Полёт японского журавля. Я русский

Народ дружно рассмеялся. Хохот был настолько заразительным, что Синтаро тоже стал смеяться, тыча пальцем в друга и повторяя понятую шутку русского.

– Какой такой херо? – продолжали заводиться заключённые. Вместе с ними смеялся и Синтаро.

– Прекрати смеяться, Синтаро, мне совсем не смешно, – возмутился Изаму. – Тебя бы назвали именем императора, чтобы ты чувствовал?

– Брось Изаму, не обижайся. Они шутят. У них язык такой, мне Ли Вей рассказывал. Им скучно здесь, а тут мы пришли, новенькие, вот они и развлекаются.

– Да они, братцы, и вправду, японцы! Ну, япона мать! – продолжал валять дурака Будённый, и нарочито хитро сузил глаза. Он попытался повторить произнесённую новеньким японцем фразу, но запутался в звуках и снова расхохотался, потом вытянул из колоды карту, всунул её в середину и предложил Изаму сдвинуть колоду. Изаму, не размышляя, сдвинул.

– Семён, не пугай парня, а то ещё подумает, что ты волшебник.

– А я и так волшебник, – подмигнул Будённый, раскладывая карты на краю деревянных нар.

– Был бы волшебником, здесь бы не сидел, – произнёс один из военных.

– А мне и здесь неплохо, товарищ старший лейтенант. Тепло, кормят своевременно. Пару бабёнок бы ещё, помясистее, эх, было бы весело.

– Погоди, ещё поведут по глухому-то коридору, не до бабёнок будет.

– Дак, слепой как сказал, посмотрим… – не унывал Будённый.

Время от времени, к новеньким подсаживались все, кто находился в камере, и с помощью жестов пытались завязать разговор, а заодно узнать кто они такие.

– Слышь, братва. Малой гутарит, что они ниппон. Это что, японцы букву «я» не могут выговаривать? –спросил Семён, не расставаясь с колодой карт.

– Я последняя буква в алфавите.

– Всё они могут, только стесняются, – бухтя себе под нос сказал тот, кого Будённый назвал Степанычем.

– Как думаешь, Степаныч, они успели пострелять в наших?

– Эти нет. Не похоже на вояк. Охрана сказала что перебежчики. Молокососы по виду.

– А может, и диверсанты, – добавил рассудительно Вася.

– В расход, значит, – безучастно произнёс Степаныч.

– Ты какой шустрый Степаныч. В расход… Пусть поработают на стройках пятилетки сперва, а потом и в расход можно, – предложил Вася.

– На диверсантов они не похожи, заморены шибко. Эти больше на каторжан смахивают, – вступил в разговор ещё один из военных. – Я слышал, у них строго.

– А ну, япона мама, кончай горевать, давай к нам в компанию, в картейки партейку. Что время зря терять? – предложил Семён. – Сегодня оно есть, а завтра может и не быть. «Будённый», это моя кличка. Усёк? За усы мои. Бабы, знаешь, как усы любят. Эх, пощекотать бы кого между…

– Помолчи уж, фантазёр, – усмехнулся Степаныч, не отрываясь от своего занятия.

Один из сокамерников подсел к Семёну, подмигивая новеньким. Изаму переглянулся с другом, показывая взглядом, что он непротив поиграть. Синтаро отказался.

Играли в дурака. Изаму быстро освоил правила, и вскоре, после нескольких партий, решили играть на интерес. Изаму был в приподнятом настроении и нечего не понял. Следующую партию он проиграл, и усатый бесцеремонно показал жестом, что проигравший должен платить. Пока играли, Синтаро внимательно наблюдал со стороны. Игра казалась простой, но завлекательной. Он уже хотел подсесть, чтобы поддержать друга, как неожиданно заметил, что усатому один из приятелей подсовывает лишнюю карту. Синтаро без промедления подскочил, и ухватил его за рукав, но карты уже не было. Будённый словно ждал этого мгновения, схватил Синтаро за шиворот и стал душить. – Ты это брось, шпионская морда. Простачка из себя строили, а подготовочку-то видно. Ишь, какой шустрячёк, узрел фокус, даром что узкоглазый. Сейчас мы из вас спесь-то выбьем, япона мать! Говори, с какой целью перешёл границу.

Изаму не медлил, и бросился выручать друга, но запутавшись в чужих ногах, рухнул на пол. На него тут же навалились двое сокамерников.

– Ну что, доигрались, вражьи дети? – заорал Будённый. Синтаро готов был стоять до последнего, но крепкие руки усатого не отпускали. Единственное, что мог позволить Синтаро, это гневно смотреть на всех, кто был вокруг, его скулы налились свинцом, а в груди всё горело от злобы и страха. Он не ожидал, что первое знакомство с русскими будет таким бурным. Все рассказы Ли Вея о доброте русского человека не вязались с тем, что он видел сейчас. Он с трудом всё же высвободил руку, и сам не зная почему, вытащил из кармана крестик, и полоснул им по лицу обидчика. На щеке Буденного сразу же проявилась багровая полоса.

