Впрочем, с охраной не лучше.

Юные американцы и юные индейцы совокупляются под аяуаской и маджуном.

Знатный порнограф Великий Сластосука (англ. Great Slastobitch) модернизирует порнографию. «Новый подход к порнофильмам выделяет сюжет и персонажа. Сейчас космическая эра и секс-фильмы должны выражать желание вырваться из плоти через секс»[15 - желание вырваться из плоти через секс: Там же. С. 137.].

Мы в фильме, мы в тексте, мы сами не знаем где. Мальчики совокупляются на фоне пирамид майя, обагренных свежей кровью. Люди гниют изнутри, заражаясь от зловонных жрецов. В агонии они ползают по земле, словно сороконожки. Дикие мальчики живы, они уходят в леса.

Они распространяют порок и анархию, взрывают изнутри благопристойные американские семьи. Дикие мальчики объявляют войну Контролю. Дикие мальчики – это ось зла, которая должна быть повержена. Армия на подходе. «Я пью за славную победу наших бравых американских союзников над маленькими мальчиками вооруженными рогатками и скаутскими ножами»[16 - рогатками и скаутскими ножами: Там же. С. 208.].

Но мальчики заманивают солдат в засаду, на их стороне невиданные вирусы и варварская хитрость. Бойня. Солдаты бегут. Мальчики играют в футбол головой полковника. Они отрезают мошонки у трупов и делают из них элегантные мешочки для гашиша. «Все кончено за несколько секунд. Из полка не осталось в живых ни одного человека»[17 - не осталось в живых ни одного человека: Там же. С. 241.].

Их сеть разрастается по всему миру. «Легенда о диких мальчиках распространилась и мальчики со всего мира сбегались чтобы присоединиться к ним. Дикие мальчики появились в горах Мексики, джунглях Южной Америки и Юго-Восточной Азии. Бандитские страны, партизанские страны – вот территория диких мальчишек»[18 - территория диких мальчишек: Там же. С. 245.]. Об этой угрозе докладывают президенту: «Феномен диких мальчиков – это культ основывающийся на наркотиках, пороке и насилии он опасней водородной бомбы»[19 - он опасней водородной бомбы: Там же. С. 248.]. Беда пришла откуда не ждали: из дикого детства.

Дикие мальчики. Они кончают радугой и северным сиянием. Они повсюду. Их не остановить.

«Дикие мальчики совсем близко»[20 - Дикие мальчики совсем близко: Там же. С. 299.].

Огни Сент-Луиса увлажняют булыжную мостовую будущей жизни

Экспериментальный (впрочем, у него все экспериментальное) роман «Дикие мальчики» вышел в 1971 году; взрывные события того времени, как видно, нашли в тексте свое причудливое преломление. На тот момент Уильяму С. Берроузу было 57 лет – самое время впасть в детство, пускай и не в привычном смысле. И хотя ничего из описанного в «Диких мальчиках» не могло произойти в его собственном детстве, но если внимательно вчитываться в хронику тех далеких событий начала века, что-то диковинно-пророческое все же можно найти.

Уильям Сьюард Берроуз II родился 5 февраля 1914 года по адресу 4664 Першинг Авеню в городе Сент-Луисе, на западном берегу Миссисипи, штат Миссури. Здесь, на Среднем Западе, вдали от большой американской истории, 26 годами ранее родился великий поэт Томас Стернз Элиот, но этим литературная слава города исчерпывалась, а массами владел приземленный сент-луисский скептицизм. Небо тогда еще было голубым, а по городу передвигались чаще на лошадях, чем на автомобилях.

Родителями будущего писателя были Мортимер и Лора Ли Берроуз (у них уже был старший сын, тоже Мортимер) – люди весьма обеспеченные, но не богатые. Впрочем, богатства их лишило лишь неблагоприятное стечение обстоятельств. Будущего писателя назвали в честь деда – Уильяма Сьюарда Берроуза I, изобретателя счетной машины (англ. adding machine; на самом деле он ее усовершенствовал: прежде счетные машины давали разные результаты в зависимости от скорости вращения ручки, Берроуз этот недостаток исправил)[21 - Берроуз этот недостаток исправил:Miles B. William Burroughs. El Hombre Invisible. Virgin Books, 2011. С. 23.]. Основатель фирмы Burroughs сильно пил. «Мой дед, которого я, конечно, никогда не видел, умер здесь, в Ситронелле, в сорок один год от туберкулеза. Прекрасная гробница пуста»[22 - Прекрасная гробница пуста:Берроуз У. Мое образование. Книга снов. М.: Глагол, 2002. С. 13.].

Фамильная история нашла в писателе причудливое отражение. В берроузовском имени жил его дед-изобретатель, в его голосе и манере одеваться узнавался дед по материнской линии Джеймс Видеман Ли из Джорджии, методистский проповедник и истинный южанин. А в будущих рискованных увлечениях писателя можно было увидеть его дядю – морфиниста Горацио Берроуза. Дяде, который жил во времена легальных опиатов, эта пагубная страсть давалась легко. По иронии судьбы в год рождения Уильяма С. Берроуза они были запрещены актом Харрисона. Через год после этого, в 1915-м, Горацио Берроуз покончил с собой. Ему было 29 лет.

Наследство Берроуза-изобретателя оказалось не особенно большим, и семье пришлось открыть собственное дело – магазин сувениров Cobble Stone Gardens. Доходов вкупе с наследством хватало с лихвой: у семьи были загородный дом и многочисленная прислуга (нянька, повар, горничная, садовник – «У нас на заднем дворе мой отец с садовником Отто Белью устроил садик с розами, пионами, ирисами и рыбным прудом»[23 - ирисами и рыбным прудом:Берроуз У. Фамилия – Берроуз // Счетная машина. С. 9.]). После переезда в пригород Сент-Луиса в 1925 году Билли Берроуз пошел в новую школу – John Burroughs Schools (в названии фигурирует не родственник, а однофамилец). До переезда он учился в муниципальной школе. Ни там, ни там Берроузу не везло с окружением: сверстники его не любили, он был одинок. В школе Джона Берроуза у него все-таки появился первый и единственный друг – Келлс Элвинс, и он-то как раз был популярным, красивым и атлетичным мальчиком.

Берроуз будет дружить с Элвинсом до самой его ранней смерти. Совместно с Келлсом Билл впервые попробует себя в литературном деле. Барри Майлз даже напишет, что «совместная работа [эта и все последующие. – Прим. авт.] стала для Берроуза ключом к писательству»[24 - стала для Берроуза ключом к писательству:Miles B. William Burroughs. С. 33.]. Сам Берроуз, как всегда, иронизировал: «В детстве я хотел быть писателем, потому что писатели богатые и знаменитые. Болтаются где-нибудь в Сингапуре или Рангуне, курят опий, вырядившись в желтые эпонжевые костюмы. Нюхают кокаин в Мейфэре, лезут в запретные болота с верным юным туземцем, живут в туземных кварталах Танжера и курят гашиш, томно поглаживая ручную газель»[25 - томно поглаживая ручную газель:Берроуз У. Фамилия – Берроуз. С. 9.]. Так говорил пожилой писатель. Ребенку все это виделось иначе.

Памятью о детском открытии литературного творчества полон поздний роман «Порт святых» – почти что линейная и относительно ясная, по берроузовским меркам, проза о юности и воображении, где мимолетные впечатления, смешанные до неразличимости с дешевой приключенческой литературой и миром сновидений, открывают портал в свободный, опасный, эротизированный мир диких мальчиков. Главный герой Одри Карсонс «в шестнадцать был во многих смыслах слова старше своих лет. Он уже обладал характерными для писателя знанием себя и отвращением к себе, а также чувством Божественной вины, пронизывающей творение, которую ощущают все писатели»[26 - которую ощущают все писатели:Берроуз У. Пристань святых. М.: АСТ, 2019. С. 87.]. Юный носитель таких на удивление взрослых оценок – не столько выдуманный Одри, сколько выдумывающий Уильям, из середины 1970-х оглядывающийся на детство, умело, по-прустовски сплетающийся с ним до неразличимости.

Первой публикацией четырнадцатилетнего Билла стала статья в школьной газете John Burroughs Review за февраль 1929 года; она называлась «Персональный магнетизм» и представляла зарисовку о гипнозе в рекламном стиле (так проявился ранний интерес писателя к экстрасенсорным феноменам – это было у него от матери – и к феноменам контроля). Но настоящую литературу он писал в одиночестве, для себя. Позже Берроуз вспоминал: «Я писал вестерны, рассказы о гангстерах и домах с привидениями. В общем, у меня не было сомнений, что я хочу стать писателем. ‹…› В то время я писал в духе Эдгара Аллана По – старики в богом забытых местах, все очень цветисто и, само собой, сентиментально, по всем правилам школьной прозы. ‹…› Я восхищался гангстерами, и, как большинству мальчишек в то время, мне тоже хотелось таким стать, потому что с надежными пистолетами под рукой чувствуешь себя как-то увереннее»[27 - чувствуешь себя как-то увереннее:Берроуз У. Фамилия – Берроуз. С. 10.].

Билли Берроуз практиковал и другие занятия – не из типичных. Он рано, лет в восемь, освоил оружие, и, полюбив его на всю жизнь, стал регулярно ходить с отцом на утиную охоту, и даже пробовал изготовлять взрывчатку. Рассказывали, как он сидел на задней парте и наводил ручку на одноклассников – одного за одним, – будто бы целясь в них из пистолета[28 - будто бы целясь в них из пистолета:Baker P. William S. Burroughs. London: Reaktion Books, 2010. С. 14.]. В «Порте святых» он вспоминает «Библию стрелка», которую «прочел с религиозным благоговением, внимательно изучив все представленные там виды вооружения и выбрав те из них, которые ему хотелось взять с собой, когда он станет джентльменом – искателем приключений»[29 - джентльменом – искателем приключений:Берроуз У. Пристань святых // Счетная машина. С. 96.]. Оружие тоже взялось не откуда-нибудь, а из вымысла.