– Нихрена себе! Япона мать. Вот это реакция, – изумился Семён, отпуская Синтаро.

– Оставь его, – приказал один из военных, до этого только наблюдавший за происходящим. – Чего парня до белого каления доводишь?

– Ах ты, япона мать! – изумился Будённый, проводя ладонью по щеке. – Ещё немного, и без глаза оставил бы. Чуть харакири мне на лице не сделал, – пожаловался Семён, словно ища поддержки у друзей.

– Ну да, хотел пукнуть, а вышло какнуть, – пошутил кто-то из дружков. В камере дружно рассмеялись, и Семён громче всех остальных.

– А ты чем это меня? Ну-ка, дай гляну. Крестиком что ли? Ты что, крещёный, что ли?

Синтаро кивнул, догадавшись, что речь именно о его крестике.

– Братва, да он православный, кажись. Ну, тады живи, – немного расстроившись, что драка не удалась, согласился Будённый, подойдя к военным. Среди них был немолодой старшина с сединой на висках, с такими же пушистыми, как у Семёна, усами. Поперёк его правой брови тянулся багровый рубец, из-за чего один глаз казался больше другого. – Да ты не волнуйся старшина, сейчас помиримся.

– Оставь его, балаболка, говорю тебе.

Семён подмигнул военному и что шепнул на ухо. Тот приподнял одну бровь, и улыбнувшись, кивнул. Подойдя к японцам в углу, готовым стоять до последнего, солдат ласково поглядел на них и сипловато рассмеялся. Потом похлопал Синтаро по плечу, указывая на крестик:

– Ты паря, с этим не балуй. Это не оружие. Меня вон, всю войну оберегал. – Он аккуратно вынул из-под тельняшки медный крестик, снял его с шеи, и показал японцам. Вот, всю войну не снимаю. Один раз тока не уберёг, от строптивого командира, за что вот и сижу тут. А ну, дай глянуть. Точно крестик?

Синтаро, видя, что намерения солдата мирные, медленно вытянул руку.

– Не боись, не отыму. Ну, так и есть, православный. Крестик-то, кажись, серебряный. Откуда у тебя он? Я говорю, кто дал?

– Нашёл, что спросить. Он же по-русски ни хрена не соображает, – рассмеялся Семён.

– Ну, мало ли, может, поймет.

– А ты его поучи языку, – предложил старшина. – Всё лучше, чем в карты резаться.

– Во-во, начни с того, что такое японская мать, – предложил лейтенант. Его шутка вызвала оглушительный спех, потом Семён взялся учить новеньких языку, и разумеется, начал с колоды карт.

Один раз в день их выводили в тесный дворик, окружённый красными кирпичными стенами, заключённых было много, и на двух азиатов уже никто не обращал внимания. Лишь однажды к ним подошёл молодой китаец, и стал что-то восторженно рассказывать, но потом, сообразив, что ошибся, расстроился и отошёл.

Дни в камере проходили однообразно, кто-то пел песню, другие тихо подпевали. Синтаро нравилось мелодичное звучание песен, содержание которых было непонятно, но заставляло проникаться этой мелодией. Он пробовал подпевать, чем вызвал симпатию Степаныча. Однажды подсев к Синтаро тот молча показал ему несколько фотографий. На них были люди со светлыми лицами, и Синтаро удивило, что все дети, а их у Степаныча было много, были с белыми волосами. Это произвело на него такое впечатление, что Синтаро долго не мог оторвать взгляда от снимков. Синтаро понял, что перед ним не военный, а просто человек, который вынужден был оставить семью и дом, и пойти воевать.

Во время общения Синтаро часто использовал приёмы, которым его обучал Ли Вей во время занятий. Это было забавным, вспоминать эти хитроумные и вместе с тем эффективные упражнения по развитию памяти. Теперь они помогали Синтаро быстро осваивать русский язык. Для этого Синтаро брал первую попавшую на глаза вещь, и требовал, чтобы её называли. Народ усмехался, но игру принимали как должное. Через неделю Синтаро знал на память всё, что находилось в камере, включая даже тараканов. Потом он усложнил игру, прибавляя к предметам свойства.

–Да ты паря философ, – удивлялся Семён. –Далеко пойдёшь. А ну если так: – На горе трава, на траве дрова.

Синтаро стал повторять, но запнулся. Народ стал смеяться. К нему подключились и другие, и вскоре вся камера только и делала, что тарахтела. Потом были «Ехал Грека через реку», «Ловили налима да не выловили». Было много скороговорок, не зная содержания которых Синтаро просто зубрил их наизусть, тренируя себя в незнакомом произношении. Потом он показывал это Изаму, тот упрямился, но в положении замкнутого в четырёх стенах, ему ничего не оставалось, как тоже тренироваться в языке.

Они пробыли в камере две недели, их сносно кормили, в порядке очерёдности они убирали камеру, привыкая к незнакомым порядкам.

– Однажды Синтаро позвали на выход. Он уже понимал кое-что из русской речи, а фразу «япона мать» запомнил одну из первых. Услышав своё имя, он удивлённо переглянулся с другом, и шепнул: